Хозяйка расцветающего поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Со Стрельцовым я передала Ивану Михайловичу письмо, где описывала, как развивается холера и почему обезвоживание, ею вызванное, становится смертельным — в терминах, понятных врачу этого мира. Рассказала про растворы для восполнения потерянных с жидкостью солей, протертый морковный суп с солью и овсяный кисель. Однако этого мало, слишком мало. В тяжелых случаях больной теряет до двух литров жидкости в час — в нашем мире ее восполняют внутривенно, но здесь…

Если Иван Михайлович поверит мне. Если не свалится сам. Если, если…

Не будь я беременна, я бы сама сейчас рванула в деревню. Не потому, что душа жаждала подвига и славы. Просто больше некому. Но сейчас мне приходилось думать не только о себе, и я разрывалась между профессиональным долгом и ответственностью за жизнь моего ребенка. В месте, где нет антибиотиков для профилактики болезни у контактных.

— Поэтому береженого бог бережет, — закончила я. — Но, если кто из вас чует, что не утерпит, чтобы своих тайком не повидать, лучше сейчас уйдите сами. Держать не стану, расплачусь честь по чести, а когда зараза уйдет, обратно пущу. Но не раньше.

Я обвела затихших работников взглядом.

— И не забывайте, что всех, кто в Ольховку вернется, господин исправник оттуда не выпустит, пока люди болеть не перестанут.

Народ зароптал, и мне пришлось добавить:

— Не по злобе, а потому как матушка-императрица ему своим законом начертала следить, чтобы болезни по уезду не распространялись. И своей волей право дала людей в домах запирать, чтобы заразу…

— Нечисть, — негромко подсказала мне Марья, стоящая рядом.

— Чтобы нечисть вместе с ними по округе не разбегалась. Всем все ясно?

— Ясно, барыня, — сказала прачка. — А дадите ли время обмозговать, уйти аль остаться?

— До вечера любой, кто захочет, сможет попросить у Марьи расчет и уйти. Только, если кто хочет быстренько сбегать своих проведать — Федор Игнатьевич всех запомнит и обратно не пустит. Еще и без расчета останетесь. Думайте. Я понимаю, такие вещи с кондачка не решаются.

Я вернулась в дом. Марья, Дуня и Петр остались во дворе, но, судя по звукам оттуда, народ успокоился. Сейчас они еще раз объяснят, какие новые дела появятся в усадьбе. Хорошо, что занятий будет много — хуже нет сидеть и ждать, а так люди будут при деле. Потом назначат ответственных за каждый участок работы. Это может обойтись и без меня. Потом Марья даст расчет всем, кто все же захочет уйти. Но и здесь она справится сама. А я на ближайшие пару часов тоже буду очень занята.

Я потерла заломившую спину — вроде и недолго стояла, но устала. Прошла в будуар: нужно было написать свекрови и мужу. Что бы между нами ни стояло, жизни людей важнее.

Мотя, дремавший на подоконнике, встрепенулся и повернул голову к окну за секунду до того, как я услышала стук копыт. Лошадь галопом влетела на задний двор.

— Прими поводья, — велел знакомый голос.

Я выронила перо. Попыталась встать — стул отказался выдвигаться. До чего же неуклюжей я стала — и ведь живот был еще совсем небольшим, под платьем с завышенной талией и не видно. Все же я кое-как выбралась из-за стола, но выйти из комнаты не успела.

Пролетели шаги по коридору, и Виктор распахнул дверь.

Глава 42

Несколько бесконечных мгновений мы стояли и смотрели друг на друга, я даже дышать, кажется, разучилась. Муж изменился, черты лица стали острее, резче. Но стоило мне заглянуть ему в глаза, и ничего не осталось, кроме этого взгляда. Столько всего было в нем. Растерянность, смятение. Вина. Тревога. И, ярче всего этого, — любовь.

— Настя…

В два шага он преодолел расстояние между нами. Я снова лишилась способности двигаться и соображать, когда он рухнул на колени, уткнувшись лицом мне в живот, обхватил бедра, да так и замер.

Руки сами потянулись зарыться в его волосы, прижать к себе крепче. Как же я скучала по его прикосновениям, как мне не хватало возможности коснуться его! Но и эта мысль тут же исчезла, когда я почувствовала, как впервые шевельнулся малыш. Будто специально именно сейчас.

Виктор выпустил мои ноги, растерянно посмотрел на меня снизу вверх. Я так же ошарашенно смотрела на него. Рука сама потянулась к животу, муж перехватил ее, накрыл мой живот ладонью — малыш толкнулся снова, прямо в нее. Несмотря ни на что, я расплылась в улыбке. До сих пор я особо не ощущала свое положение, сознавала, но не чувствовала, этот кроха внутри меня никак не давал знать о себе — и вот сейчас я по-настоящему поверила, что у меня под сердцем шевелится новая жизнь.

Муж медленно поднялся, и выражение лица у него было… непередаваемым.

— Настя, — выдохнул он. — Это то, что я думаю?

Я растерянно пожала плечами: откуда мне знать, что он думает.

— Ты носишь… — Осекся, исправился: — Мы… У нас будет ребенок?

Я кивнула молча: горло перехватило от волнения. Виктор рассмеялся, подхватил меня на руки, закружил. Я взвизгнула от неожиданности, обвив руками его шею. Наконец он вернул меня на пол. Пошатнувшись, я вцепилась в лацканы его сюртука. Муж притянул меня к себе, ткнулся лицом в мои волосы, прошептал:

— Прости меня, дурака.

На глаза сами собой навернулись слезы. Виктор отстранился, взял мое лицо в ладони так бережно, словно я могла исчезнуть, испариться от его прикосновения. Поцеловал ресницы. Кончик носа. Прильнул к губам. Оторваться от него получилось не сразу.

— Как же я соскучился, — прошептал он.

— Я тоже, — призналась я.

— Почему ты… — Он не договорил, со вздохом покачал головой. — Глупый вопрос. Зато теперь я понимаю, почему матушка к тебе зачастила.

Я бы не назвала это «зачастила». С другой стороны, приехать в коляске по здешним дорогам — это не такси вызвать и даже не в автобус влезть.

Виктор взъерошил волосы.

— Дожил. Две самых дорогих мне женщины мне не доверяют. Похоже, я это заслужил.

Он переменился в лице. Я проследила за его взглядом, устремленным на письмо, — то, что я не успела закончить. Радость, только что переполнявшая меня, улетучилась, будто воздух из сдутого шарика.

Муж развернулся ко мне, и лицо стало жестким.

— Собирай вещи. Мы уезжаем. Немедленно.

В груди провернулось глухое раздражение. Снова-здорово. Не поторопилась ли я с примирением?

— А меня кто спросил?

Я ожидала взрыва, но муж помолчал, внимательно на меня глядя.

— Ты помнишь, что сейчас нужно думать не только о себе?

— Я и думаю не только о себе. В усадьбе люди, и никто, кроме меня, не знает, как предупредить болезнь и как помочь больным. Я должна…

— А нашему ребенку ты ничего не должна?

Удивительно, но он до сих пор не взорвался. Я накрыла рукой живот.

— Я помню о нем. Иначе я была бы уже в деревне, рядом с Иваном Михайловичем. А так я буду делать все, что смогу. Тем более что от эпидемии не убежишь. Разве что мы сможем остановить ее.

Виктор взял меня за плечи, заглянул в глаза.

— Настя. Я верю тебе. Верю, что ты действительно знаешь, что делаешь, знаешь из этого своего мира, похоже, сильно опередившего наш.

— Знаю, — подтвердила я. — Я была врачом.

Когда-то муж небрежно заметил, что женщин не учат в университетах. И я ожидала, что он снова удивится, но он только кивнул.

— Но тогда ты знаешь и то, что здесь нет возможностей твоего мира, каковы бы они ни были. А с тем, что у нас есть… Холера уже одолела полмира, добравшись до Рутении, — так написал мне Стрельцов. Несмотря на все усилия. И ты надеешься остановить ее? В одиночку? Рискуя не только своей жизнью?

— Хотя бы в нашем уезде, — не сдавалась я. — А если ты мне поможешь, воспользовавшись своими связями, — возможно, и по Рутении болезнь не пойдет дальше.

Он отвернулся, тяжело оперся на подоконник.

— Один раз мое небрежение уже убило жену. Второй раз я такого не допущу. Даже если придется связать тебя и увезти силой.

— Ты в самом деле это сделаешь? — тихо спросила я.

Он не ответил, только ссутулился сильнее.