Лечить нельзя помиловать (СИ) - Логинова Александра

– Эрл? – я изумленно посмотрела на пациента, от растерянности убрав руки.

Рана немедленно открылась вновь. Печенки-селезенки! Увлеченному лекарю даже чихать под руку нельзя, не то, что огорошивать по темечку такими предложениями.

– Ну-ну, друг, – поспешил непринужденно рассмеяться Алеон. – Бредить начнешь под присмотром симпатичных медсестричек. Алевтина – моя невеста.

– Брось, – эрл Верш чуть утомленно прикрыл глаза. – Я прекрасно осведомлен, что помолвка фиктивная. Упорство и способности эрлы Алевтины рано или поздно решат твою маленькую проблему, и великосветский кавалер Алеон Клод снова помчится галопом по женским юбкам. А чудесная целительница останется осмеянной... Как это модно сейчас говорить «брошенкой». Такова твоя благодарность?

– Эрл...

– Я знаю, вы легко переживете позор, – в глазах раненого кавалера светилась отеческая гордость. – Но я буду последней свиньей, если упущу такую женщину, да ещё и не попытаюсь ей помочь.

– Приятно, честное слово. А сейчас чок-чок, ротик на крючок, – указательный палец примкнул к мужским губам, и его немедленно попытались поцеловать. Сзади крякнул маркиз. – Поговорим наедине в палате интенсивной терапии, то есть дома.

– Пусть так. Пусть всё выглядит так, будто я отбил невесту у друга. Алеон, если в тебе есть хоть капля чести – прими мою идею.

– Пока что так и есть, – закаменел эрл Клод. – Ты прямо сейчас отбиваешь мою невесту.

Затылок обожгло кипящим, как лава, дыханием. Опустившись рядом со мной, маркиз, не говоря ни слова, помог уложить пациента в правильное положение, подоткнув собственный мундир под спину пострадавшего. Периодически бросая взгляды на сложную завитушку огненного плетения, расцветшего на тыльной стороне ладони, капитан успевал отслеживать перемещения роты новобранцев, шумно удаляющейся к реке. Как бы не подставились парнишки в темноте и азарте.

Не проронив ни слова, Алеон подал мне руку, помогая подняться и уделить внимание второму пациенту. Если восстанавливать картину происшествия, то некто злобный и подслеповатый лег в засаду в нескольких десятках метров от крыльца, укрываясь за густым кустарником. Зуб даю, глушил собственный запах магией, поэтому оборотни его не почуяли. Взяв на прицел капитана, вышедшего… допустим, покурить и поучить жизни новобранца – простите, Альберт, – злобный крот спустил курок. Услышав беспредел, дозорный вскрикнул и кинулся наперерез траектории стрельбы, поймав своим телом второй снаряд.

– Всё верно, только крик послышался до выстрела, – поправил гипотезу эрл Клод. – Вероятно, караульный – перевертыш и с подветренной стороны успел почувствовать запах металла и пороха.

Нагнувшись ко второму раненому, я застыла.

– Не повезло, да? – уголок губ судорожно дернулся в кривой усмешке.

На земле лежал Поль. Большие карие глаза напряженно метались от меня к капитану, выискивая беззаботные выражения лиц и непринужденную болтовню медика, столь утешительную для безнадежного пациента. Почему-то они всегда лучше врачей чувствуют холодные руки Костлявой, сжимающие сердце. Крупные капли пота катились по лбу феникса, не решающемуся позвать на помощь или подняться самому.

– Угораздило тебя, – интуиция взвыла дурной сиреной, стоило разглядеть в глазах перевертыша дикий, ничем не прикрытый страх. – Дай-ка тётя Алевтина тебя осмотрит.

Великий Авиценна…

– Алевтина, – севшим голосом прошептал капитан, осветив огненным шаром участок над нашими головами.

В животе курсанта зияло черное отверстие. Обугленные ровные края испускали давящую энергию смерти, каждую секунду поражая новые ткани. Человеческое тело феникса сдавалось на милость победителя, тлея сухой головешкой в неумолимом костре смерти. От дыры во все стороны тянулись кривые ленты некроза, захватывая новые территории и вынуждая прикусить губу до боли.

Стрелка-скан истерично попятилась, прячась в глубине вен.

– Н… не… – слова застряли в горле, но кричали в мыслях. Не переживай.

– Не переживу, – по глазам понял феникс, усмехаясь краешком губ, из которых мгновенно стекла капелька крови.

Будьте вы прокляты, сволочи. Да чтоб вас на каждом шагу аритмия преследовала до конца жизни!

– Это оно? – голос его благородия проник сквозь вату в голове. – Заражение?

Оно. Пересилив панический страх, целительский дар несмело проник под кожу новобранца. Один воин в поле – мой дар слонялся по пустым артериям пациента, видя, как тысячи магических ядер гибнут заживо, пожираемые полчищем бактерий. Быстро. Слишком быстро!

Но надо бороться. Взять себя в руки, снова начать дышать и уничтожить этих гадов, успевших добраться до ребер умирающего перевертыша.

– Эрла, ваш резерв, – звенящим от напряжения голосом предупредил маркиз. Горячие ладони опустились на плечи. – Треть истрачена. Я помогу, возьмите мой.

Треть резерва – это четыре многоэтапные операции подряд, или восстановление шестидесяти процентов кожного покрова, или взращивание поврежденной печени до прежнего объема, или… Или чертовски мало для борьбы с магоядными тварями. Но энергию можно заимствовать! Например, эту – нестерпимо горячую, испепеляющую, сжигающую саму суть магии – энергию огненного мага. Я не могу ею управлять, лишь позволить смешаться с собственным даром и направить в русло жизни, не до конца осознавая происходящее.

– Не надо, эрла Алевтина, – чернота добралась до грудины, когда Поль выдавил из себя кривую улыбку. – Вы зря жжёте вены.

– Молчи, дурак, – дорожки солоноватых слёз охладили пылающие щёки. – Не пессимизди под руку.

Дура-дура-дура! Надо было сразу подойти к нему, а не отвлекаться на капитана! Если бы не твердое убеждение, что дозорный-оборотень куда крепче мага-человека, и какая-то пуля лишь напугает перевертыша, я бы… Я бы тебя спасла, Поль.

– Только не талантом, – живые испуганные глаза феникса подернулись туманной дымкой. – Мне нечем заплатить. Да и не хочется.

– Молчи, пожалуйста, – несколько капель сорвались с ресниц, попав на мертвый эпидермис курсанта. – Что я твоей матери скажу?

Согласна ли ты, эрла Алевтина Пономарёва…

– Нет! – На последнем импульсе обалдуй оттолкнул мои руки. – Я не даю согласия! Запрещаю!

– Закрой рот, – кончики пальцев закололо от гнева и встрепенувшегося таланта. – Молчи и живи.

Но вопреки ожиданиям, божественный дар не спешил вырываться на свободу, прислушиваясь к недовольству пациента. Внезапно плоть под моими руками нестерпимо нагрелась… И запахло горелым мясом!

– Поль! – Что есть мочи завопила я, отнимая почти обожженные руки. – Тебе нельзя так рано!..

Языки пламени, заплясавшие в районе желудка, распустились огненной розой, вынуждая курсанта гореть заживо. Тлеющие обрывки формы разлетались в стороны, подхваченные выпущенной от горения энергией. От треска нагревшихся костей и лопающихся сухожилий мне хотелось зажать уши руками, но они уже зажимали нос – тошнотворный запах горелой плоти стремился свести очевидцев с ума.

Так нельзя. Не здесь, не сейчас!..

Уберегая нас от ожогов, эрл Клод с силой стиснул мои плечи в объятиях, приподымая и оттаскивая на несколько шагов назад. Спасительное чувство защищенности и абсолютная боль от собственной бесполезности. Почему я не смогла его сберечь?

– Тараканов запасите, – призрачная улыбка исчезла за пламенными всполохами, к которым примешалось амбре горящих волос. – Рыжих, жирных.

Последняя воля – закон, как говорится на Земле. Через несколько мгновений пламя утихло, осыпавшись шорохом сгоревшего мундира. Вытерев злые слёзы, я сделала несмелый шаг вперёд и легонько подула на пожарище. В куче пепла белела скорлупа большого птичьего яйца.

Глава 41

– Не уберегла, – плечи содрогались в глухих рыданиях, прижимая к себе огромное круглое нечто. – Не спасла!

Нечто тихо покачивалось на руках, выражая молчаливое согласие. Из-под сероватой скорлупы не доносилось ни звука, поэтому ныть можно совершенно беспрепятственно, с размахом и от души. А самое волшебное – сидящий внутри зародыш даже не может заткнуть уши, избегая тоскливых подвываний бездарной лекарки. Концерт по заявкам!