Брандвахта (СИ) - Гор Александр

Пожалуй, кое-кого он этими словами подтолкнул к тому, чтобы и они занялись мародёркой. По крайней мере, «оприходовали» кое-какой оставшийся бесхозным автотранспорт.

В «операции» по поиску цистерны для перевозки солярки я участвовал в качестве «боевика». Попросту говоря, сидел пассажиром с автоматом наготове, пока мы ехали на барисычевой «Волге» к какой-то автобазе, местонахождение которой я даже не запомнил, а потом охранял возившихся с машиной брата и Латыева. Те сначала запускали мотор «Маза» и ждали, пока компрессор доведёт давление воздуха в тормозной системе до нужного уровня, а потом насос накачает полную ёмкость из зарытой в землю цистерны служебной заправки автопарка. Заодно и слили из бака какого-то «стотридцачика» бензин для «Волжанки».

Насколько, блин, после этого катаклизма в некоторых вещах стало проще! Нужна машина и топливо — бери и не думай о том, что это не твоё. Даже если кому-то до этого есть дело, то люди просто покосятся на автомат, висящий у тебя на плече, и промолчат. Ну, или что-то скажут, но без особого наезда. Как дедок, возившийся в ремонтном цехе базы.

— Ребята, вы бы хоть совесть имели: ну, заправили машину-другую. Зачем же целыми цистернами вывозите? Не ваше же это.

— Не наше, отец. Ничьё. Потому и берём, что нужно нам то, что никому теперь не принадлежит. Или ты всему этому хозяин?

— Да какой там хозяин, — махнул рукой мужик. — Проработал тут просто всю жизнь. А когда базу перерегистрировали как акционерное общество, «акционером» стал. Вместе со всеми другими работниками. Тем-то, какие после этого мора живы остались, не до того стало, а я всё никак без работы не могу. Хоть и делать тут нечего, но ведь не отпускает. Тем более, совсем сюда пришлось перебраться.

— А что такое?

— Да невозможно в квартире жить от запаха мертвечины. Людей ведь вон сколько померло, некому мёртвых из квартир выносить и хоронить. А тут — похоронил сторожей да диспетчера, и дышать стало можно. Не слышали, отчего такое случилось?

Рассказал деду, которому уже год, как пора сидеть на пенсии, о том, что мы знаем и о чём догадываемся. Заодно и поведал, для чего нам солярка.

— Значит, правильно я сделал, что старуху не послушался и выпил с устатку после того, как ей мебель передвинул, которую ей приспичило по то ли шен-шую, то ли по какому хер-х*ю расставить. Да вот точно ли, что выжили только те, кто выпивши был?

Что-то он знает. Явно что-то знает, если так внимательно на нас смотрит.

— Не знаю, батя. Может, кто и выжил из не пивших. Животные, вон, тоже вообще не «употребляют», а мы уже и кошек живых видели, и щенка себе нашли, и кое-какие птицы, бывает, пролетают.

— Ну, а вообще чем промышляете? Ну, кроме грабежей, — кивнул дед на мой автомат.

Смелый, однако! Не побоялся грабителей грабителями назвать.

— Зря ты, отец, так плохо про нас думаешь. Грабить, конечно, приходится, чтобы с голоду не околеть. Только ведь и ты, как мне кажется, не святым духом питаешься. Признайся: ведь наверняка же что-нибудь съестное из магазинов вынес.

— Ну, брал понемногу… Пока было что брать. Не помирать же с голода.

— Вот и мы брали и берём, чтобы ноги не протянуть. Только не у людей отнимаем, а то, что бесхозное лежит. А это, — похлопал я по «Ксюхе». — Было у нас уже такое, что пытались у меня жену отнять. Ну, и в ребят стреляли.

— Жену? Так у вас и бабы есть?

— И женщины есть, которых в городе, знакомых наших, собрали к себе. И подростки. И случайно прибившиеся. И тебя можем принять, если захочешь: сам же говоришь, что в магазинах брать уже нечего, а кушать-то каждый день хочется. И не по одному разу. Железки-то, с которыми ты возишься, не укусишь, а машинное масло на хлеб не намажешь. Просто потому, что хлеба нет. А у нас в районе Колонии Матросова куча домов пустует, хозяев которых мы похоронили. Выбирай любой, если не захочешь в нашем «общежитии» жить. И урожай скоро на огородах поспеет.

— Да я-то ладно. Пожил своё, а вот… Эх, была не была! Фая, Антошка! — гаркнул «акционер». — А ну, идите сюда! Их, главное, возьмите: пропадут ведь тут. А Файку какие-нибудь ухари «оприходуют» да «колхозной женой» заставят быть: мне уж приходилось её от парочки таких отбивать, когда мы с ней в магазин ходили. Вот и прячу с тех пор тут, у себя. Соседка моя по подъезду. Только не прав ты: трезвая она была, когда всё случилось. И Антошка по малолетству не мог выпивши быть.

20

Значит, всё-таки и некоторые трезвые выжили? Это обнадёживает. Пусть, их и ничтожное количество, но сам факт того, что будущее общества станут определять не только «колдыри», не может не радовать.

Нет, ни себя, ни брата, ни прочих обитателей брандвахты я не считаю пьячугами. Мы с Данилычем, например, к выпивке равнодушны: можем выпить, а можем и «пройти мимо». Да и у Натальи я не заметил никакой тяги к спиртному. Как и у прочих, за исключением Григория.

Короче, ехали мы через полгорода не двумя, а тремя машинами. Впереди Данилыч на «Волге», на переднем пассажирском сиденье которой гордо восседал шестилетний Антошка, а на заднем лежала (молодые женщины по нынешним временам — самый дорогой «товар» среди некоторых категорий выжившего населения, и не стоит дразнить гусей наличием у нас такого богатства) светловолосая двадцатилетняя пухленькая воспитательница детского сада. Далее мы с Виктором за рулём «Маза»-топливозаправщика и мной, задравшим автомат под самое горло, чтобы оружие было видно сквозь лобовое стекло. И завершал колонну дед Иван на тентованном «Камазе», накануне апокалипсиса привёзшем сгущёнку с Карламанского молококонсервного завода, но не успевшем встать под разгрузку на продуктовой базе. Вот этим-то, в основном, и питалась троица, обосновавшаяся на автобазе. И если им та сгущёнка и концентрированное молоко уже в печёнках сидели, то для нас будет шикарным продовольственным подспорьем на грядущую зиму.

Фая Нафикова (досталась же от родителей фамилия!) и Антошка, которого девушка подобрала на улице, когда тот с перепугу сбежал из квартиры с мёртвыми родителями, конечно же, захотели остаться на брандвахте. Пацан — из любопытства, поскольку такого «чуда техники» никогда не видел. Его, кстати, тоже сразу же «взяла в оборот» наша чадолюбивая Светлана. Воспитательница, напуганная беспределом в городе, из-за чувства защищённости, которое впервые со страшной ночи ощутила среди людей, более или менее близких ей по возрасту. Иван Романович Кречетов походил, посмотрел, но заявил, что уже привык к одиночеству, «а старуху мою не вернуть», и объявил, что переберётся в один из выморочных домиков. «Самый маленький, который найдётся».

— Люблю в земле покопаться. Да и вообще без работы не могу. Не случись у Полины того перелома, ни за что бы дачу не продал.

И нашёлся такой домик. Не то, чтобы самый маленький, но расположенный поблизости от Кузнецовского Затона и довольно ухоженный. Так что первые дни, пока дед обустраивался, бегал к нам «столоваться». Потом же приспособился готовить на домашнем очаге и только брал у нас недостающие продукты, включая хлеб, который пекла в духовке Оля Бородина. «Бородинский», как мы его назвали в шутку (настоящий «Бородинский» чёрный, а наша кулинар, за неимением ржаной муки, печёт белый, пышный на «домашней» закваске).

Долго отмахивался он и от двустволки, которую ему навяливали мы с братом.

— Да кому я, старый пердун, нужен, чтобы ружьё у себя держать?

— Ты, дядя Ваня, может, и никому не нужен. А вот когда в воздух пальнёшь, если что-то не так, то мы услышим и будем готовы к неприятностям.

Только тем и уговорили.

Эти почти две недели похолодания и нудных мелких дождей, кажется, окончательно погасивших пожар не нефтеперерабатывающем заводе (а может, там всё и само собой догорело) стали причиной роста численности населения района частной застройки. Обитатели многоэтажек с улицы Степана Кувыкина и с новых районов, поднявшихся на улице Менделеева, потянулись в частный сектор Колонии Матросова. Ну, не считая тех, кто жил в девятиэтажках, прилегающих непосредственно к зданию «ментовского института», построенного на месте той самой детской колонии, где перед войной отбывал срок Александр Матросов.