– Просыпайся. Очнись. Слышь, ты, спящая царевна? Целоваться нам некогда.
Девкины ресницы не затрепетали, глаза не открылись. Только живчик на шее заколотился чуточку сильней.
Шишига закусила губу. Одевать девку было не во что, да и некогда. Поэтому, поразмыслив, она сняла с шеи одно из трех чесночных ожерелий, чтобы дать болезной хоть какую-то защиту. Нагнулась, поднатужилась, поднимая дополнительный вес на закорки…
И потащила свою найденку в Логово.
* * *
Туман, заполнявший гудящую голову, отступал медленно, с боем. И столь же медленно пробуждалось тело: сперва она ощутила подмерзшие пальцы рук, затем – ног. Щеку, что прижималась к плохо просохшей, отдававшей плесенью подушке, и немилосердно стянутую чем-то грудь.
В какой-то миг нос ощутил запахи пота, чеснока, а еще – отчетливый душок мочи, так похожий на тот, что царит в подъездах, где обитают кошки. Затекшая нога дрогнула, породив неожиданный металлический звук, и глаза наконец открылись.
Света было немного. Сумрак скрадывал очертания предметов, запутывал и пугал. Первым, что она кое-как разглядела, был тазик в полуметре от нее. Обыкновенный пластиковый тазик, на бортике которого висела грязная тряпка. Возле него аккуратным рядком стояли баночки с детским питанием, а дальше…
Она пискнула, заметив неподалеку чьи-то ноги в черных измочаленных кроссовках. А потом резко села – и чуть не задохнулась, увидев цепь, что тянулась от кожаного ободка, обвившего ее правую ногу. Вокруг, на полу, щедро украшенном трещинами, поблескивала мелкая соль.
– На златом крыльце сидели… – хрипловато пропел некто, стоявший к ней спиной.
Сердце подскочило, чтобы застрять и заколотиться в самом горле.
– Царь, царевич…
Кричать не было сил. Казалось, страх заморозил все звуки, что рвались у нее изнутри. Грудь вздымалась все сильней, грозя порвать тесную, не по размеру, маечку.
– Король, королевич…
Темная фигура медленно плыла в полумраке, трогая длиннопалыми руками облезлые обои, на которых желтели распечатки с крупными заголовками: о зеленых огнях, пролетевших над рекой, о метростроевцах, что все глубже, алчнее вгрызались в землю, о новом торговом центре, что зря построили на древнем кладбище.
– Сапожник, портной…
Некто шел в сумраке, мимоходом цепляя когтями листья мертвых фикусов, которые оккупировали скелеты стеллажей. Тревожил пламя, танцевавшее в пустых жестянках из-под тушенки.
– А ты кто такой? – каркнули совсем близко, и она шарахнулась назад, к стенке, увидев нависшую над ней тень.
Тень, что присела на корточки на границе соляного круга, по-птичьи завертела лохматой седой головой, разглядывая ее то одним, то другим прищуренным глазом. Тень, что походила на бомжеватую тетку, одетую не пойми как, украшенную ржавыми браслетами и чесноком, но разве у бродяги бывает столь хищный, цепкий, оценивающий взгляд?
А еще – винтовка, что виднеется над плечом.
– Ну? – цокнула языком тетка.
– Я… не помню… – жалко выдавила она.
Теткин рот разочарованно приоткрылся, показав два недостающих зуба.
– Лады, – бросила тетка, поднявшись. Потерла лицо, скуляще зевнула, точно старый усталый пес. Поправила оружие за спиной…
Снова посмотрела на пленницу.
– Значит, будешь Найденкой, – объявила тетка, внезапно подмигнув.
И захохотала неведомо почему.
* * *
…Казалось, прошло тридцать лет и три года. Прямо как в настоящей сказке. Уйма времени, заполненного непрерывным выживанием, экспериментами и грубоватой заботой о по-прежнему безымянной девке.
Шишига уже не помнила, сколько дней и ночей она держала ее на цепи, пока та не пришла в сознание. Обтирала мокрой тряпкой, кормила мясной пюрешкой, которую так кстати отыскала при очередной вылазке. Колола, как и себе, витаминную смесь в тонюсенькие вены. Ждала, не пробудится ли Нечто.
Но железо и соль хорошо делали свое дело. Девка явно была чиста, нетронута тварями. А значит, годилась, чтобы водиться с ней и впредь.
Конечно, сперва Найденка дичилась. Тряслась, точно крыска, загнанная в угол, скалила белые, не чета ее гнилушкам, зубы. Но потихоньку, понемножку начала доверять. Понимать, что Шишига вовсе не желает ей зла. А уж когда она вывела ее в коридор и подвела к окну заброшки…
Шишига мрачно усмехнулась, вспомнив, как Найденка мигом спала с лица. Еще бы. И это – их Город?
Да. Теперь от него мало что осталось.
Желто-зеленая, гнойного цвета мгла на веки вечные скрыла небо. Свечки гордых небоскребов оплыли, одевшись в ядовитую зелень неведомых растений; отрастили курьи ножки, от которых ночами тряслась и так измученная земля. Мир, в котором когда-то царствовали люди, стал непоправимо грязным. Грозным, как древняя страшная сказка, еще не адаптированная для детей.
Теперь им владели другие. И тот, кто привел этих других.
Куда делись армия, все слуги закона? Кто-то явно погиб, кто-то сломался и переродился. Где прячутся остатки нормальных, не перерожденных людей? И что же творится вне зоны ее обитания? Шишига не знала. Лишь однажды, потратив полдня, она вышла к границам своего района и попятилась, увидев впереди клубящийся туман, похожий на бесконечную грязную вату. Судя по виду, который позднее открылся ей с крыши, такой туман танцевал на границах района со всех сторон.
Пройти сквозь него Шишига не осмелилась.
Что ж. Похоже, теперь она отрезана от мира.
Снова глядя в окно, Шишига закусила обветренную губу. Воспоминания вновь поднялись из темных глубин памяти, возрождая День Тенет, когда с неба опустилась первая черная паутинка. А за ней еще одна. И еще…
Это потом асфальт раскололся, выпуская в стерильный, оцифрованный мир чуждую и голодную хтонь, а Тенета начали сплетаться, виться и настигать.
Позднее они настигли и ее, Шишигу. И до чего сладко, до чего приятно шептал в голове новый, сказочный бог! Обещал силу и веселье, мед-пиво по устам и пляски на костях врагов! Он обещал злато-серебро, пир на весь мир, все и навсегда, и, конечно, были те, кто прогнулся под него сразу. Кто-то – очумевший от страха, кто-то – всю жизнь алчущий вседозволенности.
А кое-кто отказался.
И тогда веселый и злой бог стал наказывать.
Шишига прикрыла глаза. По губе, прикушенной сильнее прежнего, потекла кровь, а мозолистые руки задрожали.
Она помнила, как кричала. Помнила, как плакала. И клятву… о, свою клятву она тоже помнила крепко.
– Ничего, Чернобог… – прошептала Шишига, открыв глаза в Логове. Поправила охранный веник полыни, лежавший на замусоренном подоконнике. Пронзила ненавидящим взглядом желтушную мглу – предвестницу ночи. – Еще повоюем!
Спасибо тятьке-охотнику, мир его костям, за то, что научил обращаться с оружием еще в зеленом отрочестве. Спасибо и мамке-лекарке, земля ей пухом, за то, что когда-то спасала людей в больницах, – благодаря ей теперь умеет ставить уколы. Спасибо всем бабкам-дедкам, давно ушедшим во тьму, – тем, кто привил ей любовь к чтению сказок и легенд, из которых она почерпнула знания о защите от нечисти.
Благодаря им она выживет. Они с Найденкой выживут.
И отыщут мертвую и живую воду, чтобы…
* * *
Память о прошлом упрямо отказывалась возвращаться, а слабость из тела – уходить. Странное прозвище покалывало подсознание, однако дальше, до полного понимания, это покалывание не шло: совсем как его носительница, что теперь обитала в заброшенном здании.
Стоя в дверном проеме, Найденка пугливо присматривалась к темноватому грязному коридору второго этажа. В голове, где по-прежнему не было абсолютной ясности, эхом отдавались насмешливые слова: «Налево без меня пойдешь – голяшку потеряешь, направо – сиську, а прямо – голову…»
Шишига, которая в очередной раз отправилась на вылазку, любила сыпать переделанными цитатами из русских народных сказок. Порой замирала посреди разговора и начинала бормотать что-то о тридцати трех богатырях и богатыршах, о том, что найдет средство и отомстит, после чего, встрепенувшись, мрачнела и засыпа́ла Найденку уже привычными вопросами: не вспомнила ли, как выживала после Дня Тенет, с кем была, кем была, кто привязал ее к злосчастному дереву? И кого она потеряла?..
