Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
Не было никакого смысла сообщать Антонио, что скрипки больше нет. Подъехал на машине наш охранник. Я держала мешок так, словно в нем по-прежнему лежала моя скрипка. Мы молча ехали с горы. Солнце струилось сквозь высокие зеленые кроны, высвечивая на дороге благословенные полосы. Моего лица коснулся прохладный воздух.
Душу переполняли чувства, но я не могла бы дать им точное определение. Любовь — да, любовь, любовь и удивление, да, но и еще что-то, страх перед тем, что ждет впереди, страх из-за опустевшего мешка, страх за себя и за всех тех, кого я любила, и за всех тех, кто теперь зависел от меня.
Мы мчались по Рио, а меня одолевали мрачные рациональные раздумья. Когда мы добрались до отеля, было уже почти темно. Я выскользнула из машины, помахала моим верным спутникам и вошла внутрь, даже не задержавшись у стойки, чтобы узнать, нет ли сообщений.
Горло сжалось так, что я не могла говорить. Мне оставалось сделать только одно. Попросить Мартина принести мне одну из тех скрипок, что мы возили с собой, маленького Страда, которого мы приобрели, или Гварнери, и посмотреть, что выйдет.
Горестные мелочи, от которых зависит судьба целой души, а с ней и всей вселенной, познанной этой душой. Мне не хотелось никого видеть. Но я должна была поговорить с Мартином, должна была найти скрипку.
Когда раскрылись двери лифта, я услышала, что в номере все громко и пронзительно хохочут. В первую секунду я даже не поняла, что это за звук. Потом я пересекла коридор и забарабанила в дверь президентского люкса.
— Это Триана, открывайте! — сказала я. Дверь распахнул Гленн. Вид у него был безумный.
— Она здесь, она здесь, — причитал он.
— Дорогая, — Грейди Дьюбоссон, — только что посадили ее в самолет и привезли сюда, сразу, как ей проштамповали паспорт.
Я увидела ее у дальнего окна: маленькая головка, маленькое тельце, крошечное создание… Фей. Лишь Фей была такой маленькой, изящной, идеально сложенной, словно Богу нравилось создавать не только большие вещи, но и маленьких эльфов.
На ней были застиранные джинсы и неизменная белая рубашка. Каштановые волосы коротко острижены. Лица я не разглядела в сумеречном мерцании.
Она бросилась ко мне. Я заключила ее в объятия. Какая она маленькая, легкая как пушинка, я могла бы раздавить ее, словно скрипку.
— Триана! Триана! Триана! — кричала она. — Ты умеешь играть на скрипке! Умеешь! У тебя есть дар!
Я не сводила с нее глаз, не в силах произнести ни слова. Мне хотелось любить, хотелось, чтобы мое тепло перешло к ней, как это произошло со светом, что исходил от Стефана на лесной тропинке. Но в первый момент я видела лишь ее маленькое сияющее личико и чудесные голубые глаза, и я думала, она в безопасности, она жива, она не в могиле, она здесь и она невредима.
Мы снова все вместе.
Подошла Роз, обхватила меня руками, опустила голову мне на плечо и загудела:
— Я знаю, знаю, знаю, нам бы следовало разозлиться, нам бы следовало накричать на нее, но она вернулась, с ней все в порядке, она пережила какое-то опасное приключение, но она вернулась домой! Триана, она здесь. Фей с нами.
Я кивнула. И на этот раз, когда обняла Фей, я поцеловала худенькую щечку. Я ощупала ее головку, маленькую, как у ребенка. Я почувствовала ее легкость, хрупкость, а также огромную силу, рожденную в черных водах утробы полупьяной матери.
— Я люблю тебя, — прошептала я. — Фей, я люблю тебя.
Она затанцевала. Она очень любила танцевать. Однажды, когда мы разъехались ненадолго, а потом все вместе собрались в Калифорнии, она все кружила в танце и подпрыгивала от радости, что мы все снова вместе, все четверо, совсем как сейчас, и она принялась резвиться по комнате. Она вскочила на деревянный кофейный столик — трюк, который проделывала и раньше. Она улыбалась, ее глазки ярко вспыхивали, а волосы отсвечивали рыжими искорками.
— Триана, сыграй на скрипке. Для меня. Пожалуйста. Для меня. Для меня.
Никакого сожаления? Никаких извинений? Никакой скрипки.
— Мартин, ты не принесешь другие инструменты? Гварнери. Кажется, у Гварнери есть все струны и на ней можно играть, и в футляре хороший смычок.
— А что случилось с Большим Страдом?
— Я вернула его, — прошептала я. — Пожалуйста, только сейчас никаких споров. Пожалуйста.
Он ушел, что-то ворча под нос. Только сейчас я разглядела Катринку. Измученная, с красными глазами, она сидела на диване.
— Я так рада, что ты дома, — сказала она срывающимся голосом. — Ты не знаешь. — Тринк много выстрадала.
— Она должна была уйти. Она должна была отправиться скитаться! — сказал Гленн, мягко растягивая слова, и взглянул на Роз. — Она должна была поступить так, как поступила. Главное, что она сейчас дома.
— Давайте сегодня об этом не будем, — сказала Роз. — Триана, сыграй нам! Только не один из тех ужасных колдовских танцев, я больше не выдержу.
— С каких пор мы заделались критиками? — сказал Мартин, закрывая дверь. В руках он держал скрипку Гварнери. Она была очень похожа на ту, на которой я раньше играла.
— Ну же, сыграй что-то для нас, пожалуйста, — попросила Катринка нетвердым голосом, в глазах ее безнадежная боль и удивление. И только взглянув на Фей, она успокоилась.
Фей стояла на столе. Она смотрела на меня. В ней чувствовалась какая-то холодность, твердость; наверное, она могла бы сказать: «Моя боль была больше, чем вы можете себе представить», то есть то самое, чего мы опасались, обзванивая морги и описывая ее по телефону. А может быть, ее вид означал всего лишь: «Моя боль была не меньше вашей».
Она стояла передо мной — живая.
Я взяла в руки новую скрипку и быстро настроила. Струна ми очень ослабла. Я подкрутила колок. Осторожно. Скрипка не такая чудесная, как мой Большой Страд, но очень хорошо сохранилась и, как говорили, прошла удачную реставрацию. Я подтянула смычок.
Что, если не будет никакой песни?
Горло сжалось. Я взглянула на окно. Мне хотелось подойти к нему и просто полюбоваться морем, и просто порадоваться, что оно здесь, и не говорить, что ничего, мол, что она уехала, и не выяснять, чья это была вина или кто вел себя, как слепой, или кому было наплевать.
