– Не-а, – возразил он. – Помнишь ту сочную девчонку с мужем и дочкой? Они ж за нами были в очереди.
– Я думал, они как-то проскочили вперед. Я их после таможни и не видел вроде…
Толя достал телефон. Вот она, длинноногая красотка, – чуть раньше он подробно ознакомился с профилем (фоточки на пляжах в купальнике, в обтягивающих платьях где-то на тусовках, мяу, мне бы такую мадам). А вот и очередь новых «сторис», и даже запись прямого эфира… Последняя была у Лаосской арки.
– Миш… – протянул он. – Ну-ка глянь.
Они склонились над телефоном. Симпатичная девушка на экране что-то увлеченно рассказывала на фоне здоровенной арки, врезающейся в голубое небо… А под мощным сводом за ее спиной изображение рябило и дергалось, будто в плохо настроенном телевизоре.
– Наверное, маска какая-нибудь неудачно применилась, – пожал плечами Миша и выпустил густую струю пара. – Классные у нее все-таки сиськи, скажи ж…
Подошел водитель, активно жестикулируя: залазьте, мол, ехать пора.
– Бат ви ар вейтинг фор мор сри пипл, – возразил было Толя, но водитель, маленький морщинистый вьетнамец, помотал головой и снова указал на дверь слипбаса.
– Может, они приехали в другом автобусе, – махнул рукой Миша и полез внутрь, а следом за ним отправился и Толя.
Водитель забирался последним. Перед тем как закрыть двери, он обернулся и кинул долгий взгляд в сторону лаосской границы.
Как будто что-то знал.
Александр Матюхин
Несколько счастливых детей
В ночь после похорон Лизе приснилось страшное. Вернее, это был даже не сон, а тяжелое, липкое наваждение. Лиза понимала, что в данный момент ворочается под теплым одеялом на кровати, но одновременно с этим испытывала неприятный озноб. Грипп, усугубленный ночной поездкой по зимнему лесу, давал о себе знать.
В навалившемся мороке казалось, что огромный серый пес – встретившаяся в лесу дворняга с проплешинами между ушей и облезшим носом – вылизывает Лизу от лба до пяток. От пса воняло влажной шерстью, тухлятиной, он неловко царапал когтями Лизины бедра и живот, при этом вилял хвостом, как бы извиняясь за такое странное вмешательство в наваждение.
Лиза не могла сопротивляться. Язык пса добрался до ее лица, забрался в рот, в уши и будто дотянулся влажным кончиком до сознания – сюрреалистично, как это бывает во снах, – и вылизывал из ее воспоминаний все нехорошее, важное и злое.
Как бы Лиза хотела, чтобы это произошло на самом деле! Ничего о вчерашней ночи не помнить!
Проснулась утром, конечно же, без пса, без царапин, хоть и с ознобом. Старые часы на тумбочке звякали, и Лиза прислушивалась к квартире – настороженно и с легким испугом. Сама не заметила, как искусала нижнюю губу в кровь.
Зима в середине января была особенно зла. Рассвет случался ближе к полудню и длился, если повезет, до трех часов, а все остальное время в глубокой черноте потрескивал мороз, от которого тяжело дышалось и думалось. Мысли подмерзали… да, именно так. Грипп усугублял: пришла слабость, кости болели, а голову набили ватой.
В квартире стояла непривычная тишина, словно из жизни Лизы вытащили тот постоянно повторяющийся шумный эпизод, проигрываемый с утра до вечера, когда нужно было вскакивать, бежать в детскую к Артему, будить его, переодевать, нести умываться, потом перекладывать в кресло, готовить завтрак… и так далее, и до изнеможения, и раз за разом.
Из-под занавесок сочился свет фонаря. Лиза выскользнула в коридор и включила свет во всей квартире, щелкая выключателями с непонятным ей самой задором. Только после этого успокоилась немного, выпила жаропонижающее и заварила крепкого чая с лимоном.
Без Артема было тревожно и непривычно. Лиза не удержалась, пошла проверить детскую. Вдруг ночные похороны ей привиделись, как пес в гриппозном бреду?
В комнате никого не было. Возникло острое желание прямо сейчас выбросить из нее вообще все, потом открыть окна и впустить внутрь зиму на несколько часов. Пусть заморозит стены, столы, кровать, облепит обои изморозью, а подоконник заметет снегом. Это было бы лучшее решение. Но Лиза ограничилась неторопливой уборкой. За час собрала четыре полных мусорных мешка. Мешки эти, как и тревожные мысли, следовало выбрасывать, а не копить.
В дверь коротко позвонили, хотя Лиза никого не ждала. На лестничном пролете стоял мальчик лет десяти. Он будто только что пришел с улицы: из-под большой меховой шапки и мягкого шарфа торчал раскрасневшийся нос, и щеки тоже были красные, а на валенках и плечах подтаивал снег. Кто сейчас носит валенки?
– Артем выйдет гулять? – спросил мальчик, поглядывая на Лизу снизу вверх.
Она подумала, что выглядит, должно быть, странно: в пижаме, босая, растрепанная, с раскрасневшимися глазами и в резиновых розовых перчатках. Смысл вопроса дошел до нее не сразу. Лиза сдвинула брови:
– Артем?..
– Он сказал, что здесь живет. Я думал, мы могли бы погулять. – Мальчик поправил рукой в варежке сползающую на глаза шапку.
– Откуда ты его знаешь?
– Ну как же. Мы подружились. Он еще предложил как-нибудь покататься на «ватрушках», пока зима не закончилась. Позовете?
У Лизы закружилась голова. Он потерла переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Мальчик, стоящий перед ней, определенно был настоящим, не галлюцинацией.
– Артем не может гулять, – сказала она, старательно выговаривая каждое слово.
– Почему? – нахмурился мальчик.
– Потому что он болен. Тяжело болен и не ходит уже много лет.
Мальчик продолжал хмуриться какое-то время, потом вдруг улыбнулся и сказал:
– Я понял. Он что-то натворил, и вы его наказываете. Передайте, что я заходил, пожалуйста. Очень хочу быть его другом. Он жаловался, что ни с кем не дружит, а это плохо. У всех должны быть друзья.
Мальчик развернулся и вприпрыжку побежал к лестнице. Лиза стояла на пороге, ошарашенная. Звуки шагов мальчика стихли где-то внизу, и только после этого она закрыла входную дверь.
До восхода солнца Лиза ничего больше не делала. Никакой уборки. Дверь в детскую была плотно закрыта.
В конце концов, когда солнце окрасило заснеженные улицы в голубоватую морозную рябь, Лиза оделась и стала выносить мешки на мусорку. Это заняло почти час. Мешки как будто не кончались.
Забросив остатки в зеленый контейнер, Лиза увидела странного мальчика снова. Он стоял у первого подъезда, держа около себя надутую «ватрушку» синего цвета. Мальчик помахал рукой, и Лиза помахала в ответ, хотя и не поняла зачем.
Пока она шла, не оставляло ощущение, что мальчик продолжает стоять и смотреть ей в спину. Хотелось оглянуться. Уже у самого входа Лиза – непонятно для чего – сделала вид, что поправляет шапку, мотнула головой в сторону, ощупывая взглядом двор, но мальчика нигде не было видно. Он ушел. Или не было его вовсе.
В процессе уборки Лиза нашла конверт с деньгами. Его три недели назад привез бывший муж Игорь. В тот день он приехал, как всегда, без предупреждения. Завалился в квартиру, нагло и по-хозяйски. Пальто снимать не стал, зато с порога забубнил, как умел:
– Пахнет у тебя, Лизк, дерьмом, слышишь? Давно проветривала-то? Я сто раз говорил, превратишь квартиру в черт-те что. Окна-то чего не открываешь? Лень, Лизк, до добра не доведет. Жопу-то поднять надо и форточку хотя бы открыть…
Лиза знала, что перебить его невозможно, а потому старательно отгоняла этот бубнеж куда подальше, пытаясь сосредоточиться на других делах.
Игорь встал в дверях кухни: лицо раскраснелось, большой живот поднимался и опускался, снег налип на меховом вороте и шарфе. Одышка. Ожирение. Самодовольство. Кислая мина. Все еще что-то бубнил. Обвинительное в ее адрес. Лиза напомнила себе, что это она его выгнала, а не наоборот. Пока Игорь был на работе, собрала вещи в два чемодана и выставила их в коридор. Игорь, конечно, ворвался в квартиру и долго, обстоятельно, грубо доказывал, что она, женщина, не имеет права так поступать. Но в конце концов сдался, забрал чемоданы и уехал к маме. Лиза знала, что за Игоревым гонором ничего не стоит. Он был мягок и слаб, брал только тем, что методично выедал, как говорится, мозги. В этом ему не было равных, и Лиза долгие годы не могла сопротивляться.
