Она вздохнула. Ну вот. А говорили, что в маленьких городках все друг другу помогают.
Вернувшись в квартиру, она с тяжелым сердцем медленно, одну за одной, потушила все конфорки. Она бы с большим удовольствием так и осталась сидеть здесь, на кухне, наблюдая за этими неверными синими огоньками – какой-никакой да свет! – но прекрасно понимала, что рано или поздно ее одолеет сон. И не дай Бог, погаснет какая-нибудь из конфорок! Ее воображение слишком хорошо живописало все ужасы последствий взрыва газа или картины мирно угоревших трупов, чтобы заставить Алису согласиться на темноту.
И она согласилась.
Затем, на ощупь, пару раз все-таки запнувшись о плинтус и больно приложившись локтем об угол, она добралась до своей комнаты, порадовавшись, что успела расстелить диван до того, как угнездиться на нем с книгой.
И тут в дверь поскреблись. Тихо-тихо. Вкрадчиво. Просительно.
Алиса прислушалась.
Скреб повторился.
Это не было похоже на то, как пытаются подобрать ключ, вставляя болванки в замочную скважину, нет. И на то, как царапают дверь, чтобы начертить на ней что-то неприличное, – тоже нет. Это было скрежетание живого о неживое. Кто-то – кто-то! – очень хотел попасть в эту квартиру и заявлял о своем намерении.
Алиса вжалась в угол дивана, свернувшись калачиком и натянув вторую простыню, служившую одеялом, практически до глаз.
«Скреб-скреб…» – снова вкрадчиво и в то же время требовательно донеслось от двери.
Может быть, кошка? Да-да, конечно же! Кошка! Кто-то впустил ее в подъезд – или же, наоборот, она выскочила из какой-то из квартир, пока хозяйка выносила мусор, – и теперь ищет, где бы притулиться.
Алиса с облегчением вздохнула. Она бы даже рассмеялась – если бы не боялась разбудить Кирюшу.
Скреб-скреб.
Будь свет, она бы даже и открыла дверь, приютила кошака хотя бы на ночь, но…
«Скре-е-е-еб», – на этот раз скрежет был долгим, невозможно долгим. Словно кто-то вел когтями от самого верха двери до самого низа.
И это точно была не кошка.
Алиса откинула простыню и на негнущихся, враз ставших ватными ногах проковыляла к двери. Если бы не Кирюша, она бы и шагу не сделала.
– Кто там? – спросила она неожиданно осипшим голосом.
– Соседка, – прошелестели в ответ. – У вас тоже света нет?
Алиса протянула руку, чтобы открыть задвижку: уж она-то будет повоспитаннее этой грубиянки из сорок седьмой! Ее пальцы коснулись металла – странно теплого, почти горячего.
– Соседка я… – повторили на площадке.
– Да, сейчас… – Задвижка не поддавалась, и Алиса, поднатужившись, потянула дверь чуть вверх. В ноздри ударил запах мокрой бумаги, гнилой травы и скисшего борща.
– Сестра Марины…
Алиса вздрогнула. Пальцы соскользнули с задвижки.
– Из сорок шестой…
Алиса, затаив дыхание, сделала шаг назад. Сердце гулко колотилось где-то в горле, пульсировало в висках.
– У вас тоже света нет?
Она сделала еще шаг, потом еще и еще – пока не прижалась спиной к стене. А затем медленно сползла на пол, не отрывая взгляд от того места в плотной черноте, где должна была находиться дверь.
– И… как долго не будет? – То, что стояло там, старательно выговаривало фразы, подражая Алисе даже в паузах.
– А какой теле…
Алиса разрыдалась.
Она сидела на полу, обхватив плечи руками, трясясь мелкой дрожью, и беззвучно – от ужаса перехватывало горло – рыдала.
А в дверь все скреблись и скреблись, повторяя по кругу одни и те же запомненные фразы.
* * *
Кирюша нашел ее рано утром, свернувшуюся в клубок и тупо уставившуюся на входную дверь.
Ему пришлось долго трясти ее за плечо, дергать за нос и щипать за уши, прежде чем она стала говорить. К счастью, он был слишком мал, чтобы испугаться ее невидящего взгляда или трясущихся губ.
– Тетлис, вы плюнули, – сказал он, вытирая пальцем струйку слюны, стекающую у нее из уголка рта.
Наверное, именно это невинное и такое простое действие привело ее в чувство вернее, чем любые биения по щекам или уговоры. Алиса моргнула. Мысли, которые пребывали в мертвенном оцепенении, зашевелились – словно капля воды упала на высохшую землю.
– Да-да, Киюшь, – пробормотала она, еле двигая онемевшим языком. – Да-да, я пьесто уснула.
Как только она более-менее пришла в себя, – то есть перестала заикаться, трястись и вздрагивать от каждого звука, – то позвонила Олегу.
Первые два раза она так и не дождалась ответа, а на третий звонок был сброшен.
«У меня Дашка ревнивая», – вспомнила она.
Четвертую попытку Алиса делать не стала.
– Тетьлис, – Кирюша переминался с ноги на ногу. – Тетьлис, мы когда гулять пойдем?
Алиса перевела на него невидящие глаза.
– Сейчас, – хрипло ответила она. – Пять минут. Пока собери игрушки.
Нож она выбирала тщательно, перебирая пальцами по лезвию и взвешивая на руке. Тесак не пойдет. Конечно, он удобен – наверное, удобен, ведь ей еще никогда не приходилось рубить или резать человека, – но его никак не спрятать ни в сумочке, ни тем более в кармане. Алиса уже видела воочию, как за ней по пятам идет маньяк-детоубийца, – и так же воочию представляла, как она будет наносить ему удар за ударом, удар за ударом… Нож для рыбы? Он легкий, да… Но слишком длинное и тонкое лезвие, тяжело спрятать, порвет ткань. Да и при ударе может сломаться… Ее не смущало то, что она не могла заставить себя даже бросить в кипящую воду живых раков или отчекрыжить голову свежепойманной рыбе, – этот выбор ножей был скорее ритуалом, нежели действительно подбором оружия, но она об этом не задумывалась. Наконец Алиса остановилась на небольшом универсальном ножике, судя по всему, самом старом из всех на этой кухне. Его потемневшая от времени и вспучившаяся от воды деревянная ручка удобно легла в ладонь, а источенное лезвие остро блеснуло, – и Алиса сделала несколько колющих движений, от живота вверх.
– Тетьли-и-ис! – прокричал из коридора Кирюша.
– Ща-ас! – отозвалась она, аккуратно заворачивая лезвие в старую газету.
Одеваясь на прогулку, Кирюша что-то весело щебетал, не выпуская из рук полюбившуюся музыкальную коробочку. Алиса автоматически натянула на него джинсовые шорты и какую-то розовую майку, подозрительно похожую на одну из Маринкиных. Но племянник не возражал.
Мятая и не выспавшаяся соседка из сорок седьмой, стоя на пороге квартиры, громко ругалась на кого-то, провонявшего всю площадку прелой ветошью и гнилыми овощами.
* * *
Колобок, неловко покачиваясь и рыгая протухшим пивом, сунул ей листовку. Алиса тупо воззрилась на красочное приглашение на новогоднюю елку. Ее мысли были заняты совершенно иным. Что-то тяжело ворочалось в них, вызывая смутный страх и нехорошие подозрения.
«Олег», – вдруг всплыло на поверхности этой мысленной глины.
«Олег», – вылепился и оформился голем осознания.
Не может быть.
Алиса похолодела. По спине побежали мурашки, листовка выскользнула из вспотевших ладоней.
Олег!
Вот откуда он так хорошо знает все эти истории – вплоть до мелочей. И дело вовсе не в маленьком городке и слухах, нет… Олег! Это он – тот самый маньяк! Он втерся в доверие, заболтал, обаял – и все это время подкрадывался к ней, чтобы украсть Кирюшу!
А Тася? Кто такая Тася? Действительно ли это его дочь – или просто несчастный украденный когда-то ребенок? Девочка не разговаривает – и может быть, дело не в стеснении, а в шоке? отрезанном языке?
Зато какая психологическая ловушка! Одинокий мужчина с ребенком! Любая дама растает от умиления и нежности, ослепленная пухлощеким карапузом… И нет никакой ревнивой Даши. Просто он не хочет привязываться к потенциальным жертвам!
Алису затрясло.
Нужно срочно бежать в полицию! Хватать Кирюшу, бежать в полицию – и просить, умолять, чтобы им дали пересидеть где-нибудь, пока Олега не поймают. Где угодно, даже в пустом кабинете, она как-нибудь заболтает и уговорит Кирюшу, что это всего лишь такая игра!
