Мэйв Флай (ЛП) - Лид С. Дж.

- Во-вторых, я не знаю, сработает ли это с сырым яйцом. Только если у тебя там нет какого-нибудь зажима или чего-то такого, что не дает вещам открываться. Что, безусловно, работает, но я думаю, тебе нужен более аутентичный подход. Но... свари всмятку. Не такое нежное снаружи, но с жидким желтком. "Поцелуй шеф-повара", знаешь?

Я моргаю. Я никогда не думалa о варке всмятку. Идея неплохая, и я ничего не могу с собой поделать, я чувствую, как что-то происходит в нижней части моего бикини, но не из-за этого мужчины рядом со мной. Он притворяется, пытаясь произвести на меня впечатление. Я не знаю, за кого или за что он меня принимает, но я знаю, что он ошибается, и я знаю, что он - это не та кожа, которую он сейчас носит. Есть множество причин, чтобы примерить на себя новую личность. Переезд на новое место, чтобы начать новую жизнь, - одна из самых веских причин, а этот город, в частности, побуждает нас примерить на себя эти личности, вселиться в кого-то нового. И часто бывает трудно понять, кем мы хотим быть на самом деле. Здесь так много призраков и легенд, которые могут завладеть нами. Через некоторое время легко потерять себя в этом. Стать скорее продолжением города, чем отдельной личностью. Но я не собираюсь участвовать в том, чтобы этот спортсмен на мгновение погрузился в чужую жизнь, и уж тем более не собираюсь быть рядом, когда он поймет, что предпочитает свою миссионерскую банальность с кокаином и "Mартини" той темноте, которую он надеется получить от меня в данный момент.

- Думаю, тебя ждут, - говорю я, указывая на актрису, сидящую на шезлонге и смотрящую на нас.

Последняя ее роль - непонятная молодая мачеха умирающего от рака ребенка. Фильм шел два часа, и, по-моему, полтора часа из них эта актриса проплакала. Она номинирована на какую-то премию. Возможно, она выиграет.

- Как обычно, - говорит он, глядя на меня.

Он, как и все, ослеплен тем, что хочет видеть.

- Я девственница, - говорю я.

- Отлично. Идеально, правда.

- У меня герпес. И гонорея.

- А у кого их нет?

- Я страдаю редким и неизлечимым заболеванием крови, которое унесет мою жизнь через три месяца. Это будет очень грязно. Больничные палаты. Потеря веса, пока я не превращусь в мешок с плотью. Прозрачная кожа. Рвота. Полуночные телефонные звонки со слезами на глазах. Очень эмоционально.

- Тогда нам лучше приступить к работе.

"Киска" - это действительно единственный настоящий приз.

Актриса прочищает горло, поднимает брови и громко подтаскивает свой шезлонг к нашему.

- Похоже, вы тут развлекаетесь. Решила посмотреть, из-за чего вся эта шумиха, - говорит она.

Она в ярости. Это наполняет меня достаточной радостью, чтобы компенсировать разочарование от испорченного утра.

- Просто болтали о смерти, - говорит Гидеон.

- Я уже ухожу, - говорю я.

Актриса резко откидывает волосы на плечо и опускает солнцезащитные очки на глаза.

- Вообще-то я родилась мертвой.

Тишина. Ворон садится рядом с бассейном.

- Что? - говорит Гидеон.

- Да. С пуповиной, обмотанной вокруг горла.

Актриса делает паузу, наклонив голову так, что ее шея обнажается на солнце. Мы с Гидеоном оба смотрим на эту женщину, которая явно ждет ответа, явно привыкшая его получать.

Гидеон не реагирует, поэтому в конце концов это делаю я.

- Кто говорит подобную хрень?

13

The Five Blobs - студийный ансамбль, собранный Берни Ни^[14] (которого на протяжении всей его карьеры ошибочно называли Берни Ни) в Лос-Анджелесе для создания песни "The Blob", предназначенной для сопровождения фильма Стива Маккуина 1958 года. Песню написали Мак Дэвид и Берт Бахарач, и когда компания "Columbia Records" выпустила ее в том же году, что и фильм, она мгновенно стала хитом. Имя Берни Ни (как правильно, так и не очень) нигде не упоминалось ни в фильме, ни в сингле "Columbia Records", и его очень громкое возмущение по поводу такого исключения привело к расторжению контракта с лейблом. The Five Blobs продолжили свою деятельность с Берни во главе на "Joy Records" и выпустили несколько 45-х дисков, но найти их сейчас практически невозможно. Я делаю громче звук в наушниках и возвращаюсь домой.

Я прохожу мимо места, где лежала кукла, и по-прежнему ничего нет. Я презираю это чувство, как будто за мной кто-то наблюдает. Как будто меня заметили.

Дом выглядит аккуратным и обычным, но когда я подхожу к ступенькам, то ощущаю явную неловкость, которую никак не могу уловить. Возможно, это остатки куклы... но нет. В доме что-то изменилось. Я пристально смотрю на него.

Через мгновение я понимаю, в чем дело. Туфли Хильды на месте, на ступеньке перед домом. Я проверяю время. Обычно она уже уходит на обеденный перерыв. Но ее туфли здесь. По непонятным мне причинам она настаивает на том, чтобы носить внешнюю и внутреннюю пару. Но у нас с Хильдой есть распорядок дня, и мы почти никогда от него не отступаем.

Я снимаю наушники и вхожу внутрь. Внутри все как-то по-другому. Меня охватывает внезапная и полная уверенность в том, что что-то не так, и я испытываю лишь живой ужас. Я заставляю свои ноги перенести меня в комнату бабушки, и мои глаза сканируют пространство. Она спит, если не мирно, то так, как всегда. Все в порядке. Я выдыхаю, сердце замирает.

Хильды здесь нет.

Но в гостиной кто-то есть. Я чувствую его, ощущаю. Незваный гость в нашем доме. Я выхожу и вижу, что Хильда сидит на диване, прямо, руки на коленях, волосы не совсем одного цвета зачесаны назад и собраны в тугой пучок. Ждет меня. Ее привычный суровый взгляд с иностранной строгостью сменился задумчивостью. Это больше, чем что-либо другое, настораживает меня.

Я медленными шагами вхожу в комнату, тщательно сохраняя пустоту в мыслях.

- Хильда. Что ты здесь делаешь? - говорю я.

- О... Мэйв. Я тебя не слышала. Садись.

Это мой дом. Дом моей бабушки. Она не должна предлагать мне сесть. Почему она говорит мне сесть?

- Я предпочитаю стоять, - говорю я.

- Пожалуйста, садись.

- Я не хочу сидеть. Не моглa бы все-таки объяснить мне, что происходит?

Хильда сжимает руки на коленях и делает быстрый вдох, как человек, который напрягается, чтобы сделать что-то, что онa делалa много раз раньше и знает, что будет делать это еще много раз. Эффективность - специализация Хильды.

- Мэйв. Время пришло.

- Время для чего?

- Ты меня не слышишь, - oна замедляется, совсем чуть-чуть. - Пора.

По Стрипу проезжает автобус "Star Watch". Над деревьями кружит стая попугаев.

- Нет, не пора, - говорю я.

- Мне очень жаль, - говорит Хильда.

Ее тон не говорит о том, что она сожалеет. Он говорит о том, что она выполняет свою работу. По-деловому. Лаконично.

- Ей осталось два года, - говорю я. - Это не может быть сейчас.

- Кто тебе сказал, что два года?

- Я провела исследование. У нее еще есть два года.

Хильда кивает сама себе, глядя на меня сейчас самым ужасным взглядом, каким только может смотреть человек на другого, - взглядом, который я никогда не думала, что увижу от нее. Жалость. Это хуже, чем любое оскорбление, которое она могла бы бросить в мой адрес.

- В Интернете пишут всякую ерунду, - говорит она.

А я слишком полна паники, чтобы ответить на это замечание с той жестокостью, которой оно заслуживает.

Я сажусь. Падаю. Я не знаю. Я в кресле.

- Нет, - говорю я.

- Качество ее жизни ухудшается. Она устала, и ей нужен отдых.

- Она отдыхает.

- Это не отдых.

- Нет.

- Она испытывает боль. Как ты знаешь, ее последняя воля...

- С ней все в порядке, Хильда. Она просто... отдыхает.

- Мэйв, - oна наклоняется вперед, механически пытается дотянуться до моей руки, но я отстраняюсь. В ответ на мой отказ Хильда меняет позу и напускает на себя скованный и явно отрепетированный вид сочувствия. - Мэйв, это тяжелая новость, но это то, чего она хотела бы. Всегда тяжело терять любимого человека. Это тяжело, - продолжает она, как ребенок, читающий сценарий школьной пьесы. - K этому нужно готовиться. Но нам не нужно возвращаться в больницу. Мы можем сделать это здесь. И мы можем подождать. Два дня, может быть, три. Но не больше.