— Лучше верни то, что было перед полуднем, — и добавил мстительно: — Зюзечка.
«Двойной прорыв инфернального капкана в Сорном переулке, — донеслось в передатчик глубоким женским басом, — Регистрируется вспышка неучтенной магии».
— Что за бредятина про капкан? — поморщился лейтенант.
«Не имею понятия, я просто сводку читаю».
— Таких капканов не существует.
«Это тебе за Зюзечку», — в ухо инспектору раздался звонкий поцелуй, такой, что его оглушило, он даже рев мотора различать перестал.
— Зараза!!! — рявкнул он на всю улицу
«Вся твоя, дорогой».
— Найди лучше все, что сможешь про Арлиль Грин.
Заза на минуту затихла.
«Нет такой».
— Еще поищи, — мрачно попросил лейтенант. Не мог он в мальчишке ошибиться. Давно ведь его знает. Зря он разве этого тощего доходягу во время войны подкармливал и в караулах от настоящей службы берег?
Заза пробормотала что-то невнятное
— Что? Не слышно ничего.
«Нашла только про святую Арлиль. Молитвы, заговоры… Частушки… Зачитать?»
— Нет, — рявкнул Шимус. — Ну, Грин! — в сердцах выдохнул инспектор, сворачивая к управлению, — Только попадись на глаза завтра!
К сожалению, быстро закрыть смену так и не удалось. На ступенях служебного крыльца его поджидала засада.
Невысокая девушка застыла у перил, будто бы рассматривая и поправляя строгое темное каре в зеркале. Но когда в отражении мелькнула уставшая физиономия Шимуса, красавица моментально обернулась.
— Мара, — кивнул ей инспектор Грон и машинально выдал стандартную формулировку прощания, принятую в Управлении. — Спасибо за службу.
Но девушка, вместо того чтобы ответить как подобает «За безопасный Фритан!», вдруг схватила его за рукав.
— Так и думала, что целитель схалтурит, — с досадой сказала она, рассматривая фингал на скуле Шимуса, уже распустившийся во всей красе.
— Да ерунда, — смутился грозный инспектор. — Целители на такие мелочи не размениваются. Само заживет.
— Ерунда?! — возмутилась Мара. — А ну-ка послушай сюда, Шимус Грон! Твое лицо — это лицо всего нашего Управления!
В ее голосе прорезались те самые стальные ноты, которые она включала, исполняя обязанности секретаря начальника управления. Услышав чеканное «Да, командор!», произнесенное звонким девичьим голосом, вряд ли кто-нибудь мог предположить, что в иной обстановке в обращении к командору она использует слово «папа».
Но все Управление знало, и Шимус знал, а оттого старался держаться от Мары на полагающемся расстоянии.
— Целителям сейчас не до меня. — Инспектор попытался высвободить рукав, но не тут-то было.
— Садись! — тем же железным тоном приказала девушка и, не дожидаясь ответа, перехватила его за запястье и потянула вниз, сама усаживаясь на ступеньки. — Я недавно окончила курсы первой помощи, уж с синяком-то справлюсь.
Шимус сел.
Она вскинула треугольное личико, сдула мешающуюся темную прядь, протянула руку к скуле Грона и, слегка порозовев, уже совсем другим тоном спросила:
— Можно?
На инспектора снизу вверх смотрели огромные темные глаза. Как у олененка… «Совсем еще девочка», — неожиданно подумал Шимус и сдержанно кивнул.
Прохладные пальцы дотронулись до его кожи.
— Больно? — поинтересовалась Мара.
Посильнее сжав зубы (а пекло от неумелого целительства так, что сейчас глаз из глазницы вытечет), Шимус Грон доблестно процедил:
— Нисколько.
— Ну вот! — радостно сообщила девушка и сунула ему в руки зеркало.
Жар отступил — инспектор и тому уже был рад, но все равно бросил взгляд на свое отражение.
Синяк практически исчез.
— Спасибо, — в приятном удивлении пробормотал он.
А Мара вдруг учудила: вскочила на ноги, быстро чмокнула его в исцеленную щеку и, пока пациент не успел опомниться, сбежала по ступенькам.
— Спасибо за службу! — Она приложила раскрытую ладонь к виску, салютуя, а затем также резко развернулась (будто внутри нее была скрыта некая пружина) и почти бегом кинулась прочь от управления.
Прежде чем Шимус успел хоть как-то осмыслить произошедшее, сверху раздалось многозначительное покашливание:
— Кхм-кхм!
Инспектор поднял голову, уже зная, кого увидит.
Из окна личного кабинета на втором этаже высовывалось мрачное лицо командора. И впервые за прошедший день мрачным оно было не из-за взрыва Погодной башни.
— Я смотрю, у вас еще полно энергии, инспектор Грон. — Каждое слово будто камнем падало на макушку Шимуса. — К счастью, сегодня вызовов хватит и на ночную смену. Для таких активных сотрудников, как вы.
Братец Асгард. О самцах и перчатках
— Вставай, парень. Ну же! — Изящная, но сильная женская нога пихнула меня, сонного и разомлевшего от уютного тепла родного человеческого тела. — Асгард, сдвигай свою тушу, я же так опоздаю к мастеру Шаму!
Я недовольно приоткрыл глаз и широко зевнул.
Вот что за вселенская несправедливость по отношению к хозяину дома и главе семейства? Я всю ночь, не жалея себя, не покладая…
— Фу-у-у, ты что опять ночью жрал?
Что жрал, что жрал… Что нашел, то и жрал. Вернее, кого нашел не спрятавшегося, тот сам виноват.
— Асик, я тебя очень люблю, но если опять меня поцарапаешь своими саблями, я тебе по башке настучу.
Вот, слышите? Опять! Между прочим, этими самыми саблями я денно и нощно экономлю наш семейный бюджет. Ей-то что. Какую-то сухую корочку перехватила по дороге домой, водичкой запила, яблочко сгрызла и поет, аки та птичка. А я мужик вообще-то. Самец! Защитник и добытчик! Мне мя-я-ясо нужно. Много мяса. А где его еще взять, как не на доброй честной охоте?
— Асгард, последний раз прошу по-хорошему, вставай, лежебока, иначе скину на пол, будешь потом обижаться.
Разумеется буду.
Лежебоку нашла. Посмотрел бы я на тебя после такой бурной ночки на службе во благо семьи.
Эх, сестренка, жаль, что понимание наше с тобой происходит в одностороннем порядке: я твой язык разумею, а ты мой нет. Собственно, в человеческих семьях порой именно так и получается: один все видит, все понимает, за все отвечает, а второму пока не ткнешь носом в очевидное — не осознает. Так и в нашей крохотной ячейке общества.
Работал я ночью. Ра-бо-тал. Ну и…
И вообще — я к тебе со всей душой, обнимаю, грею, в отличие от этого ветхого одеяла, убаюкиваю, чтобы сны хорошие снились. Кому как не мне знать, что в одиночестве ты по ночам до сих пор просыпаешься от дурных кошмаров, вся в горько-соленых слезах. А мне потом умывать, успокаивать, бормотать на ушко всякие нежности и ласковости.
— Ас-с-с-с…
Ладно, ладно. Все. Встаю уже.
Я открыл глаз. Потом второй. Лениво потянулся и поднялся на все четыре ноги. Лапы.
Ну, доброе утро, сестренка.
— Доброе утро, брати… Предивная! Что это с тобой?
Я уставился в расширившиеся от явного изумления глаза Мили. Она с недоверием потянулась ко мне и положила ладошку на спину.
Ш-ш-шас-с-с! Колется-то как!
Я недовольно дернул всей шкурой и взбрыкнул, нечаянно выпустив когти. Но Миля даже не ойкнула.
— Асгард, ты где ночью лазил? Ты что, поранился? Что с твоей спиной? Почему она такая… — девушка неопределенно повела в воздухе руками и беспомощно закончила, — странная.
Странная спина. Класс. А главное — очень информативно.
То есть ее спина — совершенно безволосая, с выступающими позвонками под тонкой бело-розовой шкуриночкой — нормальная, а у меня, как положено, покрытая огненно-рыжей шерстью с густым подшерстком — странная.
Я, конечно, не сова, башка у меня на полный оборот не вращается. Но на гибкость тоже никогда не жаловался. Соскочив на пол, извернулся и… Ну и ничего особо странного и не вижу, возможно, чуть темнее полоска по хребту стала. Может, испачкался, когда через свою потайную щель в заборе протискивался? Или это той утренней волной разноименных импульсов зацепило, что шарахнула от Погодной башни человеков после рассвета.
