Наследник огня и пепла. Том IХ (СИ) - Добрый Владислав

Немертвые и призраки попадались всё чаще. И хотя они оставались столь же беспомощными перед моими людьми, нам пришлось придержать коней.

Я привстал на стременах и огляделся. Как и ожидал, сплочённости надолго не хватило. Всадникам стало тесно на дороге — они расползались вширь. Пехотинцы, наоборот, сбивались в плотную толпу — что, впрочем, было даже к лучшему. Но темп движения они потеряли.

Я заметил шлем Гвены рядом, раскрашенный в зелёно-жёлтую клетку — геральдические цвета графства Адвес. Забрало было открыто. Лицо… сосредоточенное и серьёзное. И ведёт себя непривычно тихо. Тоже что-то чувствует?

И тут, в тридцати метрах сбоку и позади, смертоплёт выдал себя магией. Из большого амбара выплыло зелёное облако — клубящийся сгусток чар. В него вляпались пара отбившихся от строя всадников.

Железо кольчуг и лат прорвало магию — чары не сумели опрокинуть в безумие всадников. Но лошади под ними всполошились: прыгали на месте, как напуганные кошки, раздавая удары копыт в воздух. Всадники закричали, дернули поводья — рыцарские седла с высокими луками удержали их, а удила рвали лошадям губы. Жестоко, но эффективно — лошади присмирели.

Я указал копьём на окно, откуда исходила опасность остальным, но молча. Бежать на помощь мне далеко, предупредить тех, кто рядом не смогу — отсюда они бы всё равно не услышали. Я хотел сделать хоть что-то для этих всадников. Судя по поношенным бело-красным котами и лентами на предплечьях и древках копий — мои, «таэнцы». Из окна второго этажа серого в этом освещении, типично караэнского дома — купеческого, зажиточного, с деревянными ставнями — вылетела здоровенная, черная как клякса тварь. Что-то паукообразное, с шиловидными длинными лапами. Она выломала раму и, с хрустом сломав ставни, рухнула на улицу.

Грохот привлёк внимание, и один из всадников успел развернуть щит — тварь ударила длинной лапой, но не достала. Следом вонзила пару конечностей в коня. Бедное животное закричало — не заржало, именно закричало, жалобно и по-человечески. Под ним подломились ноги, оно сделало пару судорожных скачков и рухнуло — смерть была быстрой. Похоже, тварь высасывала из него кровь и жизнь разом.

Но вот его всадник явно не смотрел голливудских фильмов. Он не собирался умирать для нагнетания атмосферы. Щит был пробит, но он всё ещё работал им — блокировал удары, мешал смертоплету найти слабое место в доспехе. Тварь не справлялась: человек был сильнее, заламывал ей лапы, сдерживал нажим. Острые, черные конечности скрежетали по шлему, срезая сталь стружкой, но не находили уязвимого места.

А рыцарь в ответ кромсал её кинжалом — здоровенным, широким, настоящим «караэнским». Потом — умудрился вбить в пасть твари колдовской лёд, хитрой многоугольной формы, с бритвенно острыми гранями, соскочил с седла и отбежал. Красиво. Ударил — и ушёл. В лучших традициях.

Тварь, истекая ядовитой магией, зашаталась и поковыляла к дому, тряся лапой, на которой так и болтался пробитый насквозь щит. Дёргала ей, как кот, наступивший в воду. Это её и погубило — задержалась на секунду, стала удобной мишенью. Ледяной снаряд разбил ей одну из опорных лап, следом прилетело несколько арбалетных болтов. Она замедлилась ещё больше — как раз настолько, чтобы скакавшие мимо на проворных, низкорослых караэнских лошадках всадники смогли метнуть в неё короткие копья. Один, за другим. Попадали не все — но мы, люди, умеем брать числом.

Смертоплету стало очень не очень.

Досмотреть, чем закончилась его история, я не успел — с другой стороны донёсся новый, пронзительный крик.

Глава 4

Костяной

Кричали сегодня много. Почти все. Разве что вокруг меня люди старались не орать.

А я все больше терял надежду найти осадные орудия. Или, даже, хотя бы предводителей. Это была не армия. Ни у врага, ни — если уж по правде — у нас.

Неживые и чудовища, пусть агрессивные и смертоносные, нападали беспорядочно. Они вырывались из домов, из распахнутых дверей амбаров, просто брели по полям в нашу сторону, изредка кидались с чердаков домов вдоль дороги. Это, в основном, вендикаты — они склонны устраивать засады. Ожившие трупы таким не заморачивались: просто шли к ближайшим живым, как стекает вода по уклону.

Один из немертвых, на вид живой только слегка синюшный, завалился в выгребную яму и никак не мог выбраться. Он так и мыкался там, неуклюже сгребая на себя землю со стенок, пока ему не пробили череп большим камнем. Рядом целая группа из десятка местных зомби оказалась запертой во дворе. Высокая стена, хорошие ворота. Среди неживых были дети. Особенно мерзко. Группа ушлых пехотинцев переколола им головы алебардами через забор, стоя на щитах товарищей. Судя по копью с большими деревянными ножницами в центре их отряда — какие-то портные.

В сопротивлении нежити не было ни стратегии, ни просматривалось задумки, команды. Лишь злоба. Лишь тупая, медлительная, механическая жажда убийства.

И мы, живые, им не уступали в хаосе.

Если в этом мире и были наставления об идеальном построении, то они остались непрочитанными в «диалогах» учёных мужей и «мемуарах» полководцев. Люди не автоматы. И прямо сейчас я видел этот разительный контраст — когда они бились с безликой и бесчувственной нежитью.

Каждый отряд пехоты, каждое рыцарское копьё сражалось за себя, по своей логике, своей тактике. Пехотинцы постоянно останавливались — иногда просто от скрипа ставен. А если ставни скрипели особенно громко и страшно, тут же сбивались в плотную толпу, ощетинивались алебардами, прикрывались щитами, отступали на шаг, кричали, толкались, матерились.

Всадники сновали вокруг них, как воробьи возле стада голубей — ждали, пока очередная пакость вывалится из-за угла или побредёт к пехоте. Тогда старались подкрасться, ударить резко и уйти, оставляя добивание пешим. Будто охотники. Хотя почему «будто»? Охота и война — очень похожи. И даже бедные аристократы нет-нет, да ездили на охоту — в предгорья или к ближайшим Диким Землям.

Перед каждым домом, перед каждой «зачисткой» селения — крики, ругань, споры.

Куда пойдём? Кто первым? Где студенты? Кто там за нами? Давайте подождём, пока к нам подойдут вон те…

Но — шли. Сомневаясь, переговариваясь, споря, сдерживая дрожь — шли.

И справлялись. Не без потерь, не без сломанных копий и вывернутых рук, но справлялись.

Пожалуй, даже лучше, чем идеально держащие строй колонки безликих солдатиков из компьютерных игр.

Потому что этим — было страшно. И потому они старались. Не подставлялись, не шли бездумно в мясорубку, но и не бежали.

Сумрак сгущался. И тогда над нами повисли колдовские светильники. Текущие ярким белым светом «люстры» развели в небе огни, разгоняя Вуаль.

Как в правильной фэнтезийной армии, у меня были маги. Правда, меньше всего похожие на магов. Почти такие же широкие, как крышки от ведер, береты из дорогущих тканей мелькали среди пехотинцев — это студиозы. Хмурые парни в вызывающе обтягивающих, по местным нравам, штанах и коротких куртках. С баклерами и широкими «караэнскими» мечами. Увешанные кожаными перевязями с крошечными разноцветными глиняными горшочками и мешочками.

На одном из перекрёстков, оглянувшись, я даже заметил далеко позади на возвышении лекторов университета — суетились у своих машин, окружённые охраной.

Я то и дело привставал в стременах, вертя шлемом во все стороны. Уже почти привык, что делаю большую часть работы. И это было ожидаемо — под моей «рукой» было не меньше сотни всадников. Хотя на деле половина постоянно то туда, то сюда — то одно рыцарское копьё, то другое срывалось с места, увлекаемое своим сеньором. Зато возвращались. Ждали, пока я укажу вкусную цель. В идеале — вражеского предводителя. Мой отряд был как занесённый латный кулак армии. Но достойных противников для удара пока не было.

А с теми, что нам встречались, после того как немного пообвыкли Мы расправлялись. Со змеевидными тенями, шипящими и режущими магическим холодом. С завывающими призраками — те, к счастью, были слишком слабы, чтобы вырывать души. С медленными, почти нелепыми зомби, упрямо тянущими руки к теплу живых.