Непроявленные пленки (ЛП) - Харди Камрин

За разговорами они проявили ещё несколько плёнок. Бернард даже позволил Юэну залить пару реактивов, а потом разрешил крутить и поворачивать бачок. Правда, извлекать плёнки и развешивать их на верёвках предпочёл сам. Но Юэн всё равно казался довольным, что ему доверили хоть какую-то работу.

Понижение температуры проявочного реактива не убрало фотографическую вуаль полностью. Впрочем, как Бернард и ожидал. Это нестираемый след времени. Более того, на каких-то плёнках она выглядела даже плотнее. Две катушки вовсе оказались полностью мутными. На остальных можно будет попытаться вытянуть качество при проявке фотографий разными способами. Например, продлить время выдержки или использовать контрастную бумагу. В конце концов, плёнки теперь уже можно было отцифровать и отретушировать в графическом редакторе.

На маленьких негативных изображениях сложно было распознать какие-либо места, но кое-что Бернарду казалось отдалённо знакомым. Будто он их где-то видел или читал какую-нибудь статью. На некоторых снимках отпечатались полупрозрачные белые круги и силуэты, но говорить о том, что это точно призраки, а не дефекты плёнки, было рано. Надо получить с них фотографии, чтобы сказать наверняка. Попадались и катушки с однотипными кадрами одного и того же места с разных ракурсов. Такие вызывали у Бернарда тревогу даже больше, чем кадры с призраками-дефектами.

Плотный мрак, в который проявочная комната периодически погружалась, всё-таки с каждым разом действовал на Юэна сильнее, чем прежде. Хоть на учтивые вопросы о самочувствии тот отвечал, что всё нормально и падать в обморок не собирается, Бернард видел, что состояние его ухудшалось. Улыбки становились натянутыми, в глазах отражалась рассеянность. А ещё Юэн начал чаще обнимать себя за плечи, касаться предплечий, потирать руки и поглаживать кольца, и Бернард понял, что на сегодня с плёнками пора заканчивать.

Он вылил из бачка последний раствор-стабилизатор и теперь дело оставалось за малым: промыть, достать и повесить негатив на просушку. Тихо напевая, Юэн стоял рядом с отрешённым взглядом. Двигались только его подрагивающие руки, пальцы то постукивали, то поглаживали плечи.

— Значит, так ты справляешься со своей реакцией на тёмное и замкнутое пространство.

— Ты о чём?

Бернард кивнул подбородком в его сторону.

— Прикосновения, пение, разговоры в том числе. Это тебя отвлекает.

— Превосходно! — воскликнул Юэн, но не очень-то торжественно, а как-то устало. — Десять очков за внимательность!

— А тебе двадцать — за острый язык, — сказал Бернард, доставая спираль с отмытой плёнкой из бачка.

— Тебе тридцать за то, что дал мне в два раза больше очков, чем я дал тебе.

— Сорок — за мастерство ловко уходить от темы разговора.

— Ого, какие высокие ставки! Мы играем по-крупному, — сказал Юэн и плотнее, чем в прошлый раз, прижался боком к Бернарду, когда тот вскинул негатив на просвет.

Раньше, когда Бернард не знал о его фобии, он попросил бы его отойти, но сейчас позволял так делать. Потому что это был минимум, которым он мог помочь Юэну в данный момент. Не выгонять же его из проявочной?..

— И всё же, — сказал Бернард, подвешивая негатив на верёвку. — Я ведь прав? Ты как-то упоминал...

Юэн помедлил с ответом.

— Да. Переключение внимания — действенный способ.

Бернард повернулся к нему. Скрестив руки на груди, Юэн изучал развешанные на верёвке свежепроявленные плёнки.

«Может, сейчас заговорить о шраме?» — подумал Бернард, но язык не поворачивался, и он продолжал только стоять и смотреть на Юэна, который не поднимал на него взгляд.

«Нет, наверное, не время. Позже».

— Думаю, на сегодня мы закончили, — сказал в итоге Бернард, снимая перчатки и отправляя их в мусорку.

— Тебе помочь прибраться?

— Нет. Я справлюсь сам.

— В таком случае, я пойду подышу свежим воздухом. У меня голова разболелась.

— Конечно, иди.

Бернард проследил за Юэном, пока за ним не закрылась дверь. Потом посмотрел на плёночный кадр, на котором проявился человекообразный силуэт, и ощутил, как мурашки пробежались вдоль позвонков.

***

На улице было свежо и прохладно. Юэн сидел на крыльце и играл на гитаре. Но не с таким воодушевлением, с каким застал его на днях Бернард посреди ночи. Руки двигались по грифу расслабленно, даже как-то устало, однако звук всё равно выходил звонким и чистым. И Юэн не пел, только мелодично и тихо мычал. Бернард медленно опустился на ступеньку рядом.

— Ну как, лучше? — спросил он.

— Да, — кивнул Юэн, не отрывая взгляда от своих пальцев, перебирающих струны.

— Что, снова всплеск вдохновения? Или отвлекаешься таким образом?

— Репетирую. Послезавтра ведь уже концерт.

— Послезавтра? — переспросил Бернард, нахмурившись. — Какой концерт?

Юэн прекратил играть и поднял на Бернарда рассеянный взгляд. Пальцы его так и застыли на струнах.

— Я разве не говорил?

— Нет, — всё ещё хмурясь, ответил Бернард, пытаясь вспомнить, что вообще произошло за последнее время. — То есть ты говорил про сам концерт несколько дней назад, но про дату и время сказал, что уточнишь.

Сделав глубокий вздох, Юэн сокрушённо покачал головой.

— Как я мог забыть о таком рассказать? — спросил он больше у самого себя.

— Ты, наверное, просто очень сосредоточен на работе, — сказал Бернард и пару секунд спустя добавил: — И в последнее время мы не так уж часто разговариваем и видимся, хотя живём под одной крышей.

Бернарда зацепили собственные слова. Теперь, когда эти мысли обрели словесную плоть, он ощутил привкус странной горечи. Они с отцом долго жили на одной территории, но каждый в своём мирке. Редкие, поверхностные разговоры. Формальные вопросы, формальные ответы, избегание говорить о важном, о том, что тревожит. Раньше, когда Грегор ещё был жив, Бернарду иногда казалось, что в доме живёт не отец, а призрак. Или он сам призрак, редко видящий истинного хозяина дома. Сейчас у него прорезалось то же самое ощущение, хотя ситуация была абсолютно другой.

— Да, наверное, очень сосредоточен, — угрюмо согласился Юэн, беззвучно проведя пальцами по струнам вдоль грифа. — Я по-прежнему стараюсь утрамбовать всю поступающую информацию. Каждый день что-то новое. Но сейчас уже лучше. Привыкаю. А ещё сильно помогла та наша с тобой вылазка в заброшенную закусочную. Если бы не это, мой мозг точно бы вскипел.

— Серьёзно? А я-то думал, что ты такой чрезмерно бодрый и сумбурный из-за того, что просто перебарщиваешь с кофе, — усмехнулся Бернард.

— И это тоже, — улыбнулся Юэн.

— Или с какими-нибудь запрещёнными веществами...

— Только если они входят в состав тех чаёв, которые ты готовишь. — передразнил Юэн. Теперь он не играл, а просто придерживал гитару.

— Не входят.

— Кстати, помнишь, несколько лет назад писали в газетах и ещё по местному телевидению показывали. Якобы какой-то старик с деревянной ногой выращивал у себя в оранжерее ядовитые растения, а потом тестировал их на бедной девчонке, которую к нему отправили социальным работником.

— Намекаешь на что-то?

— Тему с запрещёнными веществами ты начал. А я просто вспомнил о том случае, тогда о нём на каждом углу говорили. Подробностей не помню. Мог и ошибиться в чём-то.

— Ты не ошибся, — сказал Бернард. — Тот старик действительно делал какие-то настойки из растений и грибов. У него на участке под землёй нашли химическую лабораторию.

Он кратко посмотрел на Юэна, уловив в его взгляде смесь удивления и подозрительности, и увёл взгляд в сторону, на опушку.

— Откуда такие познания? — спросил Юэн.

— Читал недавно старую статью об этом случае.

Юэн медленно отложил гитару на крыльцо позади себя и, придвинувшись к Бернарду, настойчиво и внимательно заглянул ему в глаза.

— Что? — спросил Бернард.

— Ты что-то не договариваешь. Я это чувствую.

— Каким образом ты можешь это чувствовать?