Темнота опускалась все ниже, уже не столько помогая, сколько мешая, но Серебров был этому даже рад. Он уже почти закончил. По-быстрому набросав сверху веток и снега, Михаил Степанович придал месту вид охотничьего шалашика. Отошел на два шага, критически осмотрел и остался доволен. Однако же про себя твердо решил, что вернется сюда, как только сойдет снег, и подправит могилу. Может быть, даже посадит сверху дерево.
Поспешно рассовав по отделениям Матвейкину добычу и усадив внутрь самого Матвейку, Серебров взвалил изрядно потяжелевший рюкзак на спину, воткнул в уши плеер и по своим следам отправился обратно. Пока еще было относительно светло, Михаил Степанович хотел отойти как можно дальше от этого места.
…обошелся с собою, как будто хреновый колдун –
превратился в дерьмо, а как обратно – не знаю… –
жаловался в плеере Полковник.
«Дерьмо, дерьмо я и есть, – отрешенно думал Серебров, под шаг удобнее устраивая рюкзак на плечах. – А когда таким стал? И обратно как? Никак обратно… то-то же…»
За его спиной, невидимые для случайного человека, растворялись во тьме три могилки – пара престарелых грибников, разделивших одну яму, девчонка-фотограф, неведомо как забравшаяся в эту глушь, и сегодняшний охотник.
На самой старой могиле вот уже два года росла маленькая ель, с пушистыми колючими лапками.
Мария Артемьева
Признание пришло к москвичке (ныне живет в Белгороде) Марии Артемьевой раньше многих собратьев по литературе темных жанров: она – автор сборников «Темная сторона Москвы», «Темная сторона Санкт-Петербурга» и «Темная сторона российской провинции».
В дальнейшем продолжила эту серию, выступив составителем антологий «Темная сторона дороги» и «Темная сторона Сети». Рассказ «Ферма» был опубликован в «Самой страшной книге 2015», также произведения Артемьевой выходили в антологиях «Пазл», «Альфа-самка», «13 маньяков», «Хеллоуин», «Рассказы к Новому году и Рождеству».
Вместе с писателем Алексеем Шолоховым и группой сподвижников выпускает альманах хоррора Redrum.
Ферма
Раз, два, три, четыре, пять,
Маму я иду искать.
Раз – дремучий вырос лес.
Два – твой дом во тьме исчез.
И три, и четыре
– никому не нужен в мире.
Скройся, убеги, замри,
Не реви и не ори.
Раз, два, три, четыре, пять,
С фермы нам не убежать.
Мама, мама, плачут дети –
Кракен съест их на рассвете.
* * *
Эту считалку для нас Очкарик когда-то сочинил. А я ее тут на стенке нацарапал для памяти. Ты, конечно, Очкарика не знаешь. И не узнаешь уже… Да не реви ты, мелкота.
Сядь вот тут тихонечко в уголке, спрячься за ящик и молчи. Слушай. Я расскажу тебе о Кракене. Постарайся запомнить. Когда-нибудь меня не станет, и ты один будешь прятаться тут в темноте.
Не хочешь? Сбежишь? Дурак ты. Если б отсюда можно было сбежать, кто бы привез тебя сюда!
Или ты воображаешь, что это обычная ферма? Ну, такая, просто ферма. Просто далеко, дальше, чем все другие, от города и людей. Так ты думаешь? Ладно, не реви. Все мы были такими же дураками. Все. И я тоже.
Что свистели эти твои мама-папа, которые привезли тебя сюда? Что ты здесь ненадолго. Воздухом подышать.
Солнышко, зеленая травка, курочки-лошадки-собачки, да? «Ты будешь немножко помогать по хозяйству, окрепнешь, поправишь здоровье». Бла-бла-бла, и все такое…
Ты еще веришь, что они случайно про тебя забыли? Весточки ждешь?
Может, и придет, почему нет. Только это ничего не значит. Ничего ты не понимаешь! Я тебе так скажу: это все Кракен. Он везде.
Ханна от своей приемной мамаши до сих пор письма получает. Не веришь? Я сам видел. Красивые такие, на розовой бумаге, пахнут приятно. Да что там, она даже ноты иногда Ханне присылает, для музыки. Ханна у них там музыке обучалась, на этом, как его… ну… Название еще такое чудацкое? А, вспомнил – вертипъяно! Смешно, да?
Это только Кракен мог такое выдумать: ноты! Для Ханны. Тут ведь у нас на ферме с утра до вечера сплошной свиной навоз, и никакого вертипьяно отродясь не водилось.
Но Кракену такое нравится. Он любит поизмываться. Души у него нет, он ведь не человек.
Видел ли я Кракена? Ну ты вопросы задаешь! Погоди, не так все просто. Тебе еще много чего понять нужно, малявка. Ты слушай лучше. И не реви. Никто здесь ничего поначалу не понимал. И я тоже. И все.
Ты главное-то знай вот что: Кракен везде. Убежать от него нельзя. Ты эту дурь выбрось и не морочь себе ею голову. И вот, вот тебе правило: если вдруг тебе скажут или сам начнешь думать, что Кракена никакого нет – знай, что это брехня собачья, говно свинячье, вонь пердячая! Кракен – он до человека всюду дотянется. Под землей, на небе, где бы ни был. Кракен – он всегда и везде, понял?
Это ты должен наизусть заучить, чтоб звенело и от зубов отскакивало. Всегда и везде, запомнил? Повтори еще раз. Вбей это в свою тупую голову! Усвоишь – дольше проживешь.
Я таких умников, как ты, пачками на ферме перевидал. Половину из них хозяйские свиньи сожрали. Ладно, не реви. Если жить хочешь – слушай меня.
Тут ведь все поначалу думают, что сбегут.
Ну, не совсем, конечно. Не каждый. Не такие, как Пузырь или там Шныра. Они слишком маленькие, чтоб додуматься. И, конечно, не такие, как наш Косорыл. Видел его? Нет, это его не здесь изуродовали. Это он родился таким красавцем.
Я однажды подслушал, как Хозяин с его приемными разговаривал – они сказали, что мамаша, которая его родила, зашибала сильно. Ну, пила то есть… У пропитой шалавы что родиться может? Только такой вот Косорыл – ни ума, ни слуха, поперек рта два уха.
Урод, конечно. Но зато добрый. За Ханну однажды вступился, когда к ней Жирдяй-на-Джипе приезжал. Ханна после его отъезда всегда точно безумная делается. Цепенеет. Сидит вся серая, как валун у дороги, и молчит. Ни словечка от нее не добьешься. Бывалоча, пока Хозяйка по затылку ее не огреет, с места Ханна не двинется, зови не зови. Аж глядеть на нее страшно.
Вот Косорыл Ханну и пожалел. Не знаю, что у него там в плешивой голове защелкнуло, только он перед Жирдяем встал и не пускал его к Ханне. За руки хватал, дорогу заступал. И все лопотал чего-то, по-своему, по-косорыльски.
А Кракен не любит, когда мешают.
Хозяин тогда Косорыла ногой под зад, да на ночь на воротах подвесил. Чуть не помер наш Косорыл. Подмерз, конечно. Но потом ничего, оклемался. Живучий он, даром что урод.
Кракен не терпит, когда в его дела вмешиваются. Чуть что – и окажешься в погребе, с крысами в одной яме.
Что? Хозяин – Кракен? Не пори чепуху. Хозяин – он просто злой, а Кракен – он не человек! Он на этой ферме был, когда еще никого тут не было. Прозрачный он, как водяной слизень, и липкий. И еще цепкий ужасно… Видел ли я его? Да в том-то и дело, дурья твоя башка!.. Как ты Кракена увидишь, если он на себя людей, как варежку на руку, надевает – такая его природа!
Не понял, да? А кто сказал, что ты все сразу поймешь? Если ты слушать не слушаешь, а только сбиваешь меня! Ты не сбивай. У меня и без тебя башка трещит, и мысли мечутся, как тараканы на свету.
Ты лучше молчи, малявка, а то еще Михей войдет сюда, услышит. Молчи! Молчи и слушай.
…Я ведь тоже поначалу думал, что тут люди. А это не люди, ничего даже похожего.
Я, когда впервые на ферму попал, долго не понимал ничего. Все надеялся, что найдется какой-нибудь взрослый, который поможет мне. И всем нам. Надо только найти кого-нибудь и рассказать, чтобы они поняли. И тогда нас спасут. Глупый я был ужас до чего. Дурак, вроде тебя.
