Побочный эффект - Панов Вадим Юрьевич

— А зачем я пришла потом? — наконец спросила она.

— Ты поняла, что мы нашли друг друга.

И вновь — абсолютная уверенность в ответе.

И вновь пауза.

— Но ты испугался, когда не увидел меня сейчас.

— Я сказал не так.

— Но ты бы испугался?

— Я бы потерял мир, который обрёл. Мир — это ты.

Её рука выскользнула из одеяла, и Паскаль её сжал. Нежно.

— Когда ты пошёл в душ, я вдруг подумала, каким будет твой взгляд, когда ты вернёшься и увидишь меня. Так ведь бывает, когда взгляд говорит: «О, ты ещё здесь?» И это плохо. Я так испугалась того, что ты посмотришь именно так, что едва не ушла. А потом подумала, что если я оденусь и уйду, то больше никогда тебя не увижу, это будет для меня очень страшно. Не больно. Не трудно. А очень страшно — никогда не видеть тебя. Страшнее, чем неправильный взгляд. И я подумала, что это очень глупо — так думать и так поступать. А потом ты пришёл. — Она помолчала и неожиданно закончила: — Я не знаю, что мне теперь делать.

Паскаль мгновенно понял, о чём говорит девушка, и тихо спросил:

— Боишься отца?

Вопрос её удивил и обрадовал.

— Почему ты всегда всё знаешь?

— Я знаю, какая ты.

Джада покачала головой, но спорить не стала.

— Не боюсь, но знаю, что он будет против. — Помолчала, грустно улыбнулась и призналась: — Боюсь.

— Почему он будет против? — Потому что я необычная.

— Рано или поздно отцы обязаны отпускать дочерей. Твоё время пришло.

— Ты уверен?

— Главное, чтобы была уверена ты.

Они по-прежнему держались за руки.

— Отец не согласится.

— Тогда ему придётся иметь дело со мной.

— Ты ничего о нём не знаешь, — грустно улыбнулась Джада.

— Я знаю, что мне нужна ты. Всё остальное не имеет значения.

И тогда она сказала слова, от которых его переворачивало. Слова, которые его взрывали — раз за разом. Тогда она сказала:

— Я тебя люблю.

* * *

— Ты никогда не думал, что вампиры и в самом деле существуют? — неожиданно спросила Бесс. — Что они действительно ходят по земле, а благодаря генофлексу им стало легче скрываться?

— Я это знаю, — с уверенной усмешкой ответил Оберон.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Разве ты не одна из них? — притворно удивился лидер ковена 811. — Разве я не вампир?

— Мы — люди, Оберон, — с лёгкой улыбкой напомнила Бесс. — Мы — люди, плотно сидящие на генофлексе. А классические вампиры — бывшие люди, только проклятые. Они стали такими не с помощью науки или уникального препарата.

Напомнила и пригубила красного из хрустального бокала.

Она сама не знала, зачем опять пришла в логово. Наверное, потому, что, проводив Ивана, не находила себе места: домашние дела не делались, всё валилось из рук, попробовала почитать — буквы разбегались, напрочь отказываясь складываться в слова, включила развлекательное шоу — пошлые шутки опротивели через пару минут. Почему-то сегодня Бесс особенно переживала за Уварова, вот и поехала в логово — чтобы не оставаться одной. Ей повезло: никем и ничем не занятый Оберон скучал за бокалом коньяка, пригласил вампирессу за свой столик и охотно поддержал разговор.

— Я не верю, что проклятие способно изменить генетическую структуру человека.

— Ты много знаешь о проклятиях? — поддела его Бесс.

— Хочешь сказать, что знаешь больше?

— Пожалуй.

— Почему?

— Из-за работы Ивана, — помолчав, ответила вампиресса. — Он мало рассказывает, но иногда сталкивается с такими вещами, которые можно объяснить только насланным на человека проклятием.

— Например? — заинтересовался Оберон.

— Частичный разлом, — сразу ответила Бесс. — Когда вдруг отказывает генофлекс в какой-то одной части организма. Остальное работает, как должно, а в руке, желудке или где-нибудь ещё неожиданно происходит сбой, генофлексовые ткани рассыпаются и разрушают соседние…

— Я знаю, что такое частичный разлом, — перебил её лидер ковена. — Как это связано с проклятием?

— Учёные не способны объяснить феномен частичного разлома, — напомнила Бесс. — Ни одна теория, которую они выдвигали, не работает. Они не могут его прогнозировать и не могут лечить. Он просто возникает, как будто…

— Человека прокляли. — Оберон сделал глоток коньяка.

— Да.

Слышать подобное в эпоху генофлекса, доппелей и биочипов было довольно странно, но, если учёные эпохи, несмотря на все свои знания, неспособны ответить на вопрос, волей-неволей начинаешь задумываться о том, что речь идёт о чём-то сверхъестественном.

— Ты действительно в это веришь?

— Я верю, что мы заигрались в генетику, — ответила Бесс, медленно потягивая красное вино. — Мы влезли в область Бога, в исходник, который он создал лично, по образу и подобию, но люди…

— Не боги, — продолжил за неё Оберон.

— Как бы им того ни хотелось, — закончила вампиресса. — Нельзя играть в то, что разрушает само естество.

— Странно слышать от тебя подобные речи. — Лидер ковена покачал головой. — Это результат общения с Уваровым?

— Это результат размышлений.

— Размышления могут завести очень далеко, — заметил Оберон. — В такие области, в которые заглядывать… неприятно. Когда задумываешься глубоко, появляются разные вопросы…

— Например, насколько мы люди?

— Я — вампир. — Утверждение прозвучало вызывающе.

— Если вытащить из тебя генофлекс, останется человек, Оберон, — грустно улыбнулась Бесс. — Ты это знаешь, только принимать не хочешь. Вот я и спрашиваю: насколько мы люди? Несмотря на наш образ.

— Я не люблю эту тему, потому что я — вампир, — медленно ответил лидер ковена. — И ещё потому, что до тех пор, пока генофлекс не начнёт заменять клетки мозга, мы останемся людьми.

— А потом станем настоящими вампирами?

— А потом станем генофлексовыми людьми.

— Не ожидала услышать от тебя нечто подобное, — призналась Бесс.

— Да я и сам не ожидал. У нас получилась ночь неожиданных заявлений. — Оберон допил коньяк и знаком велел официанту повторить. — Зачем ты завела этот разговор?

— Настроение, — коротко ответила вампиресса.

— Теперь оно и у меня.

— Добро пожаловать в клуб.

— В клуб «Плохое настроение»?

— В клуб тех, кому интересно думать о разном… Например, о том, что если генофлекс не способен воспроизвести клетки мозга, не значит ли это, что именно там находится душа?

— Ты веришь в душу? — Кажется, Оберон удивился.

— Мне нравится думать, что внутри меня есть нечто настолько хорошее, что я опасаюсь это потерять.

— Многие потеряли.

— И что получили взамен? — быстро спросила вампиресса.

— А это не важно, — медленно ответил Оберон. — Что бы они ни получили, они потеряли самое главное.

* * *

— Его настоящее имя — Александр Саймон Рог…

— Александр Семёнович, — поправил напарника Иван, дожёвывая сэндвич, купленный в пищевом автомате «Малевич Куба».

— Что? — не понял Терри. Он свой бутерброд давно съел и слегка завидовал напарнику, который догадался купить два.

— Александр Семёнович, — повторил Уваров. — У нас нет вторых имён, есть отчество — имя отца.

— У всех?

— У всех, у кого есть отцы.

— Ага… — Соломон почесал бровь. — То есть ты не Айвен Клаус…

— Иван Николаевич.

— Потому что твоего отца звали Клаусом?

— Николаем.

— У вас сложный язык.

— Заставляет думать.

— Интересное замечание.

— Чем сложнее язык, тем лучше работают мозги.

— Интересное и справедливое, — подытожил Терри. — Теперь я могу продолжить?

— Сделай одолжение.

— Итак, если верить нашему новому другу Касиму, который скоро перестанет быть Касимом, лидера московских дарвинистов зовут Александр Рог, профессиональный и очень удачливый инвестор. Ведёт себя в полном соответствии с традициями старой школы, в которой царило правило «Деньги любят тишину»: минимум информации о личной жизни, никакой светской хроники. Что удобно и для инвестора, и для террориста.