Сущность - Де Фелитта Фрэнк

– Эти увечья, – начал Шнайдерман, – они достаточно сильны, и я задумался, не признак ли это психотического самоистязания.

– Возможно, это истерия. Она вызывает царапины, слепоту, выпадение волос. Я встречался с открытыми язвами и потерей чувствительности в пальцах рук и ног. И все от самовнушения.

– Но явные синяки? Укусы и проколы?

– Конечно.

– Хорошо, если так, сэр. От мысли, что она режет себя ножом…

– Она выражает телом то, что не может никак иначе. Закипает изнутри.

Шнайдерман ощутил неимоверное облегчение. Затем взял свой блокнот и быстро пролистал. Он нашел то, что искал.

– И есть еще кое-что странное, – сказал Гэри. – В ее личной истории. Я надеялся, вы сможете прояснить. Найдете какую-то закономерность.

– Что там?

– Это случилось после смерти Франклина Морана. Она вернулась с младенцем в Пасадену. В этот же год снова сбежала. На этот раз в городок в Неваде.

Доктор Вебер внимательно слушал. Он наблюдал, как дым из трубки лениво поднимается и расходится под потолком. Шнайдерман пытался взглянуть на обстоятельства дела глазами своего руководителя.

– Она работает официанткой в кафе. Знакомится там с вышедшим на пенсию владельцем ранчо по имени Роберт Гарретт. Намного старше. Шестьдесят четыре. Переезжает к нему.

– Сколько ей?

– Девятнадцать.

– И что она делает, приглядывает за ним?

– Нет, она спит с ним. У нее от него две дочери.

– Что было потом?

– Он умер, – сказал Шнайдерман. – Естественной смертью. Это было во время весеннего паводка. Ее второй погибший мужчина. Но на этот раз она заперта в крошечной хижине. На улице холодно. Она не может выбраться. Дороги залиты водой. Они изолированы. Трое детей, двое – младенцы. И он просто лежит там мертвый.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь, – нахмурился Вебер.

– Понимаете, эти нападения сопровождаются запахом гниющего мяса.

Доктор Вебер посмотрел в глаза Шнайдермана и покачал головой. Его не убедили.

– Но это такая прямая связь, – настаивал Шнайдерман.

– Вот именно. Но в бессознательном редко существуют прямые связи. Может, время от времени что-то пробирается в символику сновидений. Но подобные теории почти никогда не правдивы.

– Но поймите, она боготворила эти отношения. Подавила все негативные аспекты, хотя их не могло не быть. И теперь…

– Забудь, Гэри. Может, связь и есть. Но сейчас надо думать об общей модели поведения.

– Да, сэр.

Шнайдерман вздохнул.

– Послушайте, Гэри, – продолжил доктор Вебер, – зачастую это очень старые проблемы. Настолько, насколько возможно, детский невроз. Что-то очень фундаментальное. Он может проявляться по-разному, но виден во всех ее отношениях.

– В каком смысле «виден во всех ее отношениях»?

– Ну, подумайте о том, что вы мне сейчас описали. Тот подросток, с которым она сошлась. Типичный ребенок-переросток. Они играют в секс. Затем старик. Это безопасный секс, Гэри. Она постоянно избегала настоящего.

– У нее трое детей.

Доктор Вебер отмахнулся от возражения.

– Дети появляются не от секса. Не от настоящего. Хотите гипотезу? Вот вам гипотеза. Она мастурбирует. И все. Весь этот цирк, который она придумала, скрывает то, что делает каждая маленькая девочка.

– Но зачем доходить до таких крайностей, чтобы…

– Именно это тебе и надо выяснить.

Доктор Вебер улыбнулся. Шнайдерман увидел Карлотту в другом свете. Теперь перед ним предстала полная, измученная личность – маленькая девочка в женском теле.

– Конечно, – добавил доктор Вебер, – это лишь гипотеза. Правда может оказаться совершенно иной. Поэтому в психиатрии никогда не скучно.

Шнайдермана всегда поражало, как доктор Вебер умел находить юмор в таких ситуациях. Интересно, придет ли время, когда он сам станет таким стойким или научится надевать жесткую маску?

– Возможно, сэр, – ответил Шнайдерман. – В любом случае, она вернулась с детьми в Лос-Анджелес.

– В Пасадену?

– Нет. Она не общается с матерью. Отец уже умер. Сердечный приступ. Она живет в западном Лос-Анджелесе.

– И живет до сих пор? – спросил доктор Вебер.

– Да, сэр. Работала в ночных клубах. Завела парочку парней. Ничего серьезного.

– Проституция?

– Нет, сэр.

– Вы уверены? Вы когда-нибудь встречали с проститутку?

– Я?

– Тут есть кто-то еще?

– Кажется, нет.

– Почему вы так смутились? Либо да, либо нет.

– Я никогда не говорил с проститутками, сэр.

– Тогда вы не знаете, платили ли Карлотте за секс.

– В ней осталось воспитание из Пасадены. Ведет себя как леди, не отдавая себе в этом отчета. Не думаю, что она стала бы спать за деньги.

– Ладно. Может, вы и правы.

– В прошлом году она познакомилась с Джерри Родригесом. Уравновешенный, амбициозный человек. Самообразован. Работает на быстро развивающуюся фирму. Финансы и недвижимость.

– Это серьезные отношения?

Шнайдерман тихо прокашлялся. Руководитель снова пристально за ним наблюдал.

– Похоже, есть какие-то осложнения, – ответил Гэри. – Самые серьезные – между Джерри Родригесом и сыном Карлотты, которому сейчас пятнадцать. Они сильно спорили, даже пару раз дрались.

– Треугольник, – заключал доктор Вебер.

– Именно. Проблема в том, что когда он приезжает в город, то живет с ней.

– И спит?

– Да.

– Удобно.

– В последний раз они с сыном подрались. Это почти стоило им отношений.

Доктор Вебер медленно повернулся в кресле. Казалось, он ждал, пока Шнайдерман что-то поймет, но тот только сидел и чувствовал себя идиотом.

– Это случилось до первых симптомов? – спросил доктор Вебер.

– Да, сэр. Затем он уехал из города. Пообещал все обдумать.

– Видите? Это поворотный момент для Карлотты. Именно такая ситуация и может спровоцировать срыв.

Шнайдерман наблюдал за доктором Вебером. Пожилой мужчина, казалось, радовался своему открытию.

– Этот Родригес, – продолжил доктор Вебер, – зрелый мужчина. Он хочет отношений. У Карлотты закончились игры. Закончились притворства с детьми и стариками. Столкнувшись с реальностью, она сдалась. Вернулась к детскому.

Шнайдерман видел ситуацию все более ясно. Доктор Вебер подталкивал его к свету.

– Мой единственный совет, – заключил доктор Вебер, – быть мягким. Не навязывайте ей ничего. По любой причине.

– Да, сэр.

Шнайдерман внезапно осознал, что в комнате невыносимо жарко. Его рубашка промокла. Он почувствовал слабость. Вдобавок ко всему, крошечный кабинет заволокло табачным дымом, и ему захотелось выйти, пробежаться по пляжу, прочистить легкие и забыть напряжение последних двух недель.

Шнайдерман встал и собрал свои записи. У него сложилось впечатление, что доктор Вебер хотел что-то сказать, но воздерживался.

– Это все, доктор Вебер?

– Не перенапрягайтесь, Гэри.

– В каком смысле?

– Слышал, вы пытались отдать другому врачу одного из пациентов. Это возможно в вашей программе, но нежелательно. Вам нужно учиться на разных делах. На разных проблемах.

– Да, сэр. Я подумаю.

20:40, 15 ноября

Карлотта сидела на холодных цементных ступеньках перед домом. Ночь была тихой, гнетущей и все еще пахнущей дневным смогом. Черные листья шелестели рядом с фонарем на крыльце, отбрасывая тени на ноги. Вдалеке послышалась детская беготня, затем наступила тишина.

Ее собственное детство казалось сном, таким далеким, что его словно и не существовало. Бледная девочка, испуганная тенями, которые отбрасывало солнце на темно-зеленые ковры. Бегущая по розовому саду, яркому и блестящему, с острыми шипами. Ни высокий мужчина в доме, ни нервная женщина в саду не говорили с ней. Они лишь искаженные, нематериальные тени. Карлотта почувствовала, как в ней снова поднимается страх, после стольких лет.

Ее сломала именно бедность, превратила во что-то простое и сильное. Придуманное больше ее не пугало. Мужчины, работа и одиночество. Жизнь была очень простой. Так почему сейчас вернулся старый страх?