Манускрипт (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

'А она ничего, - думал между тем нарком, - не похожа на всех этих актрисулек с апломбом. Есть в ней что-то... что-то натуральное, живая красота. Жаль, не подкатишь, могут случиться большие проблемы. Этот Сорокин тот ещё тип, ни перед чем не остановится. Конечно, мои орлы с ним справятся, если что, но Кобе не понравится, он считает этого американца ценным кадром. А я бы с ней поразвлёкся...'

- Чай будете? - неожиданно как ни в чём ни бывало спросил Берия.

- Чай? - Варя пожала плечами. - Не знаю.

- Какая-то вы пугливая, Вера Мокроусова, - с лёгким намёком на улыбку произнёс нарком, поднимая трубку телефона. - Товарищ Саркисов, распорядитесь, чтобы нам чай организовали... Итак, догадываетесь, по какому поводу я вас сюда пригласил?

- Нет... Никак нет, товарищ Берия! - встала с места Варя, одёргивая кофточку.

- Сядьте, и не нужно меня так бояться, я вас не укушу.

- Да я и не боюсь, товарищ Берия, - снова пожала она плечами. - Привыкла в партизанском отряде, там же полувоенное формирование, у товарища Медведева такая дисциплина - не забалуешь.

- Ну, здесь не армия и не партизанский отряд, так что можете расслабиться. Я тут ознакомился с вашим досье, - он взял в руки средних размеров папку, - и у меня сложилось о вас самое благоприятное впечатление. Похоже, вы состоите из одних плюсов, а значит, мы можем на вас рассчитывать и в дальнейшем.

В этот момент принесли чай с дефицитным в военное время печеньями и конфетами. Варе очень хотелось тут же схватить конфету, снять обёртку и отправить сладость в рот, но она сумела себя сдержать.

- Кушайте, не стесняйтесь, - кивнул Берия, и слово 'кушайте' прозвучало у него как 'кюшайте'.

Сам же подал пример, и только после этого Варя решилась взять одну конфету. Откусив её с краю, она испытала настоящее блаженство от давно забытого вкуса шоколада, с трудом удерживаясь, чтобы не закрыть глаза и не застонать. Но от пытливого глаза Берии и это не укрылось, он про себя усмехнулся, а вслух сказал:

- Как вы смотрите на то, чтобы поработать на благо Родины за границей?

Варя едва не поперхнулась последним кусочком конфеты, всё же проглотила его и переспросила чуть дрогнувшим голосом:

- За границей? В Германии? Я знаю немецкий не так хорошо, но...

- Нет, намного дальше. Я хочу услышать ваше принципиальное согласие.

- А-а-а... А что нужно делать?

- Ничего особенного. Изображать верную жену одного человека, который уже не первый год работает на нашу разведку.

- Но я не могу!

Тут уж Варя не сдержалась, снова вскочила, а щёки её заалели.

- Товарищ Берия, я не могу изображать жену, а вдруг придётся... придётся ложиться в постель?! У меня есть жених, как я после этого ему буду смотреть в глаза?

- Да сядьте вы уже, - поморщился нарком. - Ишь, как её задело... Если Родина прикажет - ляжете и в постель, товарищ Мокроусова. Да только изменять никому не придётся, потому что мы вас собираемся направить в Соединённые Штаты, к вашему жениху, Ефиму Николаевичу Сорокину.

Несколько секунд Варя молчала, переваривая услышанное. А затем неконтролируемая улыбка озарила её лицо.

- Что же вы сразу не сказали, товарищ Берия...

- Хотел посмотреть на вашу реакцию. Вижу, вы теперь вроде бы не против?

- Если вы дадите такой приказ - я его, конечно же, выполню, - она уже не улыбалась, но глаза всё так же лучились счастьем.

- Считайте, что вы его получили. Товарищ Сорокин - весьма ценный для нас агент, однако его холостяцкий образ жизни в обществе, где приветствуются семейные ценности, выглядит подозрительно. Вы же с ним, насколько я знаю, собрались жениться после войны, теперь же у вас появилась возможность не откладывать дело в долгий ящик.

Варя попыталась представить, как это - быть мужем и женой. Она представляла себя в роли жены с того самого дня, когда дала Ефиму своё согласие, и когда между ними случилось ЭТО. Но получалось у неё плохо, вернее, она почему-то ставила себя на место своей матери, может быть, потому, что этот пример большую часть её биографии стоял у неё перед глазами. Ей казалось, что это жизнь без секса, да и без большой любви, построенная скорее на привычках и взаимном уважении. Но с ней такого не будет! В смысле, уважение, конечно, будет, но вдобавок и то, что ей так понравилось в день его отлёта на Большую землю. И будет ЭТО каждый день!

- Как у вас с английским? - вырвал её из раздумий Берия. - Не очень? Даю вам три месяца на то, чтобы выучить язык, хотя бы до более-менее приемлемого уровня. Заниматься будете с репетитором каждый день по несколько часов, кстати, настоящая американка, поставит вам такой акцент, что сойдёте за уроженку какого-нибудь Техаса. А с вашей новой легендой вас познакомит товарищ Ковтун Леонид Андреевич, вас к нему проводят. Он назначен вашим куратором. И нужно будет кое-какие бумаги подписать, это тоже у Ковтуна. А теперь можете быть свободны. И конфеты возьмите с собой. Не стесняйтесь, я вижу, они вам понравились.

Проводив гостью, Лаврентий Павлович вновь поднял трубку:

- Соедините меня с Первым.

Прошло меньше минуты, когда на том конце провода раздался хорошо знакомый голос:

- Здравствуй, Лаврентий, что у тебя?

- Только что поговорил с 'Радисткой'. Она согласна лететь в Америку.

- Это хорошо... Но ты знаешь, что объект 'Сорока' находится под наблюдением людей из Бюро. Появление рядом с нашим агентом нового лица может вызвать у них подозрение.

- На этот счёт мы отработали серьёзную легенду. Но если 'Радистка' будет близка к провалу - придётся её ликвидировать... Если, конечно, вы дадите 'добро'.

На том конце провода долго молчали, затем, наконец, ответили:

- Согласен. Только если до этого дойдёт, 'Сорока' не должен догадаться, кто убрал его женщину.

- Всё будет чисто, товарищ Первый, но надеюсь, что до этого всё же не дойдёт.

- Мистер Бёрд, вы позволите выразить восхищение вашей книгой? Я получила истинное наслаждение, пока я её перепечатывала.

Хрупкая машинистка с большими очками в половину её миниатюрного личика протянула мне пухлую папку, которую я и сам принял не без благоговения. Как-никак первая моя и, быть может, не последняя книга. Пока в виде двухсот сорока пяти машинописных листов (плюс второй экземпляр из-под копировальной бумаги), которые, надеюсь, вскоре превратятся в полноценное издание в приличном переплёте.

Пока перечитаю свой опус в машинописном варианте, может, глаз за что-нибудь зацепится.

- Спасибо, Кэтрин, мне ваша похвала приятна, хотя я до сих пор уверен, что Бог не даровал мне писательского таланта. Однако хочется верить, что мне удалось совершить нечто достойное на этом поприще, и что другие тоже оценят рукопись по достоинству.

Придя в номер, скинул ботинки, налили в стакан апельсинового сока и плюхнулся в удобное кресло. Попивая холодный сок, принялся за чтение.

'Закончилась Вторая мировая. Германия, ещё несколько лет назад державшая в страхе весь мир, захватившая практически всю Европу, теперь лежала в руинах. Города нужно было восстанавливать, однако мужских рук для восстановления страны катастрофически не хватало. И вот кто-то совсем умный, уже не вспомнить кто именно - из правительства Германии или из оккупационных властей - предложил идею пригласить иностранных рабочих. Причем выбор почему-то остановили на Турции.

Минуло ещё два десятка лет. Франция после многих мелких, но многолетних войн потеряла свои колонии в Юго-Восточной Азии и Северной Африке. Беженцы из Алжира и других стран Магриба (и даже Субсахары) оказались в Марселе и Париже. Да и на территории остальной Франции их хватало.

Сначала всё шло в соответствии с планами политиков. Часть первых иммигрантов как в Германию, так и во Францию сумела благополучно интегрироваться в чуждую им культуру, особо не выделяясь, а тихо выполняя свою работу. Но прошло ещё 20 лет, и в 1980-х началось то, чему посвящена эта книга...'