Системная нежить 5 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar"

Пока махались, маска слетела с мёртвого лица Суворова, сейчас он смотрел на меня. Его мёртвые глаза поблескивали огнём, как у кипящей вулканической лавы.

— Ну попробуй, — предложил мёртвый полководец.

— Александр Васильевич. Мы сотни лет воевали по Вашим заветам.

— Да ну?

— Да. Вы учили нас «Сам погибай, но товарищей выручай!». Учили «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», «Тяжело в учении — легко в бою».

— В походе, — поправил Суворов.

— «Воевать не числом, а умением». «Там, где пройдет олень, там пройдет и русский солдат. Там, где не пройдет олень, все равно пройдет русский солдат». «Учиться военному делу настоящим образом».

— Это не я сказал. И что ты хочешь от меня?

— Хочу? Наша большая Война, такая большая, что мы называем её с большой буквы, ради сотен других, была так жестока и потребовала запредельных усилий. Мы потеряли треть страны и тридцать три миллиона человек. Это было так…

— Как?

— Это потребовало множества промышленного оружия, снарядов, техники и так далее. Но с заводов на фронт были постепенно призваны рабочие. И тогда руководство заводов пошло по семьям рабочих. Они предложили вернуться к станкам пенсионерам и стать детям, преимущественно сыновьям. От восьми лет. А в начале войны Сталин, тогдашний верховный, ввёл наказание, расстрел за порчу военной промышленности. И как Вы думаете, сколько этих пацанов было расстреляно?

— Не знаю, — хмурился Суворов.

— Ни один. Ни один старик, женщина или пацан, которому ящик ставили, чтобы по росту стоять мог. Ни один не допустил умышленного брака. Потому что он ковал меч для своего отца! И мы выиграли. Мы всё отдали, мы за ценой не постояли, но мы выиграли, по Вашим наукам, вопреки всему и воюя против всей Европы.

— Ну, вы правильно сделали.

— Поймите, Александр Васильевич, что по Вашему завету, сам погибай, а товарища выручай погибли не сотни, а десятки тысяч человек, но не меньше и спасли. И наш солдат верил в своих товарищей. Ваша мудрость приходила с войны, и у неё рождались дети, и они снова уходили и возвращались. С каждой войной Ваше учение впитывалось в нас, как дым, как запах земли, как цвет неба.

— Ты сам из современных мертвецов, что ли?

— Да.

— Мы ж воевали чтобы у вас, потомков, войн не было.

— Но они были. Беспрерывно. И мы в них участвовали. И на той Войне, самой большой Войне солдаты клялись на Вашей могиле в верности Родине, они уходили в бой с Вашим именем. Мы получали награды с Вашим именем, мы признали Вас святым, буквально, поместили на иконы.

— Ну, это вы дали, конечно.

— Древние мёртвые евреи — это где-то далеко и абстрактно, а родной Суворов вёл нас, даже когда уже умер. Так что же теперь, Суворов попрёт против своих же внуков? Каков дед, а?

— Ты меня на мораль не бери, сказочный царь. Мне даден приказ.

— Ну тогда, если для тебя ничего это всё не значит, эта вера и дух, тогда стреляй.

Я убрал ППШ и выставил вперёд грудь.

Суворов заворчал про приказ, но не выстрелил.

— Ну так положи на него хер. Ты же, Суворов, ты русский солдат, что тебе приказ Системы, когда Родина…

— А где она? — резко оборвал меня он. — Где Родина?

Он почти кричал. Он был разгневан. По моим наблюдениям у мёртвых королей, как ни странно, была мораль, свои эмоции и представления о прекрасном. И уж у Суворова она точно должна быть.

— На месте! В Волгограде стоит с понятым мечом! — проорал я в ответ. — Родина-Мать никогда никуда не уходила, не отворачивалась, не переставала звать. Менялись цари, названия и политические режимы, но не она. Она на месте, и ты должен служить ей, а не Системе и дурацким заданиям Системы.

Суворов сделал шаг назад, взвешивая свой архаичный, но наверняка системный и смертельно опасный пистолет, развернулся ко мне спиной и тяжко вздохнул.

— Что ты предлагаешь, царь из сказки? Кроме «поговорить» своего?

— Предлагаю. Предлагаю продолжить то, что ты делал при жизни, Александр Васильевич. Родину защищать. Врагов гегемонить, а врагов у нас много. Генштабу хвост надрать, а то генералы, как водится, ни хера не адаптировались к новым реалиям.

— Военной науке должно учиться на войне, каждый театр войны есть театр новый, — со вздохом ответил генералиссимус. — Допустим. А зачем мне сохранять тебе жизнь?

— Ну, во-первых, меня не так легко убить, я всё же бессмертный.

— Видали мы уже не раз бессмертных.

— Во-вторых, я уже стране пользу приношу.

— Да ну? Мертвый гуль?

— Гули, которые пошли от меня, служат во всех родах войск, позволяя солдатам оставаться в строю и после смерти. А моя армия защищала Москву от армии Бога Машин, выполняла задания для армии и в её защиту. Можно сказать, что я сделал для обороноспособности больше, чем примерно любой человек в этим мире. И продолжаю делать.

— Укрепляя личные интересы и статус?

— Какое там. Мне пока что ни званий особо не дали, ни наград. Я капитан армии и всё. Ну, ещё царь и Легенда, но это так, в свободное от работы время. Ну, героя России обещают. И то пока не дали. Так что я вылитый бессеребренник.

Про несколько десятков тонн золота я деликатно умолчал, речь буквально шла о серебре.

— Ладно, посмотрим. Будут ко мне просьбы, капитан?

— Конечно. Ваше княжеское величество или там как оно.

— Ой, не разводи тут шутовство. Говори толком, только недавно чуть не убил, а завёл шарманку про княжеское.

— Ну, Вы это, спец по умертвиям. Прошу всего лишь взять под контроль всех умертвий в пределах страны, которые не под колпаком у моей армии гулей.

— Всего лишь? Они, знаешь ли, не бесхозные. У них есть полководцы, личи, кланы некромантов и мёртвые короли.

— Да, короли ещё есть, хотя я их немного проредил. Работы много, но это уровень, достойный генералиссимуса.

— После смерти отлежаться не дали. Так и знал.

— Ну это же, как его, концепция эвокатов.

— Что-то из римлян?

— Ну да. Солдаты закончившую службу, всё равно могут добровольно вернуться и воевать в легионах, называются эвокаты, «повторно призванные».

— Добровольно? Меня Система насильно возродила, не спрашивая… Кстати сделала она это в лесах под Очаковым. Видимо, условности Системы.

— Её.

— А ты как умер, капитан? Надеюсь, в бою?

— Почти, — я вспомнил как подыхал в пустом однозвёдочном отеле и решил, что это не те героические детали, которыми надо делиться с Суворовым.

— Зато я Цезарю помог!

— Императору? Он за нас?

— За нас, только это современный генерал. Вам понравится.

— Ну, хотя бы так.

— Так Вы согласны помочь человечеству в вопросах обороны?

— Не всему человечеству, но своей державе помогу, куда деваться.

— Ну, прямо гора с плеч.

— Не знаешь, что хоть эти черти на моей могиле написали?

— Знаю. Написали — «здесь лежит Суворов».

Мёртвый генералиссимус несколько секунд обдумывал услышанное. Насколько я мог судить, услышанное его удовлетворило.

— А ещё говорят, что с Вашими регалиями не смогли определится и поэтому не вынесли приказ о демобилизации в связи со смертью, поэтому Вы формально до сих пор находитесь в рядах армии, так сказать, служите. И это даёт Вам право нагнать на действующих генералов, как старшего по званию.

— Учту. Только у меня связи с ними нет.

— Это мои пацаны обеспечат, попрошу связаться, провести коммуникацию, сделать коннект.

— Что стало с языком? Коннект, пацаны. Тьфу.

Суворов исчез во вспышке, хотя мне было известно, что покинуть поле битвы при дуэли или турнире невозможно.

Ну, хотя о чём я говорю, человек армию из горной западни Швейцарии вывел, а я про какое-то игровое поле.

Система ничего не сказала по поводу убытия моего противника по дуэли. Мне, в отличие от Суворова, пришлось ждать, пока истечёт время на сражение, потом получить сообщение про ничью и вернуться в лабораторию.

— Где был? — меланхолично спросил Гоблин.

— Да так. С человеком одним поговорил, вроде бы душевно. Автограф забыл взять.