Непроявленные пленки (ЛП) - Харди Камрин

— Может быть, она была и не первым призраком, которого я увидел, — медленно и тихо повторил он. — Может быть, я видел их в детстве, но тогда они казались мне монстрами из кошмаров. Нереальными, плодом моего обеспокоенного детского воображения.

Юэн перестал жевать. Он застыл и посмотрел на Бернарда удивлённо и даже как-то испуганно.

— А потом? Потом ты их видел? Призраков.

— Не помню. Вроде нет. Может, я их и видел, но не придавал этому значения, считал их людьми, а они не особо-то обращали на меня внимание. Или тогда мои «способности» были не активны. Кто знает? С каждым днём вопросы только прибавляются.

Они помолчали пару минут, каждый доедая свой перекус.

— Почему-то мне кажется, что здесь нет никаких призраков, — сказал Бернард, обернувшись на здание закусочной. — В конце концов, не во всех заброшках они обитают. Есть места, которые люди просто покинули. Они даже призракам неинтересны.

— Может, ты и прав, — горько усмехнулся Юэн. — В таком случае такие места выглядят совсем одинокими.

— Да, — согласился Бернард.

Обратно они шли значительно медленнее, чем прежде. Туман немного развеялся и дорога лучше просматривалась.

— Снова забыл тебе сказать, — отвлёкшись от пения, начал Юэн. — Моя мать пригласила нас на ещё один ужин. Только теперь не знаю, когда именно он состоится, потому что я работаю вечерами.

Бернард интуитивно взял один из фотоаппаратов в руки.

— Может, ты съездишь как-нибудь один? — тихо проговорил он, не поднимая взгляда.

— Тебе не понравилось с нами? Я думал, тебе понравилось, ты выглядел... ну если не счастливым, то хотя бы не таким хмурым, как обычно.

— Нет, мне понравился ужин, — поспешил оправдаться Бернард. — Просто... Морин желает видеть тебя, своего сына. Меня приглашает за компанию из соображений этики. Без каких-либо обид, всего лишь замечание, мне показалось, что она обходилась со мной гостеприимно из вежливости, иногда её взгляд был подозрительным и холодным. Не удивительно, в принципе, я часто замечаю на себе такой взгляд. Сейчас реже, но какое-то время назад довольно часто.

— Так, — строго сказал Юэн. — Ты вот вообще абсолютно всё не так понял. Позволь я тебе объясню, пока ты не надумал ещё что-нибудь бредовое. Во-первых, я знаю свою мать, представь себе, уже много лет. Я знаю, каких моих знакомых она на дух не переваривает, к каким нейтральна и какие ей нравятся. Ты пока относишься к чему-то среднему между двух последних групп. Поверь, я знаю, когда мать общается чисто из вежливости с человеком, который ей не очень нравится. Есть у меня один друг, правда, такое отношение он больше заслужил тем, что при первом знакомстве начал к ней подкатывать.

— Он, видимо, очень самоуверенный и отчаяннный.

— Излишне самоуверенный и безрассудный, — поправил Юэн. — Ему тогда едва-едва восемнадцать исполнилось, мне было поменьше, и он, бывало, шутил, что может стать моим отчимом.

Бернард не смог сдержать смеха, отмечая, что вообще-то шутка была неплохой. По отношению к Юэну, а вот по отношению к его матери, может, и не очень.

— Не смешно, — сказал Юэн, но сам широко улыбался. — Короче говоря, с тех пор мать относилась к нему с холодком. Вообще он ей по многим причинам не нравится, так что мне есть с чем сравнить. Второй момент: тебе действительно могло показаться, что она как-то странно к тебе относится, но только потому, что она, я бы сказал, обижена на меня.

— Какая-то странная связь...

— Сейчас попробую объяснить, — вздохнул Юэн. Он вдруг посерьёзнел и провёл рукой по волосам. Смотрел больше вперёд или себе под ноги. — Я надеялся, что она не будет поднимать тему возвращения домой при тебе. Это было бы благоразумно. Однако она, по всей видимости, считала, что ты из чувства вежливости или жалости, или их смеси, не прогоняешь меня из своего дома. Она думала, что ты поддержишь её, но ты принял нейтралитет, а Джи всё разрулила. Всё дело в том, что она к нам с сестрой очень привязана. Уход моего отца, то есть её бывшего мужа, задел её. Мне тогда было одиннадцать или двенадцать, а Джи была совсем ещё малышкой и ещё ничего не понимала, но как итог — мы остались втроём. Это нас сблизило. Даже Вилли уже который год формально с нами, но он не в нашей семье. Жить под одной крышей не равно жить одной дружной семьёй, в которой все друг друга поддерживают, понимают и желают только самого лучшего. Сейчас, когда Вилли уехал на долгий срок, а меня нет дома, мать, как никогда прежде хочет, чтобы мы с Джи были рядом. Но мы растём и взрослеем. Для неё мы всегда будем детьми, и мы так или иначе остаёмся семьёй, независимо от того, сколько десятков миль будет нас разделять. И я считаю, что мы втроём должны это как-то пережить. Потому что так правильнее. Даже Джи потихоньку начала понимать, но мать пока противится. Поэтому не удивительно, что мой уход она сейчас воспринимает болезненно. Меня не назовёшь домоседом, и после концертов я часто возвращался домой поздно, а, бывало, и утром, но возвращался. А сейчас всё по-другому. Она боится, что я слишком отдаляюсь. Её бросили один раз. Это был любимый человек, но не родной. А если бросит родной... Я её не осуждаю. Она имеет полное право бояться, каждый чего-то боится, но я понимаю, что всё должно складываться иначе. Мы остаёмся близкими людьми, но должны быть самостоятельными. Каждый из нас троих. Сепарация короче говоря, или как там, — Юэн замолк и расстегнул куртку. — Фух, рассказать всё это было тяжело. Мне даже жарко стало.

Какое-то время они шли молча. Юэн смотрел на дорогу, где впереди уже виднелось поваленное дерево — их портал в прежний мир. На самом деле Бернард был поражён речью Юэна до глубины души. Нет, он прекрасно знал, что Юэн способен на долгие серьёзные монологи, в которых не проскальзывает ни одна глупая шутка. Однако в прошлый раз он рассказывал так много о себе, когда был в состоянии шока после нападения собаки. Сейчас что-то его сподвигло рассказать об отношениях в семье, и Бернард не знал, что ответить. Взаимосвязи проступали чётче и складывались в узор из переплетений, прямо как в ловце снов. Бернард дышал глубоко, стараясь хорошенько насытить свою кровь кислородом. Здесь воздух был особенно чистый. Только деревья дышали им.

— Утомил я тебя своей болтовнёй? — спросил Юэн, без капли какой-либо обиды или нетерпения. Ему будто бы самому полегчало от того, что он просто всё это высказал.

— Разве что немного, — усмехнулся Бернард. — На самом деле я просто долго перевариваю информацию. Это ты всё схватываешь на лету, а я так не умею.

— У каждого своя скорость обработки информации. К твоей я уже привык, — сказал Юэн, дружелюбно похлопав Бернарда по плечу.

— Знаешь, хорошо, что ты рассказал мне это всё. Кое-что в моей голове прояснилось. Возможно, я действительно не совсем верно истолковал поведение твоей матери.

— Потому что не знал подробностей и моего видения ситуации. Она не считает тебя плохим человеком, которого стоит сторониться. Всего лишь осторожна и, возможно, немного проецирует своё отношение ко мне на тебя.

«И когда он успевает раздумывать ещё и об этом?»

— А ты... планируешь поговорить об этом с Морин?

— Надо бы, по-хорошему, — тихо ответил Юэн. — Но ты сам знаешь, что не все разговоры с родителями клеятся, — он горько улыбнулся. — Я дам ей время привыкнуть к новым условиям. Может, она сама поймёт. Если ситуация ухудшится — поговорю.

«Похвально, — думал Бернард. — В своё время я даже в мыслях своих был не так решителен».

А ещё ему понравилась выбранная Юэном стратегия. Если недосказанность между ними тоже начнёт приобретать плохие очертания, они поговорят. Пока не понятно о чём, но поговорят. Может, просто пройдутся по событиям, и Бернард расскажет о деталях кошмаров.

Может быть, может быть. В мыслях всегда всё складывается лучше, чем на деле. В своей голове можно быть сколько угодно решительным и откровенным. Даже беседа с президентом представляется лёгкой, а когда доходит до дела, слова застревают в горле.