Ноги ударили о твердую, почти бесплодную, полную строительного мусора землю под окном, Женька упал на колени. Уши заложило, в голове была серая вата. Странно, но снаружи было глухо, беспросветно темно, а он видел, поднимаясь, силуэты.
Он понял, когда выпрямился. Они обступили его полукругом, прижав к стене, призрачные, как пряди пара, высокие, неподвижные. Горько, холодно было внутри, но зато он хорошо понял, что натворил. Они не могли забраться в квартиру, не могли, не существовало ничего под кроватью, на кухне или в вентиляции. В квартире темнота была просто отсутствием света, а снаружи – нет. И эта тьма вытаскивала, выкуривала его из квартиры фальшивым страхом, чтобы забрать с собой теперь, когда он оказался снаружи. Как того Славку, как остальных. А в следующее отключение придет и чей-то еще черед.
Было тихо, только какой-то гул, хотя ветра, как оказалось, не было. Ни теплая, ни холодная, над миром стояла ночь, и в ней можно было найти многое, только оно не ждало, чтоб его искали, – оно само забирало себе, кого хотело. Или могло.
Они стояли, глядя на Женьку, и он узнавал их лица, пусть они смутно текли, менялись. Прошло не больше двух секунд с момента его прыжка, но он успел увидеть их и узнать: лицо пьяного в кепке, ломившегося в дверь, лицо новогоднего наркомана, лицо человека, что однажды долго стоял во дворе и смотрел в окна, и того дядьки, что шел когда-то за ним от самой школы после уборки территории, пока Женька не оторвался, сделав крюк вокруг здания ЦСУ, лицо женщины из дорогой машины и старухи у подъезда. Лицо Серого, который рассказывал про вентиляцию. В них было что-то общее: светлые глаза, каменный, будто онемевший, чуть кривой рот.
Он видел их сейчас почти так же ясно, как днем, пусть они были лишь прядями тумана в темноте. Они смотрели на него, протянув руки, и туман стекал с их пальцев, почти невидимых в глухой тьме.
А потом дали свет.
На Женьку упал теплый желтый прямоугольник из открытого окна и сияние соседских окон. Очертили улицу светлые квадратики противоположной стороны – там были частные дома; загорелся оранжевый фонарик у магазина, а ярче всего были простые уличные фонари, сиявшие, словно на столичном проспекте. Прожектор на крыше педучилища отсвечивал в небо, и не было никаких теней с лицами, и тумана тоже.
Женька обернулся на открытое окно. Ему стало стыдно, нестерпимо стыдно за свою дурную истерику и испуг. Теперь все проходило. Ночь была ночью, каких он видел тысячи. В темноте, хоть немного разбавленной электрическим светом, уже ничего не таилось.
Умом он понимал, что, наверное, чудом пережил этот вечер. Зато знал, что в его квартире ему точно ничего не угрожает. Раз этому чему-то, темному, большому и страшному, пришлось приложить столько усилий, чтобы выманить его на улицу, значит, проникнуть внутрь оно было бессильно.
Женька постоял, приходя в себя, вдыхая свежий воздух, потом нашарил в кармане ключи и пошел вокруг дома, к подъезду.
Он не слышал, как в квартире снова громко и настойчиво зазвонил телефон.
Дмитрий Мордас
Дмитрий Мордас очень громко дебютировал в 2015 году, когда его первый рассказ («На холме») набрал больше всего голосов в отборе в «Самую страшную книгу 2015», а «Зайчик» победил на конкурсе «Чертова дюжина».
Женат, проживает в Белгороде, вот уже более года создает «визуальную новеллу» по мотивам «Зайчика».
Зайчик
– Ешь скорее, остынет!
Антон черпнул каши и с завистью глянул на Олю. Та уже позавтракала и теперь хрустела печеньем так, что крошки летели через весь стол. Осилив еще пару ложек, он перевел взгляд на окно. Там, среди морозных узоров на стекле, ясно различалась мохнатая лисья голова.
– Оль, гляди, лиса!
– Где? – Оля вскочила со стула и подбежала к окну.
– Да не на улице! Смотри: вот нос! Вот…
– Ну-ка доедай! – сказала мама, оторвавшись от журнала.
– Да, да… сейчас.
– Ничего не вижу, – сказала Оля.
– Доедай, совсем немного осталось!
Антон послушно набрал каши и с полным ртом указал на лису.
– И совсем не похоже!
Мальчик издал звук, который должен был означать: «Похоже!»
– Не-а.
– Похоже!
– Антон! – Мама отложила журнал и сердито смотрела то на Олю, то на сына.
Чуть позже, расправившись с кашей, он снова попытался отыскать лису, но та пропала, ушла. Теперь на стекле остались лишь узоры, похожие на вытянутые листья крапивы.
– А у меня на окне сова! – сказала Оля.
– Опять ты со своей совой! – Отец вошел на кухню и стал выдвигать ящики шкафа. – Милая, ты ключи от машины не видела?
– Правда-правда! Сова! Ты же вчера мне верил!
– Я их в корзину положила, возле телефона. Потеряешь ведь.
– Спасибо. И не было там никакой совы.
– Была. Глазюки – во! – Оля изобразила пальцами нечто размером с яблоко. – И светятся!
– Ну даже если и вправду сова. Чего она тебе сделает?
– Не знаю.
Оля надула губы, ушла, топоча по ступенькам, и громко включила на видике «Русалочку».
С тех пор как ей впервые привиделась сова, она спала только с родителями, и ни хитростью, ни уговорами не удавалось заставить ее лечь в новой комнате. Антон тоже плохо спал. Ворочался, непривычный к огромному деревянному дому, к его скрипам, и все думал о том, что скоро нужно будет идти в школу. Он ни разу еще не бывал новеньким, но подозревал, что ничего хорошего его не ждет. Особенно если принять во внимание его очки с толстенными стеклами.
А прошлой ночью с ним случилась странная вещь. Он услышал музыку. Где-то далеко, на самой границе восприятия, звучала флейта.
Он поднялся с кровати и выглянул в окно. Под яркой луной видна была черная опушка леса и белое, укрытое снегом поле, отделявшее от нее дом.
Там, в поле, кто-то танцевал. Темные, едва различимые фигуры прыгали, катались в снегу, ползали на четвереньках. Антону вспомнились истории о волках, играющих под луной, но это были не волки. Они вставали на ноги, они брались за руки и кружились, вздымая снежные вихри, исчезали и появлялись вновь. Вдруг музыка стихла. Фигуры замерли и, Антон был в этом уверен, уставились на него.
Задернув шторы, он бросился в кровать, и всю ночь ему чудилась под окном какая-то возня, слышалось хлопанье огромных крыльев и скрежет по подоконнику. Вот почему в это утро он не смеялся, как раньше, над Олей и этой ее «совой».
Он допил чай и хотел уже подняться в зал, к сестре. Смотреть «Русалочку», раз уж Оля первой добралась до видика, но в дверь позвонили.
Мама пошла открывать, а Антон выглянул в коридор. Он думал, что, может быть, это отец опять что-то забыл, но на пороге стояли двое милиционеров. Антон спрятался и, как ни вслушивался, не мог разобрать, о чем они говорят.
– Тоша! – позвала мама, и ему пришлось выйти в коридор. – Ты видел этого мальчика?
Милиционер протянул фотографию. На той был рыжий паренек лет восьми, на фоне ковра. На руках он держал полосатую кошку и широко улыбался.
– Нет!
– Ясно, – вздохнул милиционер и дал маме какую-то бумажку. – Если что – звоните.
– А что им нужно было? – спросил Антон, когда они ушли.
– Да мальчика искали. Говорят, в лесу заблудился.
Смотреть мультики Антону больше не хотелось; посидев немного в своей комнате, он надел куртку.
– Я пойду погуляю! – крикнул он.
– Только к лесу не подходи!
Он обогнул пару раз дом, побросал снежки в забор, затем отпер скрипящую калитку на заднем дворе и вышел в поле, похожее на укутанное в снег озеро с застывшими белыми волнами.
Следов в поле не виднелось, так что те фигуры не могли быть ничем иным, как сном. Он прошел половину пути до леса и встал, по колено в снегу, примерно там, где видел вчера эти странные танцы. Было тихо, и только ветер гонял по полю ледяную пыль. Щурясь от солнца, Антон заметил неподалеку что-то темное. Он подобрался ближе и увидел вязаную варежку.
