Самый черный день (СИ) - Адрианов Юрий Андреевич

Скоро закончится еда.

Даже не знаю, что писать. Сижу вот и думаю. Черный день человечества…

Что в нем может быть интересного?

До свидания. Толя Сивцов.

В бункере все спокойно

Денис Атякин

Я проснулся от громкого крика. Открыл глаза и, спросонья, бестолково уставился в побеленный потолок. Зевнул, поежился, потер глаза, окончательно прогоняя сон. Потянулся, чувствуя, как мышцы ног и рук нещадно ноют, а правое колено саднит. Ободрал где-то. И почему мышцы болят? Последние дни вроде ничего не делал…

Крик раздался вновь: отчаянный, истеричный, полный ужаса. Через несколько мгновений к этим воплям добавились возбужденные, озадаченные голоса. Резко вынырнув из-под одеяла, бегу к двери. Бетонный пол холодит ступни. Вот ведь! Обуться забыл. Суетливыми движениями отодвигаю задвижку на тяжелой металлической двери и выглядываю в коридор блока К-19, где располагалась кухня и умывальник. Теперь крики доносятся отчетливее, однако все равно не ясно, что произошло.

Из соседней двери выглядывает Сашка. На его заспанном лице так же читается недоумении. Ясно! У него интересоваться о произошедшем тоже смысла нет. Он знает ровно столько же, сколько и я.

— Пошли, посмотрим. — Говорит Сашка.

— Пошли. Сейчас, оденусь только. — Отвечаю я и ныряю обратно в свою комнату. Впрыгиваю в брюки, накидываю рубашку, обуваю сланцы и бросаюсь обратно.

Друг выскочил из своей комнаты одновременно со мной, и мы вместе побежали на крики, доносящиеся из дальнего конца общего коридора. Во время забега мышцы заныли еще сильнее.

Наш блок К-19 самый отдаленный, самый крайний на этом ярусе убежища. Поделен он всего на две комнаты: Сашкину и мою. Можно сказать, мы живем на отшибе, рядом с нашим блоком проходят только вентиляционные и канализационные коммуникации.

Пока мы бежали я, наконец, смог разобрать, кто голосит. А кричала и ревела Ольга, моя девушка. Она жила во втором блоке от входа вместе со своей подругой Таней. Неужто с ней что-то приключилось? Да нет, бред какой-то. Ничего такого, от чего бы Оля кричала, с Татьяной произойти не могло.

К жилищу девчонок мы подоспели самыми последними. Перед входом собрались, похоже, все жители бункера. Все пятнадцать человек! Я попытался протиснуться через толпу. Миновав два ряда зевак, остановился рядом с Зинаидой Алексеевной, нашей кладовщицей… то есть нашей бывшей кладовщицей.

— Зинаида Алексеевна, что произошло? — Растеряно спросил я. — Кто ревет?

— Олька голосит! Татьяне кто-то горло перерезал.

Я так и застыл истуканом, не зная, что сказать и что вообще делать в такой ситуации. Горло перерезал! Кто? КТО?! Кто мог это сделать? Мы уже столько прожили в этом бункере, а тут нате вам — убийство!

Растолкав локтями зевак, я пробился к входу в комнату, посреди которой на полу лежала Татьяна. Твою ж мать! Сердце зашлось в бешеном стуке, а в глазах на секунду потемнело. Я сглотнул вязкую, солоноватую слюну и еле-еле подавил рвоту, подкатывающую к горлу. Зрелище ужаснейшее. Лужа темной, застывающей крови, залила весь пол, а посреди комнаты лежал труп девушки с распоротым от уха до уха горлом. Как свинью. Ее убили как свинью! Но вот кто мог так зверски расправиться с ней? А главное зачем?

Не медля ни секунды, я шагнул вперед, оттолкнул двоих бывших безопасников, схватил Ольгу за плечи и под протестующие возгласы Вадима Петровича вывел ее из комнаты. Мы быстро протиснулись меж рядов жителей бункера и двинулись вглубь коридора. Пройдя с десяток метров, я усадил Олю прямо на пол и сам сел рядом.

— Коооль… Коляяя! — Всхлипнула девушка и уткнулась лицом в мое плечо.

— Ну-ну, тише. — Сказал я. Попытался успокоить ее, гладя по голове. Сам прижался к ней щекой, ощущая дурманящий запах ее черных, густых волос. Девушка на несколько секунд затихла, потом снова всхлипнула, мелко затряслась. Я обнял ее крепче.

— Коль, она ведь… она… умерла? — Спросила Татьяна.

— Да она мертва. Ты лучше скажи, что там произошло?

— Я и сама толком ничего не знаю. Не поняла. Я… я проснулась, а она уже там лежит… такая! — Девушка снова заревела. — Вся в крови, горло перерезано…

— Что, и ты даже ничего не слышала, не видела убийцу?

— Нет, ничего. Все было тихо. Только утром… — речь Ольги от слез превратилось в бессвязное мычанье, и я снова попытался утешить ее, крепко прижал к себе. Она немного успокоилась и спросила: — Ты же ведь не думаешь, что это я сделала?

— Нет! Конечно, нет.

— Но ведь они так думают. Они думают, что это я, подозревают меня. Наши безопасники…

— Кстати, что они делали в твоей комнате?

— Место осматривали. Они первые прибежали на мой крик.

Оля снова захныкала. Я погладил ее по голове, поцеловал и сказал:

— Тише. Успокойся. Все будет хорошо, я верю тебе. Успокойся.

Девушка лежала на моем плече и скулила, а я осматривал собравшуюся толпу. Сашка стоял среди зевак и, не двигаясь, смотрел на труп. Хорошо, что не влез в наш с Ольгой разговор со своими утешениями. Спасибо ему, что не мешает мне сейчас думать. А подумать было над чем!

Странно. Как быстро наша размеренная, спокойная жизнь в один момент изменилась. И изменилась кардинально. Убийство! Подумать только. Убийство в нашем бункере. В бункере, где всего-то и живет пятнадцать человек, точнее теперь уже четырнадцать. В бункере, где все друг друга знаю, где каждый на виду у каждого. Странно и страшно.

От раздумий меня отвлек голос:

— Оль, тебе придется пройти с нами.

— Что? — Недоуменно спросила девушка.

Я поднял взгляд на того, кто нас побеспокоил. Это был все тот же Вадим Петрович, бывший начальник отдела безопасности.

— Эй, стойте… Оль, посиди пока тут. — Сказал я, поднялся и подошел к безопаснику. — Давайте отойдем, поговорим.

— Ну, давай. — Ответил тот.

Мы прошли дальше по коридору, остановились, и я спросил.

— Куда вы собрались ее увести?

— Мы… я хочу просто расспросить ее, что там произошло.

— Она ничего не знает сама, я спрашивал.

— Коль, пойми, это для ее же безопасности. Она побудем пару дней под нашим наблюдением, и мы ее отпустим.

— То есть, вы считаете, что это она убила Таню?

-Ну, ты сам подумай. Других вариантов у нас нет.

— Да не могла она убить, посмотри на нее. На ней даже крови нет…

— Есть. — Перебил меня Вадим. — На ее ногах. И следы кровавые по всей комнате тоже ее.

— Но на руках, на одежде-то нет. Если бы она перерезала подруге горло, то кровь бы хлестнула на нее, следы бы нашлись.

— Это ты все верно говоришь. Но есть еще одна деталь: дверь не была взломана. Когда мы пришли, дверь вообще была заперта изнутри. Я стучал минут пять, пока Ольга там верещала, и только потом она нам открыла.

М-да, вот тут я не нашелся, что ответить. Если только Оля сама впустила убийцу, а потом, когда дело было сделано, выпустила его и закрыла за ним дверь. Но это бред полный, зачем ей это нужно?

— Пойми, — повторил Вадим, — с ней ничего плохого не произойдет. Она просто побудет под нашим наблюдением.

— Ладно, черт с тобой. Делай, как считаешь нужным.

Мы вернулись к Ольге, и я сказал:

— Оль, тебе лучше и, правда, пройти с Вадимом.

— Но зачем? Я же ничего не делала, ты же знаешь.

— Знаю, солнышко, но убийца может вернуться и попытаться убить тебя. А Вадим с ребятами присмотрят за тобой. Побудешь с ними пару дней, пока не найдут того, кто это сделал. Не волнуйся, все будет хорошо, я буду рядом! — Я наклонился к девушке, поцеловал ее. Она встала с пола, кивнула мне и обреченно поплелась за Вадимом.

Постояв еще несколько секунд в коридоре, я двинулся обратно к толпе в надежде разыскать там друга. Саши, как назло, среди зевак уже не было. Значит, ушел в свою комнату. К сожалению, там его тоже не было. Комната, в которой царил некий беспорядок, была пуста. Кровать не заправлена, на ветхом стуле как попало валяется одежда, а на полу, рядом с кроватью, лежит молитвенник. Да, Сашка странный человек. С одной стороны рассеянный, неаккуратный и забывчивый, но, одновременно с этим, с другой стороны — набожный и глубоко верующий. Он каждый вечер перед сном читает эти молитвы. Только вот зачем? От ядерной войны они не спасли.