Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ) - Скидневская Ирина Владимировна

Врач подходит, стоит рядом и спрашивает:

– Как дела?

– Все нормально, – отвечаю, – кажется, я начал уживаться с моими незнакомцами.

– Их несколько?

– Двое. Один все время делает гадости. Второй старается не шуметь.

– Ты их так и не вычислил?

– Я не могу. Это занимает много времени. Я не умею… Иногда я стою и варю кофе. Таймер тикает. Я вожу ложкой в турке, стараясь не касаться краев, и чувствую, как один из незнакомцев стоит сзади, всего в метре от меня. Я чувствую, как он меня разглядывает. Я ощущаю его ровное дыхание. Он знает, что может двигаться безбоязненно, потому что я никогда не развернусь. Мне надо успеть сделать ложкой тридцать два оборота, иначе минуты будут потрачены зря… И, знаете, в этот момент я очень сильно боюсь. Потому что незнакомец может сделать со мной все что угодно.

– А если попробовать? – спрашивает врач. – Если взять и обернуться? Ты упустишь пару минут жизни, но выиграешь многие-многие годы.

– Я размышлял об этом. Но… пока не могу. Я слишком долго составлял расписание. Это моя жизнь – не ваша. Вы же не сможете жить с постоянной зубной болью? Так и я. Если обернусь – эта боль не уйдет никогда.

– Получается, ты всю оставшуюся жизнь будешь бояться?

Я хочу ответить, но в этот момент срабатывает таймер. Пора отходить от окна. Врач замолкает, соглашается и не мешает. Потом он просто уходит. Как обычно.

Мама умерла по моей вине.

Почему-то я вспомнил об этом, когда варил кофе.

Когда ощутил, что за спиной вновь кто-то стоит.

У мамы случился сердечный приступ на кухне. Она как раз готовила ужин и с кем-то разговаривала по телефону. Как это обычно бывает – прижав телефон плечом к уху, в одной руке держала нож, а во второй яйцо, которое собиралась разбить в сковородку. Я слышал из комнаты обрывки фраз. Что-то о тяжелой жизни, о проклятой работе, о том, что с «этим малолетним психом» надо что-то делать. Последний год жизни она меня именно так и называла – малолетний псих. Хотя мне было уже двадцать четыре.

Потом мама замолчала – и в следующую секунду раздался грохот и звон. Что-то шумно упало на пол.

Я сидел в комнате и читал книгу. Таймер работал рядом. Я читал ровно двадцать пять минут и мог позволить себе закрыть книгу, только когда белая стрелка таймера укажет на цифру «ноль». Тогда же таймер издавал громкий и отчетливый звук. Так вот, звука не было, а я отвлекся от чтения, потому что мама упала на кухне. Я поднял голову над книгой. Я разозлился. Мне надо было читать, а не отвлекаться. Из кухни доносились хрипы и стоны. Что-то упало вновь. Прошла минута – и все стихло. Я вернулся к чтению. Информация поступала в мозг, все в порядке.

Когда таймер издал необходимый звук, я отложил книгу, поднялся и вышел из комнаты. Мама лежала на полу, среди разбитых яиц и посуды. Видимо, мама пыталась подняться или дотянуться до телефона, который отлетел в угол кухни, к холодильнику. Из-под ее головы растекалось разбитое яйцо, белела раздавленная скорлупа, и было похоже, что в мамины глаза тоже вставили эту самую скорлупу.

Я остановился на пороге, сожалея, что придется потратить действительно много минут на то, чтобы вернуть жизнь в нормальное русло. Ведь надо позвонить в скорую помощь. Изобразить сочувствие. Заняться какими-то бумагами. Нет таких таймеров, которые бы отсчитывали бесконечное множество убитого только что времени… Я сделал все, что было необходимо, и каждую минуту сожалел о том, что произошло. Потому что мама поступила отвратительно, так внезапно умерев. Надо было бы придумать таймер, который отсчитывает всю нашу жизнь. Чтобы каждый из нас видел, когда ему придется умереть, и готовился к смерти неторопливо, грамотно используя время. И чтобы встретил смерть тихо, не мешая окружающим, не заставляя их тоже тратить драгоценное время на ненужные церемонии. О, это было бы просто замечательно.

А ведь и отец умер по моей вине.

Я доварил кофе – таймер прозвонил, – и тяжелый взгляд в спину исчез. Я обернулся и, конечно же, никого не увидел. Незнакомец умел передвигаться быстро, когда хотел.

Минута, чтобы наполнить чашку кофе, добавить сахара. Еще полминуты, чтобы перенести ее в гостиную, поставить на журнальный столик и сесть перед телевизором. Полминуты – включить телевизор и выбрать канал.

Я поставил таймер на просмотр любимой передачи, плюс рекламное время. Рекламный блок длится в среднем две минуты и семь секунд.

Рядом со мной на диван сел врач.

– И отца тоже ты? – удивился он.

– Отец сломал два таймера. Убил два часа моей жизни, – пожаловался я, – и это не считая тех минут, которые улетели из-за его пьянства. Он всегда слишком много пил. Напивался так, что не помнил, где находился. Иногда давал матери пощечины за пересоленный борщ или за то, что нашел на вареном курином мясе кожицу. Еще отец считал, что может зайти ко мне в комнату и начать читать лекции. «Слышь, ты, – говорил он, облокотившись о дверной косяк, – умный слишком, да? Обложил себя этими дурацкими побрякушками и считаешь, что отлично живешь? Думаешь, мне нужен сын-идиот?»

– Так прямо и говорил?

– Он не стеснялся в выражениях. Я старался не обращать на него внимания, но отца это сильно выводило из себя. Он думал, что научит меня жизни. Обычно это заканчивалось тем, что отец швырял в меня кружкой или банкой из-под пива. Мать потом долго убиралась.

– И он бил тебя?

– Нет, никогда. Видимо, не мог перейти черту. Или считал недостойным. Не знаю. Но однажды он решил, что научит меня жизни, если вмешается в нее по-крупному. То есть сломал два таймера. Один был заведен на двадцать три минуты – ровно столько я читал в тот вечер. Второй тикал на подоконнике, чтобы подать мне сигнал, когда наступит время посмотреть в окно перед выходом на прогулку. Отец сначала вошел в комнату и в ярости потребовал, чтобы я немедленно вышвырнул все эти тикающие штуковины из квартиры. Они его, видать, сильно раздражали. Я не отрывался от книги. Информация в голове казалась мне важнее пьяных воплей отца. Так вот, он разозлился еще больше, схватил книжный таймер и со всей силы швырнул его об стену. Потом, не останавливаясь, рванул к окну, схватил второй, бросил его на пол и несколько раз ударил по нему ногой. Таймер, конечно, развалился. А я почувствовал, как минуты жизни сочатся, словно кровь, сквозь мою кожу.

– И ты его возненавидел? – спросил врач, беря мою кружку с кофе.

– Вряд ли я умею ненавидеть. Просто я понял, что отец и дальше будет вмешиваться в мою размеренную жизнь. Люди почему-то думают, что они вправе распоряжаться чужими минутами. Помните учителей? Когда отец выскочил из комнаты, я решил, что рациональнее всего будет убрать его из моей жизни.

– И что же ты сделал?

– Я не убивал его. В прямом смысле. Я решил, что будет лучше всего, если он убьет себя сам. Например, сопьется. Я прекрасно знал распорядок дня отца. Люди удивительные создания. Каждый из них придерживается своего внутреннего графика, забитого мелкими ненужными ответвлениями, на которые тратится уйма времени. Но четкий и ровный график есть у всех, пусть даже неосознанный. Так вот, я знал, когда отец начинает пить. Я знал, что он пьет, по каким поводам и как часто. И я решил стать еще одним его ответвлением. Я поставил таймер.

– На что?

– На паузы, в которые он не пьет. Например, отец брал бутылку пива с собой на кухню, когда читал газету. Потом он делал паузу и брался за вторую бутылку, только когда переходил из кухни в гостиную и включал телевизор. Это пауза примерно в пятнадцать минут. За это время отец быстро выпивал первую бутылку и больше не пил, потому что не вставал из-за стола и прочитывал газету от корки до корки. И вот в этой паузе появлялся я и предлагал отцу еще пива. Ненароком. Как бы невзначай.

– Ты готов был потратить свои минуты на это занятие?

– Я умею считать. Это были заработанные мною бонусы. С их помощью я выиграл гораздо больше времени. А вот отец так и не понял, куда пропали его паузы. Он стал пить чаще. У него пропало время, свободное от алкоголя. Я знал, что рано или поздно алкоголизм его убьет. Оставалось только придерживаться таймеров и сокращать паузы до минимума. Через неделю паузы практически исчезли. Отец пил постоянно, бутылку за бутылкой, и только радовался, что сын подносит ему свежего и холодного пива, едва он делает последний глоток. И вот однажды мои таймеры перестали работать, потому что паузы исчезли совсем. Я сказал отцу, что закончилось пиво и что ему наверняка лучше всего сходить и купить самому. Отец был в стельку пьян, он отмахивался от матери и упрямо твердил, что одна его нога там, а другая, стало быть, здесь. Он накинул что-то совсем легкое и отправился в тридцатиградусный мороз за очередной бутылкой пива. Как я уже говорил раньше, я не видел его тела, вмерзшего в тротуарную плитку. Должно быть, ужасное зрелище.