— Ох ты ж бедолага, как корёжит тебя. Ты давай-ка вот что… Три дня попостись, примирись с недругами и помолись господу нашему. Трижды в день читай «Отче наш» и «Помилуй нас, господи». Уяснил?
«Это с Несвицким мне примириться? Или с Боде-Колычовым? Ага, щаз», — подумал я, но виду не показал, и чтобы не затягивать нашу беседу, кивнул: — Уяснил, батюшка.
— Хорошо. Как исполнишь, приходи в Храм Пресвятой Богородицы на вечернюю службу. Там найдёшь меня, скажу, как поступить дальше. Храм-то отыщешь?
— Есть кому показать, — успокоил я собеседника.
— Машину подали, батюшка, можно ехать, — бесцеремонно влезла в наш диалог баронесса.
Но на этот раз я был признателен и даже простил её прежние выверты. Все, кроме базы.
— Благодарствую, дочь моя, — ответил священник и, благословив меня на прощанье, напомнил: — Через три дня жду.
— Кого спросить, то, святой отец? — крикнул я уже ему в спину.
— Спросишь отца Никодима, — не оборачиваясь ответил он.
— К-к-кого? — затроил я.
— Отца Никодима. Меня в Слободе все знают.
* * *
В «Три Топора» ехал злой и растерянный.
Случайная встреча с попом выбила из колеи сильнее, чем появление Хованской. Нет, чуть позже я разобрался, что этот отец Никодим и смоленский друг к другу никакого отношения не имели и даже вряд ли встречались. Но само имя… Усугубляло.
Димыч видел моё состояние и сопереживал, но, слава богу, безмолвно. Зато мелкий отрывался по полной.
«Три дня у вас. Три! — злорадно верещал он. — Потом батюшка вас обнаружит, проведёт обряд экзорцизма, и я забуду о вас навсегда!»
Здесь поспорю. Так-то отца Никодима я мог избегать. И в храм меня никто силком не затащит…
«Долго ли сможете? Или думаете, батюшка о вас позабудет?»
Думаю, нет. Не просто так отец Никодим подошёл. И подозреваю, им двигала не одна лишь христианская добродетель. Вот только что именно, по-прежнему не догадывался.
«В любом случае вам конец! — торжествовал Мишенька. — О господи, ты услышал мои молитвы. Три дня. Три! И я свободен, как ветер!»
Да чтоб тебя… Выпады мелкого я игнорировал, но мысли от него скрыть не мог. И он этим пользовался на всю катушку. Даже голова разболелась.
По приезде на постоялый двор, я сразу ушёл в свою комнату, приказав без острой необходимости не беспокоить. Денёк выдался тот ещё, и мне хотелось побыть одному. Помедитировать и привести мысли в порядок.
А те носились в разболевшейся голове, как муравьи в растревоженном муравейнике.
* * *
Я уже битый час сидел на полу в позе лотоса, мычал мантры, крутил из пальцев всевозможные мудры, но никак не мог провалиться в нирвану.
Отец Никодим, пари с графом, княгиня… Княгиня, отец Никодим, пари с графом… Пари с графом, княгиня, отец Никодим…
Последний, на текущий момент, беспокоил больше всего. Не в том плане, что я так уж сильно боялся. Нет. Бесило незнание. И собственное разгильдяйство. Я, считай, с первого дня услышал об экзорцизме и до сих пор ни ухом, ни рылом в подробности.
А что, если я зря опасаюсь? Что, если обряд изгонит Мишеньку, а не меня? Ведь телом владею я, а он по факту — инородное тело. Точнее, душа.
Услышав новые выкладки, мелкий прижух, чем окончательно утвердил меня в правильности моих рассуждений. Вот в этом направлении и буду двигаться. За три дня необходимо разузнать все подробности. О возможностях боевых попов в общем, и про обряд изгнания в частности…
Я даже повеселел, честное слово. И голова перестала болеть. Осталось придумать с чего начать, и кто мне поможет. Естественно, кроме Димыча. Кстати, всплыл ещё один важный момент: пора расширять круг доверенных лиц. Чтоб за меня в огонь, в воду и сквозь медные трубы. И Димычу надо открыться… или не стоит пока?
С мысли сбил чуть слышный скрип двери, и мне показалось, что в комнату кто-то бесшумно вошёл.
— Просил же не беспокоить, — рыкнул я, открывая глаза, и не поверил увиденному. — Трифон? Ты?
— Не ждал, барин? — криво усмехнулся он.
Без бороды я его не сразу узнал, но да, это был Трифон.
Такой же, каким я его увидел впервые. Высоченный, плечистый, тяжёлый взгляд из-под кустистых бровей. Тот же атласный жилетик, сидевший, как на корове седло. Несуразный галстук-бабочка. Помятый сюртук… Добавился свежий шрам от ожога во всю правую щёку. И пухлый саквояж, прикованный наручниками к левой руке.
— Ты выжил? Но как?
— По приказу Александра Георгича, — помрачнел тот лицом, скрипнув зубами. — Он велел уцелеть и тебя разыскать.
— Разыскать? Каким образом?
— Есть способы, — хмыкнул он.
— Погоди, а как ты… вы мою охрану прошли?
«Вы», потому что за широкой спиной Трифона, в коридорчике, маячили Фитц и Аглая. Только сейчас разглядел.
— Тухлая у тебя охрана, барин, — самодовольно осклабился Трифон. — Никуда не годится.
— Но…
Вопросы накапливались с каждой секундой.
Кто напал на поместье? Причастен ли к атаке Несвицкий? Есть ли тому доказательства? Почему не спасся отец? Ведь была же возможность, раз эта троица здесь. Что за способы, помогшие меня разыскать? Доступны ли они третьим лицам? И, в конце концов, что в саквояже?
Пока я выбирал, с какого начать, вперёд выступил Фитц.
— Граф, у меня для вас сообщение, — чинно проговорил он, достал из кармана конверт и с поклоном подал мне. — Примите. Здесь последняя воля родителя.
Я вырвал послание из протянутых рук. Распечатал…
«Почерк отца», — с замиранием в голосе пролепетал Мишенька.
На обгоревшей бумаге, среди бурых пятен крови только два слова.
«Призови Аргамака».
