Талисман мумии - Стокер Брэм

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55

Я был рад слышать такие слова, а её последнее предложение привело меня в восторг. Мы вместе ходили по разным помещениям и коридорам, восхищаясь чудесным вещами. Там было поразительное количество предметов, так что нам приходилось их просматривать только мельком, но потом мы решили, что нам следует осматривать их постепенно, день за днём, и изучать более подробно. В зале располагалось что-то типа большой рамы с цветочным орнаментом по стали, которую, по словам Маргарет, её отец использовал для подъёма тяжёлых каменных крышек саркофагов. Сама рама была не слишком тяжёлой, так что её можно было легко передвигать. С её помощью мы по очереди поднимали крышки и рассматривали бесконечные ряды иероглифических картин, вырезанных на большинстве из них. Несмотря на своё признание в невежестве, Маргарет знала о них достаточно много; этот год, который она прожила вместе с отцом, оказался бессознательным повседневным уроком. Она обладала замечательным, ясным умом и хорошей памятью, так что её познания, накапливавшиеся понемногу, разрослись до такой степени, что многие учёные могли бы ей позавидовать.

И тем не менее все это было таким наивным, бессознательным, таким девическим и простым. Ей была присуща такая свежесть во взглядах и мнениях и так мало она думала о себе, что в её компании я на время забыл обо всех бедах и тайнах, охвативших этот дом, и я снова почувствовал себя юным…

Из саркофагов самыми интересными были, без сомнения, те три, что находились в комнате мистера Трелони. Два — из тёмного камня, один — из порфира, а другой из чего-то похожего на бурый железняк. На них были вырезаны иероглифы. Но третий поразительно отличался от них. Он был сделан из какого-то жёлто-коричневого материала с преобладающей игрой цвета, как у мексиканского оникса, на который он во многом был похож, но его естественный рисунок был выражен меньше. Там и сям виднелись места, почти прозрачные. И нижнюю часть и крышку покрывали сотни, а, может быть, и тысячи мелких иероглифов, идущих, казалось, бесконечными рядами. Сзади, спереди, с боков, на краях, внизу — везде были эти изящные картинки синего цвета, чётко и свежо выделявшиеся на жёлтом камне. Он был длинным, футов девять, и, возможно, ярд в ширину. Края были волнистыми, так что прямые линии не резали глаз. Даже углы были так изящно изогнуты, что на них было приятно смотреть.

— Поистине, — сказал я, — он, должно быть, предназначался для гиганта!

— Или для великанши! — заметила Маргарет.

Этот саркофаг стоял вблизи одного из окон. От всех других саркофагов он отличался одной деталью. Все другие саркофаги в доме, из какого бы материала они ни были сделаны — гранита, порфира, железняка, базальта, сланца или дерева, внутри были простыми по форме. У некоторых внутренняя поверхность была чистой, у других её — целиком или отчасти — покрывали иероглифы. Но ни в одном не было ни выступов, ни неровной поверхности. Их можно было использовать в качестве ванн; и действительно, они были во многом похожи на каменные или мраморные ванны римлян, которые я когда-то видел. Однако внутри этого было приподнятое пространство в виде человеческой фигуры. Я спросил Маргарет, может ли она это каким-то образом объяснить. В ответ она сказала:

— Отец не хотел об этом говорить. Это сразу привлекло моё внимание; но когда я его об этом спросила, он сказал: «Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, малышка — если доживу! Но не сейчас! Эта история ещё не рассказана так, как я надеюсь рассказать её тебе! Когда-нибудь, и, возможно, скоро, я узнаю все, и тогда мы вместе этим займёмся. Ты увидишь, что это весьма интересная история — сначала и до конца!» Только один раз после этого я ему заметила — и, боюсь, слегка легкомысленно: — «Не рассказана ли ещё та история о саркофаге, отец?» Он покачал головой, посмотрел на меня очень серьёзно и ответил: «Ещё нет, малышка, но это будет — если доживу!» Это его повторение насчёт его жизни меня очень испугало; я больше не решалась об этом говорить.

Почему-то рассказ Маргарет привёл маня в возбуждение. Не знаю точно, как и почему, но это было похоже на какой-то проблеск надежды. Мне кажется, бывают моменты, когда мышление сразу принимает что-то на веру, хотя невозможно проследить ни течение мыслей, ни связи между мыслями. До сих пор мы пребывали в полном неведении в отношении мистера Трелони и того странного нападения, которому он подвергся, поэтому все, что могло навести нас на какой-либо след, даже самый слабый и неопределённый, приобретало оттенок уверенности и определённости. Здесь мы имели дело с двумя моментами. Во-первых, мистер Трелони связывал с этим определённым предметом какие-то сомнения насчёт своей жизни. Во-вторых, в связи с этим он чего-то ждал или у него были какие-то намерения, о которых он не рассказывал даже своей дочери, пока все не разъяснится до конца. Опять же, нужно иметь в виду, что этот саркофаг отличался от других. Что означало это странное возвышение? Я ничего не стал говорить мисс Трелони, опасаясь, что я её или испугаю или подам надежду; но я решил, что как только будет возможность, я займусь исследованием этой проблемы.

Рядом с саркофагом стоял низкий столик из зеленого камня, похожего на гелиотроп или красный железняк! Ножки были сделаны в виде лап шакала, и вокруг каждой из них обвивалась змея, искусно выполненная из чистого золота. На столике стояла странная и очень красивая коробка или ларец необычной формы. Она была похожа на маленький гроб, если не считать того, что длинные боковые стороны были сведены в точку, вместо того, чтобы быть обрезанными, как в верхней, горизонтальной части. Таким образом, получался неправильный пятиугольник — две плоскости каждой из боковых сторон, один торец и верх и низ. Пятигранник этот был сделан из цельного куска камня; такого камня я никогда ещё не видел. В основании он был интенсивно зеленого цвета — цвета изумруда, без блеска, конечно. Камень был невообразимо твёрд и обладал тонкой текстурой и казался драгоценным камнем. По мере движения вверх камень светлел с неощутимым на глаз изменением цвета, и наверху становился нежно-жёлтым. Это не было похоже ни на что из того, что я когда-либо видел, и ни один камень или самоцвет не напоминал этот. Я подумал, что это какой-то уникальный загадочный самоцвет, или матрица какого-либо драгоценного камня. Он весь, кроме нескольких мест, был испещрён мельчайшими иероглифами, искусно выполненными тем же сине-зелёным цементом, или пигментом, как и на саркофаге. В длину он был примерно два с половиной фута; вдвое меньше в ширину и почти фут в высоту. Пробелы располагались неравномерно, начинаясь сверху и сбегая к заострённому концу. Эти места казались более прозрачными, чем все остальное Я попытался поднять крышку, чтобы посмотреть, не могли ли они быть полупросвечивающими, но она держалась прочно. Крышка была так плотно пригнана, что вся этот ларец казался единым целым с вынутой таинственным образом серединой. На боках и краях виднелись какие-то странные протуберанцы, выполненные так же искусно, как и все остальное. В них были непонятного вида отверстия или пустоты, отличавшиеся друг от друга в каждом случае; они, как и все остальное, были покрыты иероглифическими фигурами, тонко выгравированными и заполненными тем же сине-зелёным цементом.

С другой стороны от огромного саркофага стоял другой небольшой столик из гипса, с искусно выгравированными на нем символическими фигурами богов и знаками зодиака. На этом столике помещалась шкатулка размером примерно в квадратный фут, сделанная из пластин горного хрусталя, вставленных в оправу из полосового красного золота, красиво гравированная иероглифами, расцвеченными сине-зелёным цветом, очень похожим по оттенку на цвета саркофага и ларца. Это произведение искусства в целом было вполне современным.

Но если шкатулка и была современной, то, что было внутри, таковым не являлось. В ней, на подушке из тонкой, как шёлк, золотой ткани со странным оттенком старого золота, покоилась рука мумии, поразительная по совершенству. Рука женщины, тонкая и длинная, с тонкими, сужающимися к кончикам пальцами, и почти такая же совершенная, как и в то время, когда её бальзамировали тысячи лет назад. При бальзамировании она ничуть не потеряла своей красоты, даже запястье, казалось, сохранило гибкость, лёжа на подушке в изящном изгибе. Кожа была цвета старой слоновой кости, смуглая нежная кожа наводила на мысль о жаре, но затенённой жаре. Поразительная особенность этой руки заключалась в том, что у неё было целых семь пальцев — два средних и два указательных. Верхний край запястья был неровным, как будто бы рука отвалилась, и словно запятнан чем-то красно-коричневым. Рядом с рукой на подушке лежал небольшой скарабей, искусно выполненный из изумрудов.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55