Порывистый ветер рвал на мне одежду, прижимал к земле сухую траву и брызгал в лицо первыми каплями дождя. Я едва успел добежать до хижины Франчески, как хлынул ливень. Ветер яростно трепал не затворенную дверь хибарки, то распахивая настежь, то захлопывая.
Я вошел. Внутри пахло прахом и плесенью. На полу у порога был брошен платок, рядом – хелис. Подняв фонарь повыше, я шагнул вперед.
Она лежала на узком ложе, устремив на меня желтые глаза с сильно уменьшенными зрачками. Никогда не забыть мне этот жуткий взгляд – грозный, безжалостный, по-звериному жестокий.
Франческа умерла в ту ночь…
Она лежала передо мной на алтаре нашей любви, оплаканная только мною и дождем. С тоской глядя на прекрасное тело Франчески, я не мог поверить, что оно мертво.
Эта женщина, как черта у зеркала, разделившая мою жизнь на две несогласуемые части, открывшая мне вселенную чувств.
Франческа, моя вакханка и моя невеста…
В часы бдения у тела усопшей царила невообразимая тишина. Свечи догорали, я зажигал новые, потом открывал ненадолго дверь, чтобы проветрить комнату, и возвращался обратно.
Я сам выкопал могилу под молодым, промокшим насквозь кипарисом и засыпал землей свою возлюбленную.
Прислонившись щекой к сырой земле, я рыдал неутешающими рыданиями.
– Спи, моя любимая, пусть тебя убаюкивает ветер…
Всю ночь я провел на могиле Франчески, слушая, как в завываниях ветра рождается полная скорби и отчаяния мелодия. К утру, совершенно окоченев в холодном тумане, я вернулся в опустевший домик и содрогнулся от страшной тишины.
Стоя на пороге полуразрушенной рыбацкой лачуги, я смотрел и не узнавал это место. Как я попал сюда? Дверь и окна хижины выломаны, пол давно сгнил, черные трещины зияли в облупившихся стенах. Злой сырой ветер будто хотел смести жалкие развалины с лица земли.
В неярких бликах пасмурного утреннего света я увидел хелис, арфу дьявола, таинственную древнюю лиру, певшую мне о никогда не утоляемой страсти. Он валялся на полу возле ложа. Мой искуситель умер вместе с Франческой.
Дрожащими руками я потянулся к хелису. Словно голос с небес провозгласил мне: «Скрой то, что является вражьей силой, уничтожь его!»
Той ночью я сжег хелис вместе с развалинами дома.
По серому небу с бешеной скоростью мчались низкие тучи, сливаясь с бушующим морем и дымом пепелища.
Не помню, как я добрел до монастыря.
Оставшись один, я наглухо закрылся в келье, ибо мне захотелось умереть, прекратить существование. Чувство вины мучило меня. Почему умерла Франческа? От любви ко мне, из-за того, что я ее бросил? А если отец Северин прав, и мне являлся жуткий суккуб, порождение лукавого?
Весь день после похорон Франчески я мучил себя, но так и не нашел ответа.
Глубоким вечером, когда свеча на аналое уже догорала, в окно возле самой постели заглянула луна, и на пол легли белые пятна.
Спать не хотелось, но я задул свечу, лег, силясь забыться. В бессоннице я обвинял лунный свет и даже попробовал найти что-нибудь, чем можно занавесить окно, но не нашел.
Я долго читал молитвы и наконец заснул.
Не помню, что я видел во сне, вероятно, что-то страшное, ибо вскоре в испуге проснулся от толчка в ребра. Продолжая лежать, я разглядывал келью. От напряжения казалось, что все предметы шевелятся.
Вдруг что-то мягкое сорвалось с подоконника и упало вниз. Через некоторое время я услышал шаги как будто животного и стон – не то звериный, не то человеческий…
– Человек или зверь, – воскликнул я, – повелеваю тебе именем Господа Иисуса Христа, скажи, кто ты.
За дверью послышался шорох, а потом голос. Кто-то тихонько запел.
Я задрожал всем телом, будто под ледяным дождем.
Голос звучал как из-под земли, но я узнал его…
Затем дверь медленно, бесшумно отворилась… и в комнату вплыла она…
В тусклом лунном свете, в платье, измазанном землей, стояла Франческа. Она поднимала руки, то ли подзывая, то ли указывая на меня.
– Франческа? – промолвил я одними губами, ибо горло сдавил ужас.
Та, что стояла передо мной, походила на Франческу, но не была ею. Она шагнула вперед. Ее лицо ушло из лунной полосы, и в темноте светились только глаза – желтые, дерзкие, зовущие, холодные, хищные… Глаза волчицы…
Привидение проплыло через всю комнату. Оно улыбнулось бледными губами и прошептало:
– Джозефе, где мой хелис? Верни мне хелис. Как же я спою тебе без него? Мука тяготит меня. Помоги мне сбросить этот груз. Коснись меня рукой. Ты прибежище моих наслаждений…
Прекрасное лицо искажала смертная мука, глаза смотрели на меня, но не видели, вместо улыбки – судорога трупной агонии. Она следила за мной невидящими глазами. Потом наклонилась и коснулась моих губ ледяными безжизненными губами.
Мы слились в чудовищном поцелуе.
Все исчезло в мучительном, ни с чем не сравнимом страдании…
…на рассвете меня разбудил протяжный звон монастырского колокола.
День прошел в неустанных молитвах о несчастной грешнице. Я не знал, каким богам поклонялась Франческа, но просил Господа спасения для нее…
Следующей ночи я ждал. И Франческа снова пришла.
Когда луна заглянула в окно, неодолимая сонливость заставила мои веки на время смежиться. Но когда сон начал туманить мне голову, каким-то чутьем я уловил, что Франческа где-то рядом. Послышался шорох платья, а потом тихое пение…
Я открыл глаза. Она стояла у порога. У меня едва хватило самообладания, чтобы не закричать.
– Любовь моя, – прошептала Франческа. – Ты мне дороже жизни и души! Тебя, одного тебя хочу!
Как ни пытался я отвести глаза, но ей все-таки удалось перехватить мой взгляд, связав нас прочной алой нитью. Я испытывал невыразимый душевный гнет. Ее желтые глаза – так мне почудилось – старались проникнуть в мои мысли. Я подчинился, не сделав даже попытки сопротивляться. Ее губы кривились в победной усмешке торжества.
Она медленно подплыла ко мне и наклонилась так низко, что я почувствовал могильный холод.
В смертельном порыве она вновь и вновь звала: «Приди ко мне!..»
…порывы страсти сменялись приступами панического ужаса…
Я снова умирал, испытывая непередаваемые страдания, словно все атомы моего тела поменяли взаимоотношения.
В глубине души трепетало жуткое желание, затаенная радость – войти в таинственный мир моей мертвой возлюбленной, отдаться запредельной любви навсегда.
Прошел еще день. Но дневные занятия не возвращали мне ясности сознания. Надо мной тяготел черный морок. Я понял, что только и жду ночи, страшась и желая появления Франчески. Ко мне вернулось мучительное томление страсти.
Я снова жаждал ее. Я знал, что она придет…
…Еще не начинало светать, и тьма казалась мертвой, когда на лестнице раздались шаги. Затем дверь бесшумно отворилась, и в комнату вплыла Франческа. В одной руке она держала воображаемую арфу, другой трогала струны.
– Джозефе! Где мой хелис?! Я жду…
В ушах зазвучали дикие арпеджио, и некуда было спрятаться от всепроникающих безжалостных звуков. Надо мной раскинулась тонкая сеть из огненных нитей.
Я понимал, что гибну. Утром мне едва хватило сил, чтобы подняться и выйти из дома послушников.
Меня не пугала мысль об адских муках, я лишь сожалел о том, что сжег хелис. Возможно, я смог бы откупиться… Теперь ее инструментом стал я сам. Она играла мною, она играла на мне, как на хелисе!
Я должен был умереть или снять проклятие. Разгоняя морок пламенем искренней веры, мучимый виной перед возлюбленной, я отправился на ее могилу и обрызгал святой водой невысокий холмик еще не успевшей затвердеть земли. Тотчас над ней поднялось белое облачко, в котором угадывались очертания обольстительного тела Франчески, и послышались ее тихие стоны. Она проплыла между могил мимо меня и исчезла…
