Учитель. Назад в СССР 5 - Дмитрий Буров Литагент

– Ну-у-у… может про кузькину-то мать я и приплел для полноты аргумента. А про сталинизм ни в одном глазу! Сами профессора высказались!

Как по мне, мужики спорили об одном и том же. Даже и не спорили вовсе, а делились чувствами. Я быстро потерял нить рассуждений, кто кому чего пытался доказать. Вроде бы оба за реабилитацию товарища Сталина, а никак во взглядах не сойдутся.

– То ладно, – после того как товарищи выпили, первым заговорил Митрич. – Ты мне вот чего скажи… Слыхал всеобщая воинская повинность?

– Читал, – солидно ответил Степна Григорьевич.

– Ну и чего думаешь? – пытливо затребовал дядь Вася.

– А чего тут думать? Партии виднее! Да и то, верно все: на защиту страны всем миром подниматься надобно. А то как было? – завхоз уставился на Митрича.

– Как? – чуть растерялся Беспалов.

– А то не знаешь, – цокнул языком Борода. – Вот ты мне скажи, разве справедливо, когда одни под ружье, а другие в кусты, по всяким там убеждениям.

– Несправедливо, – согласился дядь Вася.

– И по возрасту хорошо придумали. Со школы в армию вот правильно, считаю. Там и мозги-то в порядок приведут, и дисциплине опять же выучат. А вернулся и женись, и на работу! Хочешь – учись, кто мешает.

– Так не мешает никто! – и тут поддержал товарища Митрич. – Только думается мне, верно ли всех под одну гребенку, разом? Оно ж как было… и четыре, и пять годков службишка. Тут, как говорится, кто на что выучился. А теперича чего все по два годка? И чего они за два-то годика выучат? Хорошо ежели Устав.

– То ты брось, Василь Дмитрич, – не согласился завхоз. – Армия выучит. Ежели надо, и вышивать научит. Вот у нас, помню, старшина был. Зверь, а не старшина! Но – как отец родной! Тут понимать надо политику партии. Ты глаза-то разуй. Кому два годка, кому три. А как ученый, так и вовсе полтора годика.

Мужики продолжили обсуждать армейские будни, я переключился на схему светильника. Проверил размеры, количество необходимых деталей. Прикинул сколько понадобится лампочек и проводов.

– Лучше с запасом, мало ли что, – пробормотал вслух, исправляя цифру в заметках.

– А вот скажи мне, чего эта неметчина все пырхается? А? Мало им, похоже, надобно еще разок нахлобучить. Вот чего я тебе скажу! Давить их надо было всех, без разбору, к ногтю и все тут! – возмущался Митрич.

Степан Григорьевич хмуро кивнул головой, разлил по полному, друзья-товарищи подняли стаканы, помолчали и выпили, не чокаясь.

– Говорю тебе, гидра фашистская снова голову поднимает!

– Какая гидра? – буркнул завхоз.

– А такая! – навалившись на стол, принялся объяснять дядь Вася. – Мне вона внучок рассказывал. Это, понимаешь, змеюка такая, страшная. Ей голову рубишь, а заместо отрубленной новая вырастает. Две, а то и три! Вот и немчура проклятая так. С корнем драть надо с корнем!

– Брехня! – отмахнулся Борода.

– Брехня-то может и брехня, так то ж сказка из книжки. А гидра эта фашистская она самая и есть! Верно тебе говорю!

– Сдюжили раз, и другой сдюжим. Думаешь, закон на упреждение про армию-то? – задумчиво протянул Степан Григорьевич. – К войне что ли?

– Да сплюнь, тебе говорю! – Митрич смачно сплюнул через плечо и постучал по дереву. – Предупрежден, значитца вооружен! Партия знает, чего надобно!

– Я тебе так скажу: давить их, гадов, по всему миру давить, – завхоз стукнул по столу кулаком. – Чтоб неповадно было! Чтоб не расползлась зараза! Ишь, сволочи! Гидра, говоришь? Гидра и есть!

Собеседники переключились с закона о всеобщей мобилизации, о котором на днях сообщили центральные советские газеты, на зарубежную политику.

На момент моего попадания в новую жизнь, правительство Советского Союза, как я успел выяснить из газет, снова и снова обращало внимание мировых государств на ситуацию с Федеративной Республикой Германией. Даже выступило с заявлением о том, что в несмотря на Потсдамские решения в ФРГ продолжают активно процветать идеи нацизма и гитлеризма.

Советский Союз волновало возрождение фашизма в германской республике. В то время как федеральное министерство внутренних дел ФРГ официально, но очень осторожно признавало: мол, в действия неонацистских партий и организациях присутствуют некоторые моменты национал-социалистической идеологи. СССР же открыто утверждал: новые демократические партии, которые заняли депутатские кресла в земельных парламентах Гессена и Баварии, откровенно шовинистические, спят и видят, как восстановить третий рейх.

Под равномерный бубнеж и звон стаканов я так глубоко погрузился в расчеты, прикидки и доскональную проработку, что едва не выронил из рук карандаш, когда кто-то хлопнул меня по плечу.

Выпрямившись, оглянулся и увидел завхоза. Борода стоял, подсунув оба больших пальца под ремень, чутка раскрасневшийся, хмурил брови, стараясь выглядеть серьезным и внушительным. И трезвым.

– Ну чего тут, Егор Александрыч? – сурово поинтересовался Степан Григорьевич.

– Все в порядке, – вежливо ответил я, с досадой поглядев на импровизированный стол, за котором друзья-товарищи обсуждали высокие материи. – По домам? – уточнил я, откладывая карандаш.

– Мы – да, – кивнул Борода. – На-ка вот, – на кусок фанеры, которую я разлиновывал под конструкцию каркаса, плюхнулась связка ключей. – Вот этот от мастерской, – начал инструктаж Степан Григорьевич. – Этим замкнешь калитку на школе. Оно, конечно, хулиганья у нас отродясь не водится, но порядок должен быть во всем!

Товарищ Борода строго на меня посмотрел и для важности момента даже задрал к верху указательный палец.

– Согласен, – кивнул я, мысленно потирая руки: пьяные мужички разбредутся по домам, а у меня в запасе еще полдня, чтобы довести до ума макет и приступить к созданию конструкции.

До ноябрьского юбилея оставалось всего ничего, а у нас, что называется, конь не валялся. То понос, то золотуха, то салют в честь Дня Учителя.

– Чтоб никого! – погрозил пальцем Степан Григорьевич.

– Никого, – подтвердил я, с трудом понимая, кого завхоз имеет ввиду.

– Проверю! – Борода сурово сдвинул брови. – Закончишь, запрешь, ключи занесешь.

– Так точно, Степан Григорьевич, – отчитался я.

– То-то же! – завхоз улыбнулся, похлопал меня по плечу, развернулся и слегка пошатываясь вернулся к Митричу, который деловито прибирал со стола.

Судя по свертку, в который дядь Вася складывал остатки закуски, добрые товарищи решили сменить место дислокации. А поскольку дома у Беспалова любимая жена на страже, скорей всего, отправятся мужички к Степану Григорьевичу в гости. А может и к кому третьему. Впрочем, меня их дальнейшие приключения мало интересовали. Не маленькие, разберутся. Оставили меня в мастерской – за это отдельное спасибо.

– Ушли мы, не засиживайся допоздна, – заботливо проворчал Митрич, появляясь за моей спиной.

Я пожал протянутую ладонь, пообещал следить за временем и снова углубился в работу.

– Запрешь! – раздалось от дверей.

– Сделаю.

– Ключи занесешь! – напомнил Борода.

– Сделаю, – так же машинально подтвердил я. – До свидания.

– Ну, бывай, Ляксандрыч.

– Угу, – не оглядываясь, кивнул я.

Через минуту в мастерской наступила тишина, только слабый запах огонь-воды и еды напоминал о том, что в помещении обсуждались судьбы страны и мирового сообщества.

В животе забурлило, и я пожалел, что не прихватил с собой из дома сверточек с пирожками от Марии Федоровны. Одним бутербродом с салом сыт не будешь. Я оглянулся на стол, но мужички за собой тщательно убрали. Шарить по кабинету Степана Григорьевича в поисках чайника не хотелось, не правильно это. Потому я вздохнул, затянул потуже пояс, что называется, и вернулся к работе. Процесс создания чего-нибудь эдакого всегда увлекал меня настолько сильно, что я забывал обо всем на свете, в том числе и о еде.

Итак, что мы имеем? Добротный кусок стекла, фанеру, лампочки и провода помог раздобыть завхоз. Юрий Ильич тоже поучаствовал в поисках и добыче материалов. Я огляделся, заметил школьную доску, подхватил ватман, на котором нарисовал схему увеличенной лампочки Ильича. Вот ведь, прижилось название, я даже мысленно теперь светильник только так и называю.