Монохромный человек (СИ) - Поспешная Юлия

Я оглянулась.

— Стас это женский туалет. — ответила я.

— Извини. — Корнилов выглядел стесненным, но обеспокоенным. — Просто ты уже минут сорок не выходишь.

— Я… я сейчас выйду. — пообещала я. — Как Таисия?

— Ест. — хмыкнул Стас. — Как в последний раз.

— Наверное, это хорошо. — вздохнула я.

— Врачи говорят, было бы хуже, если бы было наоборот.

— Ты хочешь, чтобы я попыталась увидеть её воспоминания? — спросила я.

Я была готова на это. Хотя сейчас, если честно, мне этого меньше всего хотелось.

Но Стас качнул головой.

— Нет, я просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь.

— Всё в порядке. — усталым, изможденным голосом ответила я.

— Расскажешь, что ты видела? — осторожно спросил Корнилов.

— Да, конечно. — вздохнула я.

Ещё раз бросила взгляд на окно, и вышла из дамской комнаты.

Мы нашли относительно безлюдное место в больничном коридоре, встали возле закрытого кабинета.

Здесь висело несколько рекламных плакатов и стенд с признаками гепатита.

Я отвернулась от неприятных картинок и начала рассказывать.

Я кратко, но красочно описала Стасу всё, что видела в том видении или… Не знаю, как это назвать.

Но это действительно было похоже на блуждание в чужом сознании.

В сознании и разуме Таисии Фёдоровой, подчиненным воле и влиянию Монохромного человека.

Стас слушал внимательно, не перебивал. Я видела, что в его глазах мелькает недоумение и пытливая задумчивость.

Он силился понять то, о чем я говорила. Тогда, когда я сама толком не могла это объяснить.

Особенно Стаса впечатлил и заинтересовал образ того странного великана в татуировках.

Брови Стаса шевельнулись. Так, словно он вдруг о чем-то вспомнил. О чем-то, что уже где-то видел.

Про черно-белых манекенов и свет, который помогал мне против сверх естественного мрака я умолчала.

Первое выглядело совсем уж несуразно, дико и пугающе сюрреалистично. А про свет… Слишком уж пафосно получается.

«Там был мрак, но я разгоняла его с помощью божественного света!»

Бред какой-то! Выглядит, как глупая и напыщенная попытка превознести собственную значимость! Фу!..

Нет, уж. Тем более всё это вряд ли так уж важно.

Меня больше заинтересовал дом, в котором всё происходило.

— Я его узнала. — проговорила я, глядя в сторону. — Это тот дом… Ну… Который сгорел… с теми людьми. Дом, в котором был тот альпинистский клуб… «Горный путь».

— Не удивительно. — Стас чему-то невесело улыбнулся. — Если предположить, что увиденное тобой является частью внутреннего мира и сознания убийцы… То не трудно догадаться, что с этим домом у него связаны стойкие и крепкие воспоминания. Страшные и болезненные воспоминания.

Помолчав Корнилов добавил.

— В этом доме случилось то, что его навсегда изменило.

— Пожар. — поддакнула я.

Стас молча кивнул.

— Пожар, — проговорил Стас. — пожар, массовая гибель людей, ужас, страх и…

— Боль. — шепнула я тихо, и поёжилась.

— И боль. — согласился Стас. — Всё то, что породило Монохромного человека. Всё то… из чего он и состоит.

От слов Стаса ехидный шепоток извивающегося страха просочился в мысли, и растворился в венах, наполняя холодом кровь.

Я внезапно почувствовала, что продрогла. Ощущение стужи было не естественным, необъяснимым. Дело было не в температуре. И на улице, и в больнице было довольно тепло.

Пробравший меня холод имел другую причину.

— А ты не помнишь, — медленно и задумчиво проговорил Стас. — Что за татуировки были на теле того… существа.

Человеком Стас его называть отказывался. И я его понимала. Человеческого в том создании было не так уж много. Лишь отдаленная схожесть.

— Что-то японское или китайское. — я покачала головой, задумчиво нахмурилась. — Наверное, всё же китайское.

— Почему? — спросил Стас. — Как ты отличаешь?

— Мотив больше похож на китайский. — ответила я.

— Откуда ты знаешь?

Я усмехнулась.

— Если бы ты жил под одной крышей с отпетым JDM-щиком, ты бы тоже отличал китайские изображения от японских.

— Что такое JDM-щик? — не понял Стас.

— Истовый поклонник японских автомобилей. — ответила я. — А JDM-это Japanese Domestic Market. Японский отечественный рынок.

— И причем тут рисунки?

— Очень многие любят наносить на кузов своей резвой SUBARU или хищной TOYOTA соответствующие японской культуре изображения.

— И они отличаются от китайских.

— Не слишком заметно на первый взгляд. — уверенно кивнула я. — Страна восходящего солнца очень много унаследовала именно от китайцев.

— Наверное, — хмыкнул Стас. — Именно поэтому во второй мировой они так рьяно резали китайцев. Как скот.

— Угу. — опустив взгляд проговорила я.

Меня посетила стыдливая мысль о том, что в истории моей семьи, и лично моей тоже есть несколько позорных страниц, связанных с той страшной войной.

Я никому об этом не говорила. Даже Лерке.

Я никогда не объясняла своей лучшей подруге, почему на майские праздники и особенно не девятое мая, я всегда уговариваю дядю Сигизмунда куда ни будь улететь или уехать.

Чаще всего, мы как раз и летаем в Японию. Там у дядюшки много старых, хороших друзей.

Там я могу не видеть «праздника со слезами на глазах» и не думать о том, что среди моих предков есть те, кто воевал не на той стороне.

— Ника? — Стас тронул меня за плечо.

— А? Что? — рассеяно спросила я и, моргнув, взглянула на него.

— Ты о чем-то задумалась. — Стас оглядел меня с толикой беспокойства. — Переживаешь из-за… из-за того, что увидела?

Корнилов не мог скрыть болезненной тревоги и досады.

Он всегда жалел меня и, наверное, мысленно ругал себя последними словами за то, что позволяет мне вмешиваться и брать на себя слишком тяжкий, по его мнению, моральный груз.

Отчасти он прав. Мне и правда не легко, а иногда и вовсе действительно тяжело справляться с тем, что я вижу.

Но, как я уже говорила, если бы я и не вмешивалась в следствия УГРО, лучше бы мне от этого не стало. Скорее все было бы ещё хуже.

— Стас. — я тронула его за руку. — Всё со мной хорошо… Правда. Пойдем.

— Куда? — не понял Корнилов.

— Разговаривать с Таисией. — пожала я плечами.

— Ника это…

— Стас, поверь мне, после того, что я увидела в её сознании… — я покачала головой. — Сейчас меня мало, что впечатлит. А между тем я могу увидеть и узнать что-то важное.

Корнилов вздохнул.

— Если она в конец не свихнулась и что-то помнит.

— Помнит. — уверенно ответила я. — Должна помнить.

ПЛАТОН ПЛАНСОН

Воскресение, 21 августа. Ранее утро, перед рассветом.

Ему не спалось всю ночь. Беспокойные мысли одолевали и мучили его.

Беспорядочные, хаотичные и пугающие размышления наполняли разум страхом.

И он не столько боялся сесть за решетку, за то, что делал со своей племянницей. Это была его наименьшая проблема. И ему удасться её решить, стоит ему только добраться до Ларисы и её дочери.

А вот статья Каменева…

Этот придурок-журналист даже не представляет каких серьёзных людей он задел!

Он выставил всеобщее посмешище и позор жен влиятельных и богатых людей.

Он нанёс им тяжелейшее прилюдное оскорбление! Унизил их и опорочил их жен! Каким же надо быть конченным на всю голову, чтобы решится на такое!..

Таким людям нельзя даже кривое слово поперёк сказать, а тут…

Кретин!.. Придурок! Самоубийца!!!

Другими словами, Касьяна Каменева просто не назвать!

Они ведь не простят такого. И от их мести, его никто не защитит.

И его Платона, тоже.

Ведь ладно бы Каменев рисковал только своей жизнью!

Люди, чьих жен «ославил» Каменев прекрасно знают у кого Каменев мог достать снимки.

Только у него. У Платона.

И им плевать, что Каменев их украл. Что Платон невиноват.

Его захотят наказать. И эта устрашающая мысль пленяла всё сознание Плансона.

Платон буквально обрастал изнутри черствой, гнилостной плесенью пропитывающего душу ужаса.