Княжич Юра III (СИ) - Француз Михаил

В этом зале были они лично. А вот свита, Дружинники и всякие сопровождающие как раз и рассредоточились по всему остальному Дворцу, где тоже не скучали, так как им там и столы накрыты были, и музыка играла, и танцы обеспечены были, и игровые комнаты с картами, бильярдом, новейшими игровыми консолями и здоровенными плазменными панелями — каждому своё, как говорится. Правда, насколько я понял, имелись тут и комнаты, в которые журналистам вход строго настрого запрещён был, а уж там… ещё и… «вещества» были… во всём их разнообразии. Притом, только максимально чистые, дорогие и качественные. Совсем не та дрянь, которой нищеброды на улицах травятся… Как я успел понять, отношение Одарённых Дворян к этой теме довольно… нейтральное. То есть, не больше, чем к пьянству или неуёмному разврату: не одобряется, осуждается, но прямого запрета на употребление нет.

Для меня это было очень странно и непривычно. И, когда я впервые с этой темой здесь столкнулся, это вообще, как дичь совершеннейшая выглядело!

А столкнулся с этим в Лицее. Правда, только в теории: на занятиях по изучению Права. На которых с удивлением узнал, что для Бездарей за хранение, распространение, торговлю и даже личное употребление «веществ» уголовное наказание есть, и довольно жёсткое, а для Дворян даже темы такой нет. Ну, за исключением случаев, когда Дворянин «переступает черту» и начинает заниматься торговлей или распространением этих же «веществ» среди Бездарей. Даже, если это его собственные Бездари, принадлежащие ему и живущие на его землях — Табу. Сам, хоть обколись и обнюхайся, а Бездарей приобщать — ни-ни! Вплоть, до смертной казни, между прочим. Одно из страшнейших преступлений для Дворянина… после государственной измены, конечно.

Я тогда долго шеей в воротнике крутил, поминутно «крякая» от изумления, читая законы и кодексы. По всему выходило, что ты, как Дворянин, особенно на своей собственной земле, можешь хоть десятками и сотнями Бездарей прямо на улицах убивать, и тебе ничего за это не будет… кроме убытка от непоступления налогов, конечно. А стоит тебе с уличным бродягой собственным косячком поделиться, как тут же на Императорский Суд загремишь.

Очень странная система. И какая-то нелогичная, с моей точки зрения. Однако, работает здесь не первый век. А, если подумать, то и в мире писателя, как давно в мире стали преследовать за наркотики? Ещё в начале двадцатого века героин, как лекарство от кашля в аптеках продавали… И это ещё самый безобидный пример из всей той беспредельной дичи, что тогда творилась. Так что: «в чужой монастырь со своим уставом» не лезут. Особенно, если учесть, что многие, присутствующие здесь сегодня собственными глазами не только конец девятнадцатого, но и начало шестнадцатого могли видеть, и их «мораль» формировалась тогда, а не сейчас.

Так что, отдельные комнаты имелись, да… к которым не только журналистов, но и детей не подпускали и близко. До двадцати одного года. А в нашем Дворце, и до тридцати пяти — старого словенского мужского совершеннолетия. Всё ж, Пётр Андреевич тот ещё приверженец консервативных традиций… старый домостроевец.

Ладно, творец с ним, это их дело. В конце концов, чем кокаин хуже сахара? Разве, что действует несколько быстрее, а так… Ладно. Сам-то я, всё равно, в эти комнаты не пойду. Да меня и не пустят — мне шестнадцать всего. Да и те лишь сегодня исполнились.

Здесь же, в этом зале всё было чинно, благородно, красиво и прилично: дамы в платьях, кавалеры в мундирах. Я — в центре, рядом со мной, по левую руку, Мари, по правую — старший брат, Константин Петрович. За спиной, в шаге — отец, чуть левее которого Фёдор Юванович Борятинский. В руках у всех полные бокалы: у кого шампанское, у кого, как у меня и Борятинской — свежий виноградный сок без газа и градусов. В комнате две группы журналистов, внимательно ловящие объективами, микрофонами и карандашом всё здесь происходящее.

Тосты, здравницы, поздравления. Подарки.

Соседи не оригинальны: борзые щенки, конь какой-то очень элитной породы, машина, охотничье ружьё какой-то эксклюзивной ручной сборки от оружейников Тульского завода, спортивный мотоцикл, катер… Такие вот барские мелочи, из разряда: почувствуй себя помещиком девятнадцатого века.

Понятно, что ни катер, ни машину, ни мотоцикл во Дворец никто тащить не стал, это было бы глупо, эксцентрично и бесполезно. Княжичи физически передавали из рук в руки только ключи. А вот щенков коня в зал-таки затащили.

Щенки… ну, никогда фанатом-собачником или охотником не был. Не в состоянии я оценить их по достоинству. А вот Костя, то есть, Константин Петрович, охоту любил. И всё, что с ней связано. И на щенят, копошащихся в корзинке, он покивал с большим уважением. Видимо, действительно ценный подарок. Хотя? А как могло быть иначе? Не будут же Княжеские Роды сыну Князя дешёвку дарить? Не солидно же — это не дароприёмщику урон, а дарителю, то есть, им самим.

Конь… был красивый. Белый. Даже белоснежный. Статный. И совсем не такой, каких я только пару дней назад на занятиях «верховой езды» видел. Этот был меньше. Не такой мощный и массивный, но легконогий, изящный, весь, как будто сшитый из постоянного движения. Он не мог стоять смирно и единой минуты. И, если судить по отзывам окружающих, очень шустрый должен быть.

Правда, я совершенно не представляю на нём двойного седла и двух седоков. Особенно, если одним из них будет такой медведь, как я. Пусть и подсушенный всеми моими издевательствами над организмом.

Видимо, животинка эта выводилась не для полётов. А жаль — красивый. В небе бы он смотрелся классно.

А средний сын Тамбовского Князя, присутствовавший здесь, как представитель Рода Сатиных, подарил лук и колчан со стрелами. Лук… блочный. И, насколько я, имея опыт писателя, в луках разбираюсь, стоить он мог ничуть не меньше спортивного мотоцикла. Так же, как и каждая стрела из этого колчана, не могла стоить дешевле колеса для этого мотоцикла.

Крутой подарок. Запоминающийся. Такой, которым хочется пользоваться. Очень хочется. Аж, руки зачесались. И я, с позволения отца (всё ж, это именно он хозяин «дома», если Дворец можно назвать домом), наложил стрелу и попытался оттянуть тетиву, как это и положено, до уха или подбородка, тут уж кому как удобнее — от длины рук зависит, да и регулируется в довольно больших пределах на самом луке.

Попытался. Но не смог. Мне не хватило моих текущих сил, даже с использованием «водного покрова», без которого под одеждой, я из своей комнаты вообще не выходил. Не смог. Что означало, «фунтаж» выходящий далеко за сотню lbs. Круто, что тут ещё сказать, если предельно разрешённые в России писателя 60 фунтов позволяют стреле с пятидесяти метров два мешка с песком, положенных один за другим, насквозь пробить, выйдя наружу почти на полную длину. Да и то, только из-за того, что оперение за мешок цепляется и не позволяет стреле дальше пролететь. Притом, что семь шестьдесят два только полтора пробивает, застревая где-то в середине второго. На что же, в таком случае, способно вот это вот чудовище⁈

Жаль только, что обычными стрелами из него не постреляешь — могут переломиться при выстреле прямо на луке, имея не маленький шанс травмировать стрелка осколками или щепками. Только специальными, со специально рассчитанной жёсткостью и прочностью древка… Ну, да дарёному коню в зубы не смотрят (я, кстати, и не смотрел — один фиг, ничего в этом не понимаю).

Костя подарил… институт. Специально созданное исследовательское подразделение, специализирующееся на… пластике, и всём, что с ним связано. То есть, с его разложением, переработкой, утилизацией, повторным использованием, и прочим. Институт уже имел своё здание, штат, лаборатории и оборудование. И готов был взяться за решение любых мной поставленных ему задач.

Что ж… так себе подарочек, на самом-то деле. Институт — это тебе не завод. Институт ничего не производит. Он только тратит, тратит, тратит… и совершенно нет никакой гарантии, что сможет при этом разработать хоть что-то, что эти траты окупит. Институт — это не коммерческий проект, это гиря на шею. Тяжеленная такая, постоянно сосущая деньги.