Пробуждение (СИ) - Ли Влад

Куда важнее было то, что стало понятно, кто из тех, с кем клан сотрудничал все эти годы, отправил сообщения на резервный канал связи, тем самым показывая, что они находятся под давлением.

Что ж, это обязательно будет учтено в будущем при заключении новых договоров. Как и то, что отряд Маркиза вступил в бой, не ведя никаких переговоров.

Это существенно упрощало ситуацию. И развязывало руки.

Конечно, жалко уничтожаемые летающей нежитью механизмы, но свою роль о на данном этапе отыграли сполна.

И не только тем, что отвлекли на себя внимание, и собрали необходимую информацию, но и сделали нечто куда более важное. Големы выиграли время.

Да, даже сейчас были возможны различные варианты развития ситуации, но если Адмирал решил их подставить, а Маркиз встал на его сторону, то нет никакой необходимости сохранять этот город целым и невредимым.

Поэтому Форгрим, положив руку на украшенный рунами пояс, активировал необходимую комбинацию знаков, полностью высвобождая духа, находящегося в этом экранирующим артефакте.

Духа, что управлял всеми мельчайшими частичками металла в этом фиолетовом дыму. Духа мифического ранга, что имел двойную природу. Духа металла и электричества, что уже долгие годы сотрудничал с кланом Шелгрим.

И сейчас, получив команду, Геграокум перевел нанитов из состояния пассивного блокирования и поглощения различных вибраций в активную фазу.

* В это же время *

Ему говорили, что он разносторонне развит. Ему говорили, что он чрезвычайно талантлив. Ему даже говорили, что он красив.

Но он точно знал, что эти слова не важны, так как не смогут исправить его положение. Ведь он был от рождения слеп.

А вот, что имело значение, так это то, что его семья была очень богата. И родители, не смотря на недуг своего чада, смогли обеспечить его не только всем, в чём он нуждался, но и всем, что ребёнок хотел.

Был ли он любознателен от рождения, или это была реакция на вечную тьму, что была его постоянным спутником, но ребёнок познавал этот мир с тем рвением, с которым жаждущий влаги путник припадает к водам оазиса.

Он был ненасытен в стремлении заполнить ту темноту, которую не способен понять ни один зрячий.

Первым значимым открытием Саймона стало то, что каждый цвет имеет свой запах. Хотя, и синтетические краски тоже можно было различать, но натуральные красители были куда ярче.

Вечная тьма сделала первый шаг назад.

Окрылённый успехом он продолжал искать варианты. И находил.

Благодаря современным исследованиям оказалось, что у каждого оттенка цветового спектра есть звуковой аналог. Так Саймон открыл для себя дивный мир музыки.

Он перепробовал многие инструменты. Духовые, клавишные, ударные, струнные. Что-то ему нравилось больше, что-то меньше, но любимцем у него был орган.

Потрясающие сочетания звуков, их переливов и переходов ежедневно наполняли сначала родительский, а потом уже и его собственный дом.

Те, кто слышал его игру, а это были в основном состоятельные друзья его родителей, вовремя прослушивания музыки плакали. Он отчётливо слышал запах их слёз, так похожий на полюбившийся ему океан.

Почему они плакали? Было ли им больно?

Для него это было загадкой. Еще одним покровом мрака в его жизни. Вызовов, который он принял, чтобы сделать свою жизнь ярче.

Так он открыл для себя мир литературы.

Сначала художественной, когда каждый новый образ, что встречался в тексте, требовалось ощупать руками, чтобы иметь возможность представить, как выглядит птица, или лягушка.

А потом, потеряв интерес к выдуманным историям, он переключился на то, что было ему ближе всего. На собственное тело.

Изучая медицинские издания, он пришел к концепции, что у каждого внутреннего органа есть своя «здоровая» частота вибрации, а нервное напряжение приводит к тому, что настройка сбивается, и возникают дисфункции.

Он не надеялся вылечить свой врождённый дефект, которым был поражённый участок коры головного мозга. Саймон даже не ставил перед собой целью лечить других.

Но отлично ощущая направленное на себя внимание, и те эмоции, которыми оно сопровождалось, он, погружаясь в мир звуков и резонируя со слушателями, помогал этим людям сбросить напряжение, что они несли на своих плечах. Напряжение, что выходило через их безмолвные слёзы.

Что они переживали, пока звучала музыка, он не знал. Как говорили его родители — чужая душа потёмки.

Для многих эта фраза была бы концом туннеля, тупиком. Но не для того, кто вечно живёт во тьме и ищет способы её отогнать.

Так он открыл для себя психологию. Философию. Религию.

Концепции, что нельзя было пощупать руками. Те принципы, что незримо связывали всех между собой подобно тончайшей паутине. И сковывали людей по рукам и ногам надёжнее прочнейших цепей.

Лишенный возможности, а зачастую и интереса отвлекаться на большинство внешних раздражителей, он погрузился в лабиринты человеческой мысли.

Всевозможные концепции сталкивались в его пытливом уме. В некоторых он чувствовал фальш, как неверно взятую ноту. Какие-то отыграв своё, постепенно затухали, как эхо. Были и те, что перетекали друг в друга, дополняя картину происходящего, и находя своё отражение в том, что происходило с окружающими его людьми. И тем миров, в котором все они жили.

Тем миром, куда пришла Система.

Оказавшись на поляне предварительного испытания, какое время он переживал уже порядком забытое чувство беспомощности. Связанное с тем, что оказался в пространстве лишённом привычных ориентиров.

Но его решимость была с ним. Как и его трость. Поэтому кресло с кандалами он нашёл очень быстро.

И рычащего зверя, которого обошел по дуге. А потом и водоём, на звуки которого Саймон и шел.

Не способный увидеть, где находятся эти самые обелиски, он мог наткнуться на них только случайно.

Но тратить, возможно, последние минуты своей жизни на бесплодные метания, ему представлялось кощунством. А потому вернувшись за креслом и скинув кандалы на траву, он со своей ношей вернулся к самому берегу, так чтобы легкие волны касались его стоп.

Так слушая звучание самой природы, Саймон приготовился встретить свою судьбу.

Будущее не страшило его.

Не важно, где он окажется, потому что ни какая пытка не может быть вечной. А смерть не конец, но начало. Потому в его уме не нашлось места сомнениям, а сердце осталось свободно от тревог.

И лёгкую досаду, что под рукой не оказалось даже губной гармошки, чтобы скрасить последние мгновения выражением собственных чувств, он отогнал, насвистывая мотив, который сливался со звуком набегающих волн.

Поэтому голос, что раздался сразу после того, как исчезли все остальные звуки, не остался им не замечен, хотя, и не вызвал в нём каких-то эмоций.

Как, впрочем, и прозвучавший вопрос.

— Готов ли ты обрести зрение?

Он думал об этом много раз. И, конечно же, раньше мечтал обрести возможность увидеть лица своих родителей. Своё собственное отражение. Восход солнца над океаном. Или море луговых цветов. Закат в горах. И бескрайнее небо. Он всё это хотел увидеть.

Но был ли он готов к тому, что увиденное его разочарует? Окажется не таким насыщенным, как он себе представлял? Чем старше он становился, тем отчётливее понимал, что только благодаря слепоте он смог так глубоко погрузить в мир звуков, запахов, эмоций и мыслей. И зная, каким сильным и разрушительным бывает разочарование, он предпочёл бы уйти из жизни, сохранив теплые представления о том, что он так любил.

— Пожалуй, что нет.

В том пространстве, где он сейчас находился, для него была абсолютная тьма. Ни запахов, ни звуков, ни направленных на него эмоций. Поэтому следующий фраза раскрасила мир в новые тона.

— Ты умирать, что ли собрался? Или тебе религия не позволяет?

Постановка вопроса заставила его улыбнуться. И вступить в диалог.

— А причём здесь религия?