====== Пролог ======
Знаешь, как я оказался здесь?
Когда Они меня подобрали, мне было пять лет. Грязный исхудавший мальчишка без семьи и какой-либо поддержки, блуждавший по трущобам города. Они искали именно таких. Моей единственной опорой стали эти люди — учёные, вживившие в мой позвоночник железяку, которая увеличивала физические способности.
Железных — так нас теперь называли — в том месте было много. Разных возрастов, полов, рас.
Меня сразу поставили перед фактом: «Ты жив сейчас лишь потому, что мы тебя подобрали. Ты стал железным благодаря нам. Всё, что тебе прикажут делать — это твоя плата за спасение». Я был не против, так как абсолютно согласен с тем, что обязан Им жизнью.
Нам мастерски внедрили в головы мысль, что теперь мы неуязвимы, обрели желанное всем миром бессмертие и вообще подобны Богам. Вот только мы, как и обычные люди, чувствовали физическую боль. А её, уж поверь, каждый из нас знает в самых различных оттенках. Об этом, как и о том, что случалось с разумом, нам не сказали. Никто просто не знал.
Мы действительно не умирали. Нам отрубали конечности — те отрастали; нас взрывали — мы восстанавливались; нас заваливало обломками зданий или тоннами камней — мы самостоятельно выбирались. Мы — люди, получившие силу благодаря всего лишь какой-то штуке в позвоночнике. Мы — чертовски странные создания, пугающие даже самых смелых и бесстрашных. У нас появлялись стальные зубастые маски и длинные стальные хвосты. На самом деле, эти железки из какого-то нового сплава — теперь самого крепкого на Земле. Проще называть его сталью или просто железом, чем пытаться выговорить настоящее название.
Нас также обучили чтению и письму, многим видам единоборств, и показали как пользоваться холодным и огнестрельным оружием. Сначала я, в силу своего возраста, не понимал, зачем Им это нужно. Осознание пришло уже позже.
Из нас сделали бессмертных солдат. В семь лет меня отправили воевать.
Когда я в первый раз оказался в бою, то со мной были железные, которые тоже до этого момента понятия не имели, что же произойдёт дальше, и что им нужно делать. Но так как большинство из них — не добровольцы, а подобранные на руинах улиц бродяги, то в головы им вбивали только азы контроля железки в позвоночнике и их общую задачу на войне. И, конечно, угрожали убить, если кто-то откажется подчиняться. Внутри мы были самыми обычными людьми, которых пугало то, что будет дальше; которым хотелось, чтобы всё это оказалось страшным сном. Каждый хотел вдруг проснуться в дорогих сердцу пыльных развалинах и понять, что происходящее — злая шутка его собственного разума.
А эта война оказалась не такой, какой её описывали в книжках, которые нам давали читать. У железных ходили слухи, что это было чем-то вроде ссоры между теми самыми учёными, после чего они же поругались и с мэром ближайшего города-государства. Детали неизвестны — это всё-таки просто слухи. Но в начавшейся гражданской войне нас видели лишь бездушным оружием.
После третьего нашего «захода» я стал замечать, как изменяется поведение каждого.
Кто-то поддавался своим ненормальным желаниям и, после убийства врага, обливался его кровью, ел человечину, утробно рычал через железную маску, давая сигнал остальным, что задача выполнена, и предупреждая следующих врагов — я иду. Кто-то просто сходил с ума и занимался посторонними делами (от таких обычно избавлялись). Некоторые разбрасывали чужие кишки, как конфетти, или пытались с серьёзным видом доказать что-то оторванной голове военного.
Мы сходили с ума от того, что вырванные, подожженные или полностью уничтоженные части тела отрастали, а затем это повторялось снова и снова. Два искусственных позвонка в теле каждого железного работали так, чтобы процесс регенерации запускался каждый раз, когда нас ранят, но только при условии, что мы грызём какие-то странные таблетки. Уже позже я узнал, что они содержат немыслимое количество сахара. К болевым ощущениям стоит прибавить те ужасы, которые приходилось наблюдать со стороны, результаты собственных действий, личные размышления и переживания по поводу всего этого — и, как итог, психика сыпалась, словно облупившаяся штукатурка со старой стены.
Спустя время ощущение боли притуплялось настолько, что она казалась чем-то обыденным, вроде чесотки. Порой и сломанные кости не сразу замечаешь. Но к этому времени, достаточно навидавшись и натерпевшись, было уже откровенно плевать, ранен ты или нет — вместо беспокойства за самого себя появлялось искреннее желание убивать.
Конец наступил неожиданно резко. Нас никогда особо не информировали о происходящем в мире вне поля боя, поэтому мне нечего рассказать по этому поводу. Но тут вдруг отменили все миссии, а железных собрали в подземном бункере размером с футбольное поле. Оно было обнесено бетонными стенами в несколько десятков метров толщиной, а на стене, на большом экране нам передали сообщение от Мирового Правительства о том, что война закончится лишь с одним условием, которое всеми уже принято и одобрено.
Ты понимаешь? Понимаешь?! Мою жизнь навсегда связали с этой войной и официально объявили меня врагом всего мира, потому что я в этой войне участвовал! Потому что я — железный! Я был в ярости. И подобных мне были сотни. Из железных сделали козлов отпущения, свалив на нас всю ответственность, и приняли решение уничтожить, дабы конфликт не повторился.
«Нам не сломать эти стены. Нам не выбраться отсюда», — поймал я себя на мысли в тот момент, когда какой-то газ заполнял пространство. Я почти сразу отключился.
Убивали таких, как мы, не менее «нежным» способом: ставили на колени, руки и хвосты заковывали в специальные цепи (они из того же сплава), сзади стоял палач. У того в руке была штука, похожая на плохо сделанную искусственную руку с восемью пальцами. Она обхватывала ими позвоночник (обычному человеку эта штука раздробила бы кость), а палач, используя свою физическую силу, вырывал его и поднимал над собой, дабы толпа любовалась и ликовала. Да, казнь была публичной. Тело тут же обмякало и безвольно повисало на цепях. Уже мёртвого железного цепи автоматически отпускали, а палач пинал его в спину. Труп падал к ногам людей, и те били безжизненное тело и матерились. Это семьи тех, что погибли от наших рук.
Втайне от простых людей какое-то количество из нас не было убито, а находилось в подземной тюрьме. Тут уж не знаю, какой из этих двух частей железных повезло больше: убитым или пленённым. Тюрьма по размерам как небольшой город, а камеры для заключённых железных называли «дырами», ну, потому что, это правда были дыры. «Камеры» для заключённых бурили вглубь земли до сотни метров, и на середине «дыры» было что-то вроде пьедестала, доходящего до самого дна. По кругу от него было пустое пространство в несколько метров, поэтому до круглых стен «дыры» даже при всём желании никак не дотянуться ни хвостами, ни тем более допрыгнуть, а если и попробуешь — упадёшь глубоко на дно. На самом же пьедестале железного ставили на колени, заковывали в цепи, крепящиеся к колоннам, и больше никуда его не выпускали. Всё вокруг железного было из этого долбанного сплава. Выбраться невозможно.
Я был в цепях. Это не могло не бесить. Первое время я кричал, орал матом на своих «охранников», плевался в них, звенел цепями в попытках освободиться. В глазах наверняка отражались бешенство и боль. А били эти надзиратели отменно. Умели доставить удовольствие мазохисту, скажем прямо. Уже потом до меня дошло, что брыкаться бесполезно, а сплав этих цепей никогда не заржавеет. Иногда по ночам я слышал, как в соседних отсеках воют или безумно смеются другие железные. Их регулярно пытали или ставили на них эксперименты. «Сосед» справа даже пытался всячески подкупить охранников, в конце концов, предлагая им собственное тело в качестве платы, как единственную доступную с его стороны валюту. Продавался им за сигареты, если не ошибаюсь. Казалось бы, железным дальше сходить с ума уже некуда. Нет, это не предел, но это я узнал уже потом.
