Самый черный день (СИ) - Адрианов Юрий Андреевич

Дед, кряхтя, возился с лодкой.

— Чем наживлять будем? — спросил Яничек, стараясь говорить как взрослый, басом.

Мартин поднял на него веселые глаза.

— А какая разница? Чем захотим — тем и будем. Я на пустой крючок ловлю, а ты можешь — на хлебный мякиш или еще на что-нибудь.

«Когда-то в реке было так много рыбы, что она ловилась на пустой крючок, — подумал Яничек, и голова его закружилась от счастья и непонятной гордости. — Мы отправляемся туда».

Поселок спал, и снились ему люди, растянувшиеся в тумане тусклой цепочкой фонарей. Двигались по одному, только Яничек семенил вслед за дедом, ладонью заслоняя от ветра стеклянную колбу, в которой билось крохотное пламя. Он чувствовал себя беспомощным и маленьким, и почти бежал вслед за Мартином, не успевая, оскальзываясь в темноте на сырой дороге. Там, где старик делал один шаг — мальчику приходилось делать три или четыре. Дед словно не шел, а летел вперед, едва касаясь мысками земли, как будто на ногах у него были сапоги-скороходы.

Издалека доносился плеск волны и знакомая вонь — но приглушенная, точно старую реку кто-то накрыл крышкой, а новая — течет свободно и пахнет свежестью, лугом, чистым илом и речной травой. Чем ближе они подходили — тем свежее становился запах.

— Мартин, погоди! — взмолился Яничек. — Отстал я! Не могу так быстро!

Он споткнулся о корягу и подвернул ступню. Нога болела.

— Терпи, дружок! — не оборачиваясь, крикнул дед, и ветер задул его слова, как газовую горелку в фонаре. — Не ты ли хотел стать рыбаком?

Берег вынырнул из тумана — незнакомый, пологий, поросший густым камышом. Острые, листья — копьями. Стебли — выше человеческого роста. Блеснула река черным слюдяным боком. Яничек с дедом остановились и осторожно спустили лодку на воду. Протяжно и дерзко чирикнула над их головами какая-то птица. Точно спросила: «Вы кто? Откуда и зачем пожаловали?»

— Где мы, Мартин?

— Запомни это место, Яничек. Ты здесь впервые, но придешь сюда еще не раз.

И запомни эту ночь. Она — особенная и никогда не повторится. Все когда-то бывает впервые, но самое первое — не повторяется.

Мальчик торжественно кивнул.

— Я запомню.

Путаясь веслами в длинных стеблях кувшинок, дед вывел лодку на середину реки. А впрочем, где она, середина? Кто мог бы сказать? Берега исчезли. Растаяли в пепельной мгле чуть видимые светлячки — фонари других рыбаков. Медленный чернильный поток, не имел, как будто, ни начала, ни конца, ни ширины, ни протяженности. Он — один — занимал собой всю Вселенную. Над ним не властвовало время, потому что он сам был временем.

Луна расплескала по воде белесую, восковую плесень. Мартин деловито размотал свою удочку и протянул внуку наживку — кусочек янтаря.

— Возьми, это лучше хлеба.

Янтарь — мягкий, как воск, легко сел на крючок. На пальцах остался теплый запах смолы.

— Ну вот, мы и заблудились! — сказал Яничек. Ему было весело и страшно.

Два глянцевых красно-белых поплавка неторопливо плыли за лодкой. Качались на волнах, то окунаясь в черную воду, то выныривая, словно искали что-то там, в глубине. Мокро вспыхивали в лунном сиянии, гасли на ветру. В их мерцании ощущалась гипнотическая плавность.

Мальчик смотрел на них, не мигая, смотрел... и не то чтобы заснул, но сам обратился в поплавок и заплясал на поверхности, ловя мимолетный свет. Голос деда звучал глухо, долетал словно издалека. Пытался ухватить за шиворот. Но Яничек глубоко вдохнул — и стал тонуть. Перед его широко открытыми глазами вспыхивала янтарная искорка. Вела. Манила за собой. Туда, где впереди, на речном дне, среди густых, как лес, водорослей — трепыхалось нестерпимо золотое, яркое, раскаленное... Подводное солнце. Такое жаркое, что не прикоснуться. На ладонях останутся волдыри. Разве что, крючком его — под жабры. Зацепить, и тянуть наверх, изо всех сил.

Кипела, испаряясь, вода.

— Тяни, Яничек! Внучек, милый! Вот оно, вот! — кричал дед.

Плеснула золотым хвостом гигантская рыбина — и лодку догнала волна. Мягко швырнула в сторону, так что Яничек не удержал равновесия и плюхнулся с размаху на резиновый борт.

— Сорвалась! — он чуть не плакал. — Такая огромная! Что это было, дед?

Всегда спокойный Мартин казался взволнованным.

— Это, внучек, жар-рыба, ее называют еще — рыба-мечта. Она любое желание исполняет. Последний раз такую выловил мой пра-пра-прадед... А вот теперь — ты!

— Почти, — сказал Яничек понуро, — это не считается.

— Считается, еще как! Если один раз подцепил, значит, обязательно поймаешь.

Слепая луна канула в реку, и вода позеленела. Позеленел и туман. Мартин одного за другим снимал с крючка золотистых сазанов, а у Яничка не клевало. Он не мог сосредоточиться и, как ни глядел на поплавок, а в глазах плавали жгучие блики и сильным хвостом била по воде жар-рыба.

— Мартин, а Мартин! А почему, если зацепил эту мечту, то в следующий раз обязательно поймаешь?

— Значит, водится она в твоей реке, — обернулся дед. Улыбка медом стекала по густым усам.

— В моей реке? А разве она моя? — удивился Яничек.

— Разве нет? А, ну да, ты просто не понимаешь, дружок. Где мы ловим, как ты думаешь?

Яничек забыл о поплавке.

— В прошлом?

Струилось по веслам зеленое утро. Тихо... так тихо, что и плеска не слышно.

— … я понял это, когда сидел по вечерам в беседке, — волнуясь, проговорил мальчик. — Я видел деревья и фонарики на ветвях, и слышал голоса тех, кто жил до нас.

— Нет, Яничек, — произнес, наконец, дед. — Та река давно утекла. Никто не может ловить в прошлом.

— А где же тогда?

— В своей душе. Только там прошлое встречается с настоящим и с будущим.

Словно звезда воссияла над речной излучиной. Вынырнули из тумана берега. Пологий — камышовый, и дальний, обрывистый, песчаный. К пологому берегу приставали лодки, из которых выходили люди в брезентовых куртках и резиновых сапогах. Они пожимали друг другу руки и высоко поднимали сетки с рыбой, хвалясь уловом. Прошлепала по мелководью девушка с выпуклым белым лбом и желтой кувшинкой в косе.

Яничек радостно присоединился к остальным. Хотя его сетка и была пуста — в душе трепыхалась, посверкивая жаркой чешуей, рыба-мечта. Она билась рядом с сердцем — горячая, как сердце.

«Я хочу, чтобы мир снова стал юным, — шепнул он ей. — Ведь ты умеешь исполнять желания, правда? Сделай так, чтобы на берегу этой реки выросли настоящие камыши, и чтобы в них гнездились настоящие птицы, и прозрачной стала вода, и обильным хлеб, и цветы... я хочу много цветов... и... и...»

Да, ему о многом нужно было поговорить со своей мечтой.

Только дома Яничек вспомнил, о чем еще хотел спросить деда.

— Мартин, а что попросил у жар-рыбы твой пра-пра-пра...?

И снова в мудрой усмешке дрогнули стариковы усы.

— Он попросил, чтобы не перевелись на свете рыбаки.

Своя дорога

Ярослав Троянов

В грязном и сильно помятом внедорожнике сидели двое. Первый, худой и бородатый, пытался завести мотор, пальцы дергали ключ в замке зажигания, двигатель в ответ кашлял, как туберкулезник на последней стадии. Второй, рыжий и плешивый, задумчиво смотрел перед собой, в руке дымилась самокрутка, губы пускали колечки в приоткрытое окно. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулись бескрайние просторы голой земли, далеко впереди виднелась серая полоса горизонта. На небе быстро проплывали тучи, плотные и тяжелые, как мокрая вата.

Двигатель чихнул в очередной раз и заглох. Бородатый в отчаянии откинулся на сидении, руки скрестились на груди.

— Не заводится? — спросил рыжий с сожалением.

— Сам что ли не видишь? — огрызнулся бородатый. — Влипли мы с тобой. И все из-за этой рухляди.

Он двинул кулаком по рулю. Уныло отозвался короткий гудок.

— Да, не повезло, — вздохнул рыжий, выбрасывая окурок за окно. — Что делать будем?

— Пешком пойдем.

— Очень смешно. Сейчас дождемся, что смерч налетит, вот тогда посмеемся от души.