– Ори, сука! – хрипел он. – Не молчи!
Но Лиза лишь крепче стискивала зубы, не желая ни единым стоном доставить мужу удовольствие.
Павел продолжал сильнее и злее. Запустив пальцы в ее волосы, он потянул так, что голова запрокинулась и из горла вырвался крик боли.
А затем содрогнулся всем телом и в изнеможении навалился сверху.
– Пошла вон… – влажно прохрипел он, сползая на кровать боком.
Кое-как выбравшись из-под мужа, Лиза, пошатываясь, вышла в гостиную, где лежало изорванное платье. Едва она наклонилась, чтобы поднять его, скрипнула дверь. Барыня, отупевшая настолько, что даже не догадалась прикрыться, тупо уставилась на Глашу.
– Лизавета Андревна! Да что ж это делается?! – со всхлипами пробормотала та. – Что делать-то будете?
– Перебесится, – вяло отмахнулась Лиза. – Как в прошлый приезд, заест его скука в медвежьем нашем углу, да уедет опять к своим шансоньеткам…
– А коль он вас до смерти забьет?! – Глафира беззвучно разревелась, трясясь всем телом. – Он же тогда все села оставшиеся продаст дружкам своим. Как мы без вас-то?
– Не бойся, не забьет. – Лиза, извиваясь, натягивала поданное Глашкой новое платье. Коснувшись красных ягодиц, она скривилась и зашипела. – От шлепков никто еще не помирал… Что стоишь, как дура? Помоги надеть…
Глашка с причитаниями бросилась помогать.
– Вы бы, барыня, ему травки какой в питье добавили али заговор какой прочитали. Можете ведь?
– Могу, – кивнула Лиза. – Только согласие его нужно. Можно и от пьянства отговорить, и от блуда… Только без толку это все, если сам не захочет… – Она набросила на плечи платок и, опомнившись вдруг, спросила: – А чего ты пришла-то вообще? Не советы же мне раздавать?
Девушка, утирая слезы подолом, подняла взгляд:
– Тимофей прискакал минут пять как. Говорит, отцу совсем худо…
Лиза обессиленно выдохнула, руки безвольно повисли вдоль тела.
– Когда ж ты, Глашка, научишься сразу суть докладывать? А?
На улице нервно перетаптывался, держа коня под уздцы, Тимофей. На широком лице плясали отсветы керосинового фонаря. Увидев барыню, он тут же бросился в ноги:
– Простите, Лизавета Андревна, что поздно так, совсем отцу худо. Одна надежда на вас!
– Помоги на коня сесть.
Лиза подошла вплотную, Тимофей обхватил руками ее талию и, словно ребенка на печку, поднял на коня. Барыня села по-девичьи, боком. Глянула на Глафиру:
– Если проснется, ничего ему не говори. Держись только подальше… Трогай!
Тимофей взял коня под уздцы и, подсвечивая чадящим фонарем тропку, широким шагом пошел вперед.
Днем дорога заняла бы не больше четверти часа, но в ночи, несмотря на спешку, пришлось идти аккуратно. В чернеющем поле оглушительно стрекотали сверчки. Из далекого леса на самом краю пахотной земли доносилось то ли мяуканье, то ли уханье. Идущий впереди Тимофей торопливо перекрестился:
– Успеть бы, Лизавета Андревна…
– Даст бог, успеем…
В небольшой, на двадцать дворов, деревеньке свет горел лишь в одном доме, стоявшем почти в самом центре. Оттуда же неслись монотонные напевы знахарок. В ночном воздухе повис одуряющий запах трав.
– Где?
Тимофей снял барыню с коня и зашагал, указывая дорогу. Лиза невольно засмотрелась на широкую спину, влажно облепленную домотканой рубахой.
«Понятно, отчего Глашка влюбилась». Она позволила себе улыбнуться. Нужно идти с чистой душой и светлыми помыслами. На пороге комнаты Лиза остановилась, глубоко вздохнула и встряхнула руки, прогоняя недавние события из памяти.
– Жди здесь!
Раздетый до пояса староста лежал на столе. Рядом суетились старухи, бормоча молитвы и окуривая раненого тлеющими пучками трав. Старик хрипло, судорожно вдыхал и с усилием выдыхал. Под трепещущими веками, словно испуганные мыши, бегали глаза.
Едва подойдя к столу, Лиза ощутила идущий от тела жар. Шмель лежал почти без движения на груди искалеченного старика.
– Давно он без памяти-то? – хмуро спросила Лиза.
– Да часа уж три как, – кивнула самая древняя из женщин, подняв на барыню затянутые бельмами глаза. – Я – старуха, ничего уже поделать не могу. Одна надежда, что ты молодостью своей сдюжишь, внучка…
Лиза встала на место знахарки и, закатив глаза так, что исчезла радужка, подняла руки. Бормоча молитву вперемешку с бабкиными наговорами, она понижала голос, пока не заговорила густым басом. По мере того как голос грубел, руки, вытянутые ладонями вверх, бледнели и растворялись, становясь почти неразличимыми в полутемном помещении.
Голос, рокочущий из девичьей груди, смолк. Полупрозрачные, словно из хрусталя, ладони опустились на грудь старика по сторонам от вмятин и скользнули под ребра.
Лиза почувствовала, как пальцы прошли сквозь легкие, наполненные воздухом и нездоровой влагой. Мягко обняла, словно раненую птичку, едва бьющееся, сдавленное выгнувшимися ребрами сердце.
«Потерпи, родной…»
Лиза развернула руки ладонями вверх и изо всех сил надавила на ребра снизу. Тело на столе выгнулось дугой. Ребра с хрустом распрямились и встали как положено. Нащупывая сосуд за сосудом, Лиза соединяла каждый. Раз за разом, чувствуя, как стариковское сердце бьется ровнее.
В дверь часто заколотили. Она нехотя, понимая, как много еще нужно сделать, вынула руки из-под ребер.
Загустевший воздух колыхнулся, в чуть приоткрывшуюся дверь заглянул Тимофей.
– Барыня, – с мольбой зашептал он, – в усадьбе неладное творится!
Лиза удивленно обернулась к Тимофею:
– Ночь на дворе, что там произойти может?
Мелькнула мысль, что не к сроку проснулся Павел.
– Бог с вами, Лизавета Андревна! Уж полдень скоро…
Она шумно выдохнула:
– Совсем счет потеряла… Что там случилось?
– Стреляли!
– Что?! – Лиза вихрем, едва не сбив Тимофея, вылетела из избы.
– Боязно мне, кабы Пал Сергеич не натворил чего опять… – проговорил он.
Лиза осмотрелась, увидела коня, на котором приехала ночью.
– Помоги сесть! – В этот раз, не церемонясь, она уселась по-мужицки и, тряхнув удилами, крупной рысью сорвала коня с места. – За мной! Быстрее!
Тимофей побежал следом, но вскоре отстал. Лиза проскакала мимо странного вида мужиков, целеустремленно шагающих навстречу, но слишком спешила, чтобы подробно рассмотреть их.
По опустевшему полю вокруг усадьбы она поняла, что действительно творится неладное. Пустовали и улица, ведущая к дому, и избы дворовых. Село словно вымерло. Лиза на мгновение замешкалась у крыльца.
Щелчок хлыста, будто выстрел, разорвал гнетущую тишину. Многоголосый бабий визг указал направление. Она потянула удила и, отчаянно колотя коня пятками, погнала к конюшне.
В груди похолодело. Все село собралось вокруг конского загона. Лиза спрыгнула на землю и, расталкивая толпу, пробралась к центру.
– Пропустите барыню! – зашептались в толпе. – Лизавету Андревну пропустите!
Едва оказавшись у ограды, Лиза замерла с широко распахнутыми от ужаса глазами.
У бревенчатой стены конюшни сидел, вытянув ноги в высоких сапогах, Павел. В левой руке он держал револьвер со взведенным курком, а в правой – кавалеристскую плеть. Обе руки были до локтей забрызганы алыми каплями.
– О-о-о!!! – хрипло заорал Павел. – Бла-а-а-говерная явилась! А мы тут разгулялись немножко! Будешь с нами?
Он пьяно рыгнул так, что волна сивушного перегара докатилась до людей за оградой. Лиза поморщилась, но не отступила. Взгляд ее соскользнул с пьяного мужа на врытый в центре загона столб коновязи. Чьи-то тонкие руки, туго стянутые бечевой, обнимали его с другой стороны.
– Глашка… – одними губами прошептала Лиза и тут же повысила голос: – Ты что с девкой сделал?!
– Зайди да посмотри!
Павел рассмеялся и откинулся на стуле. Стоявшая рядом бутыль упала. Водки в ней осталось на донышке.
– Не ходите туда, Лизавета Андревна… – прошептал сзади бабий голос. – Не надо…
Лиза, стиснув зубы, пролезла меж бревен ограды. На подгибающихся ногах она пошла к столбу в центре.
