Непокорная на княжеском отборе (СИ) - Епринцева Яна

Встречаюсь с внимательным взглядом тёмных глаз и тону в их бархатистой глубине. Даже дышать забываю.

— Мы уходим, Бранибор. Верея велела недолго, — слышу откуда-то сбоку голос Улиты. — Настя слаба, ей больше лежать нужно.

Князь, который всё это время не двигаясь смотрел мне в глаза, отмирает и медленно кивает.

— Ступайте, я буду к ужину. В моей светлице накройте. На двоих, — бросает девочке.

Да живо заверяет, что всё будет сделано в лучшем виде. Я же отворачиваюсь и неожиданно для самой себя краснею. Сердце подскакивает и пускается галопом, дышать из-за этой бешеной скачки получается с переменным успехом.

Что это? Волнение? Нет, скорее всего — страх.

Позволяю девочке увлечь себя в сторону крыльца. И уже отойдя на значительное расстояние от кузницы, оборачиваюсь.

Князь стоит возле ворот и продолжает смотреть на меня. Встречаемся взглядами и одновременно смущаемся, отворачиваемся, делая вид, что столкнулись глазами случайно.

Он смотрел. На меня смотрел.

Почему это так волнует? Возможно, дело в словах Вереи. Она утверждает, что Бранибор только и ждёт, чтобы переспать со мной. Мне на самом деле непривычно слышать это, ведь никто и никогда не проявлял ко мне явный интерес. А ещё он видел меня совершенно голой…

При мысли об этом вспыхиваю и прижимаю холодные ладони к щекам, желая остудить их.

С отцом, а потом с мужем, я жила будто в золотой клетке. Толком и не общалась с представителями противоположного пола. Сначала папа зорко следил, чтобы ко мне никто не приближался, а потом я вышла замуж и полностью посвятила себя заботе об Игоре. Вот только он этого не оценил.

В мысли резко врываются воспоминания о предателе и убийце моего ребёнка. А может, и отца. Хотя доказательств, что муж убил папу, у меня нет. По официальным данным, он умер от сердечного приступа. Но у Игоря есть связи. Он вполне мог надавить на нужные кнопки, дёрнуть за подходящие ниточки, чтобы скрыть своё преступление.

Да что далеко ходить! Взять хотя бы меня. После избиения началось кровотечение. Едва отклемавшись, я самостоятельно вызвала скорую, на которой меня отвезли в районную больницу. В приёмном покое сразу поняли, что я жертва домашнего насилия, и вызвали полицию. Оказывается, так положено делать. Но что в итоге? Дело быстро замяли. И я отлично знаю почему.

Да я и не надеялась на правосудие. Деньги решают всё, а у меня их просто нет.

Но истерзанная душа требовала мести. В каком-то отчаянии я попыталась убить Игоря.

Мысль об этом заставляет содрогнуться. То состояние, в котором я прибывала… Это было как в бреду, в пьяном угаре, в состоянии затяжного аффекта. И точно не являлось холодным расчётом и чем-то подобным. Скорее нелепая попытка унять раздирающую на части боль. Почему-то казалось, что месть поможет справиться с ней.

Готова ли я повторить попытку? Смогу ли вонзить нож ему в сердце, если представится такая возможность? Сейчас я уже не была так уверена. Но отомстить в любом случае обязана. Нужно заставить его страдать, так же как страдаю я сама. Или хотя бы не позволить радоваться жизни с любовницей на деньги моего отца. Вот только как это сделать, пока не понимаю.

Глава 10

Остаток дня провожу в постели. Верея, встретившая меня возле покоев князя, на этом настояла. Я не стала спорить, потому что, действительно почувствовала усталость. Прогулка по незнакомому миру меня немного отвлекла от тягостных мыслей, но они быстро вернулись, вытягивая из меня жизненные силы и желание шевелиться.

В спальне, за то время, пока нас не было, произошли изменения. В одном из углов поставили массивный сундук, расписанный аляповатыми цветами, и своеобразную деревянную ширму, а за ней — деревянную вешалку.

— Там твои наряды сложим и развесим, как будут готовы. Князь не велел отдельные покои выделять. Сказал мол, всё тут пусть будет. Ну тут, так тут. Кто же с ним спорить осмелится? — тарахтит Улита, быстро избавляя меня от верхней одежды и развешивая её за ширмой.

Верея вслед за нами входит в спальню князя и принимается хозяйничать возле печки, готовя пахучее снадобье из сушёных трав.

Я пристраиваюсь на уголке кровати и наблюдаю за её действиями. Грудь уже привычно сводит болью и тоской по разрушенному прошлому. Обида, боль, разочарование в человеке, которого любила больше всех на свете, раздирают сердце. Закрываю глаза, пережидая, пока станет легче. Не становится.

Старуха живо реагирует на моё состояние. Хотя я уверена, что выгляжу невозмутимой. Но она как-то чувствует, что творится у меня внутри.

— Выпьешь, печали и горести свои забудешь. Легче станет, я точно говорю, — бормочет, размешивая отвар, отчего пряный запах распространяется по всей комнате.

— Если бы. Но невозможно это.

— Возможно, девонька. Для тебя теперь всё возможно. Я это ясно вижу. Судьба в твоих руках. Ты сейчас на перепутье стоишь. И можешь выбрать любой путь.

— Это как? — не скрываю своего удивления.

— А вот так. Лишь тебе решать, стать такой, как была — тихой, ласковой да покладистой. Вновь довериться сильному, сдаться на милость мужчины. Или же перестать прятаться и своим умом начать жить. И тот и другой путь осилишь. Каждый из них не плох и не хорош. Выбирай сама.

Замолкаю и обдумываю слова Вереи. На первый взгляд они звучат странно. С самого рождения я зависела от более сильного мужчины. Сначала от отца, потом от мужа. Они решали за меня всё, а я не смела перечить.

Жила взаперти. За пределами дома почти не бывала, а если и выбиралась куда-то, то всегда в сопровождении водителя. Он сопровождал меня сначала в школу, а потом, когда я её окончила, в магазин или салон. Самостоятельно я даже ни разу в жизни по парку не гуляла. Да и не одобрялись такие развлечения. Прогуляться можно по обширному саду нашего особняка. Там и чище, и безопаснее.

Хотела ли я другой жизни? Возможно. Одно время я отчаянно мечтала получить водительское удостоверение и самостоятельно водить машину. А ещё освоить какую-нибудь профессию. Ландшафтного дизайнера, например, мне всегда очень нравилось наблюдать за работой садовников, хотелось самой попробовать. Но отец был категорически против. Утверждал, что на дорогах одни психи, а работать мне нет никакой необходимости. И я, разумеется, даже спорить не стала.

Нет, не думаю, что Верея права. Я тихоня и слабовольная мямля. Мне нужен сильный человек, который защитит и прокормит. Сама я ни на что не способна.

— Пей, тихоня.

Со странной улыбкой знахарка протянула мне глиняную кружку. Я молча взяла её и сделала один глоток.

Тихоня… Как будто мысли мои прочитала.

Почему она это говорит? Хочет помочь или посеять сомнения? Почему против того, чтобы князь прикасался ко мне?

Обжигающая горьковатая жидкость, действительно, согрела и успокоила. Глаза начали отчаянно слипаться, так что с трудом удавалось удержать их открытыми.

— Я могу вернуться домой? Есть ли способ это сделать? — спрашиваю, пытаясь подавить зевок.

— Легче лёгкого. Как сюда попала, так и обратно. Вот только для чего? — Верея склоняет голову набок и прищуривает глаза.

— Убить Игоря… — бормочу невнятно, и всё же зеваю.

— А сдюжишь ли? И что потом? У нас за убийство наказание строгое полагается. А у вас не так?

— Пусть… Пусть наказывают. Не боюсь…

Отставляю кружку и откидываюсь на покрывало. Глаза слипаются, больше нет сил сопротивляться. Надо поспать, хоть немного. Иначе не отпустит.

Уже проваливаясь в сон, слышу голос Вереи:

— Ты сильнее, чем думаешь. Кто говорит иначе — врёт. Запомни, девонька. Хорошо запомни.

— Запомню… — думаю в ответ, сказать это вслух не получается, не могу разжать губы.

Во сне я вижу себя. А может быть, вовсе не себя, а какую-то другую девушку, просто очень похожую на меня внешне. Я слабая и неловкая. А она — сильная, выносливая и уверенная. Идёт по лесу, с лёгкостью перепрыгивая через поваленные стволы деревьев.