Неофит - Смит Гай Н.

— А у тебя тут уютно, Джоби. — Просто чтобы что-то сказать, вероятно, это единственный комплимент, который она смогла придумать. Здесь не было уютно, а было сыро и мрачно, даже несмотря на огонь, потрескивающий в камине: зеленые ветки шипели, протестуя против сожжения.

— Я тут немного прибрал, — сказал он. — Но здесь еще много работы.

— Элли тебе помог. — Это было утверждение, произнесенное почти вызывающе, чтобы он попробовал опровергнуть ее слова. Соври мне, если посмеешь, Джоби, потому что я всегда знаю, говоришь ты правду или нет. Она внимательно наблюдала за ним.

— Да. — Он переминался с ноги на ногу, нижняя губа у него слегка дрожала. — Он зашел и предложил помочь. — Проклятье, да не обязан я ей давать отчет. Нет, обязан.

— Вот прилипала! — в голосе ее послышалась резкость, но почти сразу же исчезла. — Я бы не пришла, но... может быть, мы лучше не будем говорить об этом, Джоби.

— Не возражаю. — Он возражал, но если она захочет об этом говорить, она это сделает; все хотели это обсуждать.

— Я хочу помочь тебе забыть это. — Голос ее звучал мелодично, и на миг Джоби почти поверил, что сможет выбросить случившееся из головы. Но нет, это не возможно, все останется с ним до конца жизни.

— Я не могу. — Глаза его наполнились слезами, он видел ее сквозь их пелену, эту зеленоглазую нимфу, берущую его в плен, глядящую на него из глубины лесного пруда. — Это моя мать во всем виновата.

— Она на самом деле была ведьмой, как люди говорят?

— Да. По крайней мере, я так думаю. Она напускала чары, сюда приходили всякие незнакомые люди, у них были сборища на чердаке. Меня это все до смерти пугало. Я залезал под одеяло с головой, но все равно слышал их голоса. Их бормотание, шепот. Монотонные заклинания матери. Но я не мог разобрать слов. Я знаю, что она была нехорошая, потому что с людьми, которые ее сердили, случались несчастья.

— Многие утверждают, что они колдуны, — голос Салли Энн успокаивал Джоби. — Говорят, будто миссис Клэтт тоже ведьма. А я думаю, что она просто противная старуха. Не такая старая, конечно, просто грязная и опустившаяся. Но лучше расскажи-ка мне о своем отце.

Джоби сел на стул у плиты, не в состоянии оторвать глаза от гостьи.

— Какая красивая у тебя подвеска. — Салли Энн смотрела на открытый ворот его рубашки, словно маленькая девочка, очарованная плавным движением маятника больших напольных часов; влево-вправо, влево-вправо, пока голова не закружится. Золотая цепочка, а к ней прикреплен плоский квадратик, поблескивающий на свету, на котором выбит какой-то знак.

— Это магический знак, — признался Джоби. — Мой знак, так мать говорила. Она дала мне его, когда мне исполнилось шесть лет, за месяц до своей смерти, — Он помедлил, затем вытащил амулет из-под рубашки, поднял квадратик, чтобы она увидела. — Она сказала тогда, что он принесет мне счастье, защитит от врагов, что пока он на мне, я буду в безопасности.

Салли Энн наклонилась вперед, и глаза ее засветились, как изумруды, да так сильно, что Джоби почувствовал это. Он невольно отпрянул, у него пересохло во рту.

— Гм. — Салли Энн задумчиво рассматривала рисунок на амулете, поджав губы. Странные линии, слишком уж симметричные, как будто они были начерчены по линейке. — Понятно. — Она выпрямилась, и Джоби показалось, будто его внезапно освободили от стальных тисков, почувствовал облегчение, расслабился. — Очень красивый амулет, но ведь он не принес тебе удачу?

Это была правда, жестокая правда. Он носил амулет, когда умерли его родители, когда нож выпал у него из руки и обезглавил Тимми Купера.

— Мне он нравится, — возразил он резко, пытаясь защищаться. Он решил не объяснять ей, что мать рассказала ему, как она освятила амулет в вине на своем «алтаре» во время полнолуния. Может быть, Салли Энн даже знает об этом, ведь она может читать чужие мысли, как будто это слова, напечатанные в открытой книге.

— Что ж, — она пожала плечами, все ее тело чувственно задвигалось, как двигались ее бедра во время ходьбы. — Но ты собирался рассказать мне о своем отце. Он тоже был колдун?

— Думаю, что да, — Джоби не хотел смотреть ей в лицо, но ему пришлось, и он знал, что расскажет ей все, что она захочет узнать. — Я его плохо помню. Он делал то, что велела ему мать, помогал ей, когда приходили те люди на сборища. Он мало говорил, в основном соглашался с ней во всем. Потом он связался с одной женщиной, я даже не знаю ее имя, хотя некоторые в деревне говорят, будто знают. Говорят, что у нее от него был ребенок, что она куда-то уехала, наверно, так больше и не вернулась в Хоуп.

— Бык на ферме моего отца. — Констатация факта, ни намека на сожаление или чувство вины в ее тоне. — Это тоже несчастный случай.

— Говорят, будто моя мать околдовала того быка, чтобы он забодал отца. Потом Бог убил ее молнией за грехи.

— А ты сам веришь в это, Джоби?

— Я... я не знаю. — Впервые он отвел от нее взгляд. Внезапно лицо его стало жестким, губы сжались в одну тонкую линию, и он произнес, еле двигая ими от ненависти и злости: — Но я не хочу быть как они, Салли Энн. Я ненавижу их за то, во что они меня превратили, сделали отверженным в отдаленной деревушке. Люди шепчут, что я дьявольское отродье, что я родился для того, чтобы продолжить их зло, но это неправда. Боже, клянусь, что это не так! Я хочу лишь одного: бежать из этого богопротивного места, которое какой-то шутник назвал Хоуплеснесс — Безнадежье, а потом переделала Хоуп — Надежда.

— Этим ты ничего не добьешься. — Голос Салли Энн звучал хрипло, стройная фигура чувственным силуэтом вырисовывалась на фоне позднего полуденного света, льющегося из окна. — Останься, я помогу тебе, обещаю.

Молчание. Он ощутил слабость, как будто теперь, когда он освободился от своих тревог и страхов, внутри у него ничего не осталось, только мучительная ненависть к родителям и миссис Клэтт. И к жителям деревни.

— Я слышала на днях, как ты играл на гитаре и пел, — сказала она тихо. — Это были самые чудесные звуки, которые я когда-либо слышала в жизни. Я стояла и слушала, пока ты не кончил.

— Только так я могу бороться с тем, что живет в этом доме, в чулане и на чердаке. Только тогда оно перестает шевелиться и шептать. — Он не собирался рассказывать ей это, но слова сами слетели с его губ. Он почувствовал себя ужасно глупо, приготовился к насмешкам, но их не последовало. Салли Энн больше не смотрела на него, она наблюдала за пляшущими языками пламени.

Почти стемнело, он видел только ее глаза, пронизывающие его, читающие его мысли.

— У тебя никогда не было девушки? — Прямой вопрос, на который она знала ответ, просто хотела услышать от него подтверждение; она хотела знать это, как будто все то, что было до этого, явилось подготовкой к главному в их разговоре.

— Нет. — Он слабо покачал головой. — Я даже ни разу не целовал девушку. Не потому, что не хотел, а потому что в Хоупе никто не хотел знаться с сыном ведьмы.

Внезапно ее зеленые глаза пронзили его, словно глаза какого-то дикого зверя во время ночной охоты, как горностай, гипнотизирующий кролика, собираясь вцепиться ему в шею. Он почувствовал, как ее губы коснулись его губ, словно обдали холодным снегом, затем с силой впились; душистый аромат женского тела, ее руки ласкают его спину, от чего он весь дрожит и этот приятный трепет в нижней части его тела, он чувствует, как отвердевает его мягкая плоть, его мысли уже идут дальше поцелуя, давно угасшие угли в нем снова начинают гореть. Опьяняющее путешествие, перенесшее его в адский мрак космоса, полет в невесомости, он забыл обо всем, кроме Салли Энн и того, что может быть между ними.

И когда сила притяжения вернула его на землю, в реальность, ее уже не было; остался лишь возбуждающий аромат, который заглушал затхлый запах в доме, и он знал, что этот аромат не даст ему спать спокойно этой ночью, что он будет беспокойно метаться в постели.

Он предчувствовал эти движения и шепот еще до того, как услышал их, тихое скольжение, хор голосов, произносящих неразборчивые слова, но он больше не боялся их.