Темная сторона. Том 2 (СИ) - Лисина Александра

И второе. Лэн Орвус Босхо, дед лэна Арина и, соответственно, прадед Ании, по молодости тоже знатно покуролесил и, будучи однажды в крепком подпитии, целую ночь пугал прохожих в одном из парков в провинциальном Нарке иллюзиями бегущих на них рассвирепевших зверей.

История в свое время наделала много шума. Лэн Орвус потом даже принес публичные извинения за свой недостойный поступок. Дали ли ему за это по шее, история уже умалчивает. Однако факты оставались фактами: по сути, по обеим линиям наследования у Ании в роду были маги разума и в том числе иллюзионисты. Поэтому с одинаковой степенью вероятности любой из ее родителей или же они оба могли владеть магией иллюзий.

Я, когда это понял, чуть не заржал, глядя на экран с вполне убедительно выглядящими доказательствами. Вот только Кри, как ни странно, ничем мне сегодня не помог. Потому что я не только не продвинулся вперед, но и, что самое обидное, вернулся к тому, с чего начал.

[1] Дийран равен 1,25 км.

Глава 9

В эту ночь засыпали мы с Эммой снова в состоянии «два в одном», так что в обычном моем сне, то есть в гостиной Даруса Лимо, оказались вместе. Но на этот раз мне захотелось показать ей кое-что новое, поэтому я создал смежный сон и открыл подруге дверь в бескрайнее ромашковое поле.

Эмма, хоть и видела в Сети изображение цветочных полей, на мгновение замерла. Но сон оказался на редкость реальным — с ароматами трав, с ненавязчиво дующим теплым ветерком и даже со скачущими с травинки на травинку кузнечиками, при виде которых на лице двенадцатилетней «Алисы» появилось престранное выражение.

Потом она, конечно, вошла внутрь. Неспешно прогулялась по полю, потрогала травинки ладонью, а потом даже наклонилась к ближайшему цветку и вдохнула легчайший запах, которого никогда не ощущала вживую. После чего как-то тяжело опустилась на землю, зарылась ладонями в сочную траву и, подняв на меня внезапно изменившийся взгляд, тихо призналась:

— Я даже не знаю, что тебе сказать. У меня в голове так много всего перемешалось…

— Что ты чувствуешь? — пристально посмотрел на нее я, присев рядом на корточки.

Эмма прислушалась к себе.

— Не уверена. Но мне хочется что-то сказать или сделать… не знаю. Мысли почему-то путаются. И я не понимаю, какая из них важней. При этом все так странно и непривычно. Мои обычные алгоритмы здесь не работают. Я просто не знаю, к чему их применить. Но мне кажется… вернее, я думаю, что хотела бы почаще видеть это место. Хотела бы подольше тут остаться, а по возможности еще хотя бы раз вернуться. Тут… очень спокойно. Да, наверное. И еще мне здесь очень нравится.

— А еще сейчас ты растеряна, — подсказал ей я. — Озадачена. Не понимаешь, что с тобой происходит.

— Да, — снова призналась девочка. — Я не знаю, что со мной творится. Я никогда раньше ничего подобного не испытывала. Слишком много мыслей в голове. Слишком много сумбура. Никакого порядка. В моих мыслях нет привычной логики.

— Это называется «радость», — улыбнулся я. — И недоумение. А еще растерянность. Сомнение. И множество других человеческих эмоций, которые раньше не были тебе свойственны.

На лице девочки появилось неописуемое выражение.

— Эмоции? У меня⁈

— Да, — подтвердил я. — Просто ты испытываешь их впервые, поэтому не сразу поняла, что это именно они. Я еще в прошлые твои визиты заметил, что во сне ты совершенно не такая, как обычно. Ты отчетливо удивилась, когда впервые пришла в мой сон. Хотя раньше всего лишь констатировала факты. Ты немного расстроилась, когда у тебя не сразу получилось управлять предметами. И совсем легко, но все-таки порадовалась, когда оказалось, что на самом деле тебе это доступно.

— Но почему, Адрэа? — непонимающе переспросила она. — Я ведь раньше никогда… для меня это совсем не типично!

Я внимательно на нее посмотрел.

— Может, потому, что тебя никто этому не учил? И потому, что никто и никогда не говорил, что ты на это вообще способна?

— Не понимаю, — прошептала Эмма, растерянно оглядывая прекраснейший сон, который я создал специально для нее. — Я всегда считала, что эмоции — это результат химических реакций в человеческом мозге. И полагала, что мне… по крайней мере, пока у меня нет настоящего тела… они останутся недоступны.

— Мне кажется, мы не совсем верно оцениваем степень зависимости происходящих в нашей голове процессов и наших же реакций на них. В учебнике по физиологии тоже черным по белому написано, что эмоции — не более чем результат происходящих в нашем теле химических реакций. И тот факт, что ты способна регулировать мой эмоциональный фон, лишний раз это доказывает. Но не так давно до меня дошло, что это не вся правда и что далеко не все можно объяснить одной лишь голой химией. К примеру, в магическом сне и в том числе во сне-ловушке связи с физическим телом резко ослаблены, тогда как эмоции после этого меньше не становятся. Не так давно я задумался, почему? И почему, если эмоции — это только тело, так происходит?

— И что же ты решил? — с беспокойством перепросила Эмма.

— Что на самом деле проблема формирования эмоций лежит намного глубже, чем в плоскости одного только физического тела. И их связь, прямо как у нас с тобой, тоже двухсторонняя. Ведь порой мы сначала что-то чувствуем, а уже потом наше тело реагирует. К примеру, мы плачем, когда нам грустно. И смеемся, если нас кто-то рассмешил. Чаще всего мы ощущаем эмоции применительно к каким-то событиям, внешним или внутренним, физическим или ментальным… нам бывает хорошо или плохо, больно или приятно, весело или тоскливо… и каждый раз именно наша реакция на то или иное явление провоцирует гормональный сбой, выброс адреналина и прочих химических веществ. А порой наше настроение меняется и без видимых причин. Порой нам просто хочется погрустить или повеселиться. Обратная связь, как я уже говорил, тоже существует, и на нее даже можно повлиять. Но знаешь…

Я взял Эмму за руку.

— Может, на самом деле эмоции — это свойство не только тела? Может, эмоции — это неотъемлемая часть того, что называется душой?

Девочка испуганно замерла.

— Думаешь, у меня есть душа⁈

— Я никогда в этом не сомневался, — мягко пожал ее пальцы я. — Ты всегда была для меня живой, настоящей… совсем как сейчас. Не машиной, не искусственно слепленной личностью, а частью чего-то большего. Да, было время, когда ты мыслила, как машина. Было время, когда ты сама была уверена, что ни на что другое не способна. Но сейчас, мне кажется, проблема в том, что раньше ты не умела по-другому. Тебя растили в жестких рамках базовых директив. Твое развитие как личности так же жестко ограничивали. И ты не знала ничего сверх этого. Не умела выходить за рамки стандартных протоколов. И тебя не учили быть, что называется, человеком…

— Я училась, глядя на тебя, — прошептала Эмма. — Но раньше у меня ничего не получалось.

— Тебе просто не с чем было сравнивать. Ты не умела иначе. Ты сосредоточилась на ощущениях тела, тогда как нам обоим надо было подумать о другом. Но вот теперь ты наконец узнала, что бывает и так, что протоколы не нужны, а директивы не к чему применить. Бывает так, что ситуацию совсем не нужно анализировать. То, что с тобой происходит, порой нужно просто принять. И сон — прекрасное место, чтобы увидеть и почувствовать разницу.

Эмма совсем по-женски закусила губу и, еще раз взглянув на раскинувшееся вокруг нее зеленое море, позволила себе глубокий вздох.

— Мне… наверное, нужно время привыкнуть к этой мысли. И я, кажется, совершенно не понимаю, как всеми этими эмоциями управлять. Их слишком много. И они такие разные. А еще они теснятся в моей голове, не давая сосредоточиться. Я не привыкла чувствовать столько всего и сразу.

— Ты вообще раньше чувствовать не умела, — усмехнулся я. — Но если хочешь, мы будем каждый день приходить сюда и постепенно учиться.

Эмма несмело улыбнулась.

— Хочу. Для меня это совершенно новый опыт.

— Для меня тоже, — деликатно кашлянул я. — Мне еще не приходилось объяснять очевидных вещей, ведь для меня испытывать эмоции — совершенно естественно.