Ночь оборотня - Сухомизская Светлана

Глава 25

ЕЩЕ ОДНА СТРАНИЧКА

Самое страшное на свете — начертить проект здания, которое кажется тебе прекрасным и соразмерным, и в тот момент, когда строительство закончено и почетный гость под завывание духового оркестра разрезал красную ленточку, обнаружить, что это не дом для жизни, а мышеловка, готовая перерубить тебя пополам.

Смерть во имя справедливости всегда тянет за собой несправедливую смерть, смерть из-за пустяка, из-за лишней фразы, неловкого движения. Ай-ай-ай. Какое упущение! Теория всегда расходится с практикой, надо было читать Достоевского не только по школьной программе. Или хотя бы детективы в мягкой обложке, в них эта нехитрая мысль выражена не так блестяще, но весьма отчетливо.

И вот теперь, чтобы справедливость восторжествовала, приходится творить несправедливости одну за другой. Тот, кто считал себя служителем гармонии, жрецом в белых одеждах, оказывается обычным палачом.

Все путается. Я больше не вижу выхода. Я не могу продолжать и не могу остановиться.

Не у кого спросить совета, неоткуда ждать помощи. Некому даже помолиться.

Последний шаг. Если он будет удачным, значит, мой крестовый поход затеян не напрасно.

А может, я просто обманываю себя? И все, ради чего я приношу в жертву себя и других, не более чем лживые увертки больной души?

Может, хаос и грязь — не снаружи, а внутри меня? Что ж, тогда...

Глава 26

ЗАКОН ЧТО ДЫШЛО

Никогда не ныряла в кипяток, надеюсь, что и в будущем со мной не случится этой неприятности, но в тот момент, когда Себастьян произнес слово «оборотень», возникло именно такое ощущение — будто меня окунули в емкость с пузырящейся от жара водой.

— Если убийца — оборотень, — через силу произнесла я, — то тогда это не Крымов.

И слово в слово пересказала ангелам наш с Марком разговор в «Часах с кукушкой».

— Отлично, — сказал Даниель. — Если в том, что он тебе рассказал, была хотя бы доля правды, то это готовое признание (я тут же мучительно пожалела, что у меня не хватило мозгов включить диктофон после того, как мы с Марком сели за столик). Но это не объясняет крови и шерсти в квартире Крымова.

— Объясняет. — Себастьян подошел к высокому столу, отгораживающему уголок с плитой, холодильником и другими кухонными принадлежностями, и побарабанил по нему пальцами. — Крымов и Вайсбах знакомы. Один из свидетелей сообщил нам, что Вайсбах часто встречается с Крымовым и, можно сказать, принимает участие в его судьбе. У него была возможность подставить Крымова, тем более что для этого писатель идеальная кандидатура.

— Что будем делать? — спросил Даниель.

— Нам нужен еще один обыск, — ответил Себастьян.

— Нереально. — Даниель покачал головой. — Захарову никто не даст второй ордер. Да и на каком основании? Не станем же мы говорить ему про оборотня.

— Не станем, — подтвердил Себастьян, и его шоколадные глаза вспыхнули. — А ордер нам ни к чему и милиция тоже. Теперь наши пути расходятся. Мы сами осмотрим квартиру Вайсбаха.

— А если он там? — испуганно вскрикнула я.

Себастьян хладнокровно пожал плечами:

— Значит, мы сделаем так, чтобы его там не стало.

Нам повезло в одном — Захаров в запарке не успел снять наружное наблюдение за Марком (оплачиваемое, как и многое другое, из кармана министра финансов; в другое время я бы задумалась, откуда у него в кармане столько денег и действительно ли это карман министра, а не кого-нибудь еще, государства, например, но сейчас мне было не до этого). Ребята из наружки сообщили, что господин Вайсбах уже час как сидит с приятелями в сауне и вряд ли в ближайшее время прервет это удовольствие. Я хотела поинтересоваться, только ли с приятелями, или приятельницы там тоже имеются, но потом поняла, что, по большому счету, меня это мало волнует.

Что меня волновало — так это упрямство Себастьяна, из-за которого у нас развязалась бурная перепалка по поводу того, стоит ли мне вместе с ними принимать участие в обыске. Себастьян напирал на то, что мне и так грозит опасность, что я буду им только мешать и что при моем нынешнем состоянии вряд ли стоит ждать от меня полноценной помощи. Я вопила, что опасности нет (сама в это не веря), что, если я только мешаю, зачем надо было звать меня на работу в агентство, и что я в полном порядке. И вообще, если уж говорить об опасности, гораздо опаснее оставлять меня одну, чем брать с собой, это ему в голову не приходило?

Последний довод оказался решающим. Себастьян сдался, взяв с меня слово, что я не буду самовольничать и лезть куда не следует. Слово я с легкостью дала, поскольку в этом чересчур расплывчатом уговоре нетрудно было найти удобную лазейку. Откуда же мне знать, куда не надо лезть?

— А знаете, что самое интересное? — сказал Даниель, садясь за руль «Победы». — Шерсть, прилипшая к гвоздю, волчья, а кровь на нем человеческая, но не Варварина. Похоже, что у нас появилась улика.

— И не только, — ответил Себастьян, усаживаясь с ним рядом. — Это сможет нам помочь узнать точно, кто из двоих оборотень, потому что оборотень был ранен.

Квартира Марка, и так не маленькая, при свете карманных фонарей казалась огромной и зловещей. Сама я ничего не трогала, поскольку в темноте не полагалась на свою ловкость, которой и при свете не могла похвастаться, зато с удовольствием осуществляла руководящую и направляющую роль, свистящим шепотом комментируя все происходящее, пока не врезалась с грохотом в один из шкафов. За это я получила строгий выговор в довольно крепких выражениях и обиженно замолчала, глядя, как лучи фонарей мечутся по стенам и мебели, временами замирая на том, что казалось сыщикам интересным.

К сожалению, только казалось — чем дольше шли поиски, тем реже раздавались голоса ангелов и тем заметнее становилось их разочарование: обыск не давал никаких результатов.

— Холера! — с досадой сказал Даниель. — Неужели он ежедневник потащил с собой в баню?

— Почему бы и нет? — откликнулся Себастьян из другого угла комнаты. — Может, он в парной какие-нибудь деловые вопросы решает.

— Ага! — хмыкнул Даниель и неожиданно вскрикнул:

— Себастьян!

Хоть меня и не звали, я тоже помчалась к нему, чудесным образом ухитрившись не пересечься ни с одним из неодушевленных предметов.

Фонарь Даниеля освещал раскрытую кожаную папку, в которой лежал прозрачный конверт с застежкой на кнопке. Сквозь пластик были отчетливо видны слова: «Евгения Прошина. Пороги. Автобиографический роман».

— Вот кто утащил рукопись! — торжествующе воскликнул Даниель. — Вот вам и улика, вот вам и мотив! Видать, она и про него ухитрилась невесть что написать!

— Не торопись. Все совсем не так, как ты думаешь, — остановил его Себастьян. — Видишь эти цифры? — Он ткнул пальцем в верхний правый угол титульного листа. — Это номер, под которым рукопись зарегистрирована в издательстве. Очевидно, Марк ее редактор. Поэтому то, что роман у него, ничего ровным счетом не значит.

— Но он никому ничего не говорил о нем! А ведь Захаров спрашивал его открытым текстом! — возразил Даниель. — И где все подготовительные материалы? Ни за что не поверю, что Прошина была так гениальна или настолько уж бездарна, чтобы писать прямо из головы и сразу набело!

— Да, — согласился Себастьян. — С этим надо будет разобраться. Одно лишь прояснилось — к краже рукописи Крымов, очевидно, отношения не имеет. В любом случае ее надо забрать с собой и внимательно прочитать.

— А если Марк обнаружит пропажу рукописи и начнет нервничать? — Я больше не могла молчать.

— Если он причастен к убийствам, он и так уже нервничает, — сказал Себастьян.

— Может быть, он совсем распсихуется и сделает какую-нибудь глупость. Тут-то мы его, голубчика, цап-царап! — Даниель продел в петельку ремешок кожаной папки.

Без особого душевного подъема я подумала, что, если Марк распсихуется, это может иметь самые печальные последствия для одной рыжей девушки, приятной во всех отношениях.