Про людей и ямадутов (СИ) - Косминов Алексей

— А до этой Лапшихи от места, где будет штурм, какое расстояние? — поинтересовался Алекс.

— От резиденции до станции 50 км через лес, — ответил полковник.

— Да уж, — вздохнул Сурен, — не очень вариант. С ранеными если, вообще капец.

— Это самый безопасный вариант. Поскольку бой, вероятнее всего затянется, отойти по дороге они не смогут. Она там единственная, связывающая посёлок Кедровый, где стоит особняк, с трассой и цивилизацией. И по ней к месту боя будет подтягиваться подкрепление. А там, куда Башкир будет уводить группу есть дорога. Башкир разведал, по лесу минимум на 10 км идет грунтовка, потом начинается тайга совсем глухая. Но этих первых 10 км им хватит, что бы отойти с открытого участка. Отход заминируют, и погоня оторвется. Дроны в тайге тоже особо не разгуляются. Ну а потом конечно будет нашим непросто. Вот потому мы и должны создать им там, в Лапшихе, обстановку что бы они могли дойти и не думать ни о тепле, ни о еде, ни о безопасности. Это будет на нашей совести.

Колун вернулся в кабину пилота.

— Сколько ещё лëту? — коротко спросил он мрачного пилота.

— Час двадцать, — процедил тот сквозь зубы.

— Вот и славно. Виктор, смотри на карту, — позвал он Лицкевича, — аэропорт Ачинска нам для посадки не подходит, садится будем на трассу, вот на эту Р-255.

— Зачем на трассу? — воскликнул тот, — давайте я просто в землю самолёт направлю! Если хотим подохнуть, это одинаковые по вероятности способы!

— Виктор, я тебе сейчас вскрою тело в одном месте. Тебе будет очень больно, но ты не умрëшь. Всё чего ты будешь хотеть в этом случае, что бы я дал тебе обезбол. Готовься спокойно к посадке и думай о том, как хорошо жить без боли.

— Вы не понимаете! Любая кочка на дороге приведет к крушению! А встречные автомобили⁉ Это вообще взрыв!

В кабину заглянул дядя Женя.

— Вы чего кричите, люди добрые! Опять ты Серëжа нормального человека до исступления доводишь?

— Вот вы хотя бы! Вот Вы, святой отец! Вразумите вашего друга! Самолёты не садят на дорожное полотно! Мы разобъëмся!

Монах вопросительно взглянул на полковника.

— Есть вероятность такая, отец Евгений, — тот скорчил досадливую мину под его взглядом, — Но и вероятность, что сядем нормально — тоже есть. А если мы попытаемся приземлиться в Ачинске нас либо расстреляют из зениток в воздухе, либо примут сразу после посадки. То есть в аэропорту наше путешествие точно закончится.

Лицкевич застонал и откинулся в кресле. Руки его, выпустив штурвал, безвольно сползли вниз.

Монах дернулся было к лишившийся управления рычагам, но Сергей Иванович успокоил его:

— Там автопилот, дядя Женя, всё нормально.

Оба нахмурившись смотрели на словно уменьшившегося в размерах Лицкевича. Плечи его слабо дрожали, а по опустившемуся на грудь подбородку из закрытых глаз текли слëзы.

Дядя Женя потащил полковника из кабины.

— Ты уверен? — спросил он, вглядываясь в Колуна.

— Дядя Женя, я слишком стар для рискованных авантюр. Уже давно я перестал щеголять удалью богатырской. Поэтому выбираю самый оптимальный вариант, где делаю расчёт, исходя из возможностей самого слабого члена команды. А сейчас у нас вообще ситуация без выбора. Наш борт должны были встречать в Ачинске. Но офицер, владевший ситуацией, на мой звонок час назад не ответил. Трубку взял незнакомый мне лейтенант. Пришлось врать. Удалось выяснить что в Ачинск зашел 72-ой полк, теперь он контролирует все критические структуры города. Я знаю командира. Он крепкий офицер, с опытом. И он в команде нашего горячо любимого губернатора. Уверен, он грамотно взял под наблюдение и аэропорт. Поэтому с территории аэропорта, если мы выберем его как самый спокойный и надежный способ посадки, мы не выйдем.

— Нда, дела, — протянул задумчиво монах, — лëтчик то наш совсем расклеился. А надëжа то вся на него. Никак нельзя нам угробиться сейчас. Рановато. Тебе ещё жилище ребятам обустраивать. А мне ж нить жизни человека этого «чёрного» найти и смотреть надо.

— То-то и оно. Расклеился. И, похоже мои угрозы, которыми я заставил его лететь, теперь не особо работают. По-другому мне людей давно не приходилось мотивировать. Да и когда приходилось, это были нормальные парни, со стержнем. Их только направить нужно было. А тут, — он кивнул в сторону пилота, — сопли размазанные.

Они помолчали.

— Ну что, Серёжа, видимо настало время мне нужные слова подыскивать. Лëтчика нашего в нужный вид приводить, — произнёс вдруг отец Евгений.

Колун радостно схватил монаха за плечи.

— Отличная мысль, дядя Женя! Действительно! Это же твоя стезя! Кому как не тебе в таких ситуациях обстановку выравнивать⁉

— Ох, Сергей… — монах опустил глаза,- Оно то — да, стезя эта может и моя, но проповедник всё таки из меня не очень. Я ж не при церкви Богу служил, а в одиночестве. Потому диковатый. Опыта разговоров с мечущимися человеками у меня почитай, что нет.

— Уважаемый отец Евгений, — полковник провёл рукой по волосам, и наклонил голову, пытаясь заглянуть в лицо монаху, — не мне тебя сейчас агитировать. Что у нас тут да как, ты сам видишь. Мы тут все собрались по серьёзному делу и оказались в руках вот этого человека. И теперь я, в эту саму минуту буду думать, что душа, настроение, психическое состояние и что там ещё есть у него внутри, находится в ваших руках. Все, я пошёл, поболтаю с ребятами.

Дядя Женя еще немного постоял в коридоре, бессмысленно глядя на короткую инструкцию к закрепленному на стене огнетушителю, и затем осторожно шагнул в кабину пилота.

Лицкевич так же, тряпичной куклой сидел в кресле с закрытыми глазами.

Навстречу медленно летели огромные облачные глыбы.

Монах заговорил медленно и негромко, делая длительные паузы между словами.

— Вам плохо, Виктор, я понимаю. Вас вырвали из вашей жизни и заставили делать то, что вам не нужно и чего не хочется. Наверное, у вас на душе очень паскудно сейчас и хочется понять почему так произошло, и кто виноват.

— Проповедь? — Не открывая глаз промычал пилот. Не интересно.

— Наверное, скорее исповедь. Я хоть и Богу служу, и только он мне судья и советник, но иногда открыться хочется кому-то, такому же как ты, из плоти и крови.

— Не интересно!- по слогам яростно выкрикнул Виктор и тут же умолк. Казалось, что этот выплеск отобрал его последние силы.

Дядя Женя с минуту задумчиво глядел в лобовое стекло, а затем продолжил:

— Придётся, Виктор, Вам меня послушать. Такое у меня есть теперь желание. Я последние годы говорил мало, отшельником жил, а теперь вот жить видно осталось недолго совсем, раз Вы так безучастно сидите. Хочу поговорить. С ними, — кивнул он в сторону салона, — не особо разговор клеится, люди в основном военные, всё у них просто. А вы, вижу, человек образованный и глубокий. Так что, думаю, даже молчать сможете выразительно.

Виктор несколько раз сжал и разжал кулаки.

— Согласитесь, редко кому выпадает шанс спокойно поразмышлять, зная что до конца осталось известное время. Большинство людей уходят из жизни внезапно, не ожидая кончины. А те, кто и понимают, что смерть где то рядом, тратят минуты на суету. Пытаются спастись, что-то исправить. Но мы то с вами понимаем, что изменить уже ничего нельзя и спастись тоже.

Дядя Женя хмыкнул в бороду.

— Упрямые люди эти военные. Им говоришь, что это бессмысленно, бесполезно, смертельно опасно, но они если себе в голову вбили что, всё — назад пути нет для них. Так что нам с Вами выпал счастливый случай: приняв судьбу, спокойно собраться с мыслями, подумать, вспомнить.

Монах оторвался от окна и коротко взглянул на пилота.

— Вы, кстати, удивительно спокойно держитесь. Совсем как эти вояки. Сидят вон, и что-то там обговаривают. Вероятно, они тоже не лишены какой-то своей солдатской мудрости. А может каждый человек в подобной ситуации мудреет. Говорят, в такие моменты многое переоценивается…

— Я уже ничего не смогу, — проговорил вдруг Виктор, — просчитался в одном месте и всё. Теперь вокруг одни животные. Вся жизнь… вся жизнь коту под хвост.