– Дедлайн, ребята. Дед-лайн.
Анна сидела, приоткрыв рот, челка опять съехала набок, обнажив изуродованное ухо:
– Господиии…
– Да заткнись ты, дура.
Нет, она все-таки совсем не была похожа на Ирку. Поэтому ему пришлось выхватить из памяти образ последней, поместить его в воображаемую рамку для фото, как на главной странице заказанного сайта. Ширина, высота, масштаб настроим – теперь он чувствовал себя почти всесильным, теперь он был способен на все, с этой фотографией перед глазами.
Похоже, Николай со своего места сумел заметить что-то в его глазах, в повадках. Что ж, иначе бы он и не прожил так долго, если бы не научился подмечать такого рода детали. Иначе бы он не сумел занять чужое место.
– Артем, будь экономен! Машина сыта, дружок, так что побереги наш ресурс… Ты молодец, не зря я в тебя верил, Темыч.
– Помолчи уж, Олег Пантелеич, – Артем моргнул, и лицо мужчины в глубине салона уже само по себе, без каких-либо дополнительных усилий с его стороны, обернулось слегка мятой по краям фотографией старшего менеджера. – Помолчи, Николай Сергеич, все равно ты ее уже оприходовал.
Анна звала своего Сашку. Ах, значит, у Ирки, грязной шлюхи, еще и Сашка какой-то был. Артем схватил ее тонкую руку, рванул сначала на себя, а потом резко вперед. Кто-то крикнул там, в офисе, но писклявый голосок был слаб и доносился из самой глубины. Из-за двери в углу, наверное той, что рядом со шкафом. В шкафу на полочках папки с договорами, формами, образцами… Потоки красного пролились из-под рамы, хлюпанье и хруст, женский вскрик, какое-то копошение… Недосуг сейчас. Всего лишь шум из-за двери.
Офис. Дедлайн. В офисе не обращают внимания на шум из коридора.
«Надо действовать быстро».
Пол под ногами дрожал, в ушах стоял электрический треск…
– ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ЩЕНОК?!
Дикий нечеловеческий вопль на два голоса. Безухая девица упала, поползла к Артему – тяжело идти, когда тебе оторвало ноги. Позади нее поднялось, выросло нечто, ранее казавшееся человеком, а теперь на глазах обрастающее иглами и щупальцами. В голове у Артема пронеслось: «Так ты такой же, как и тот, что впереди? Так ты тоже часть всего это дерьма – попросту развлекаешься и следишь за мясом? Или ты стал таким после того, как Оно тебя коснулось?!. Так, значит, ты НЕ МОЖЕШЬ просто так меня схватить».
– Жри, падаль. Давись.
Артем подхватил девушку с фотографией в рамке вместо лица под руки и швырнул в объятия ощетинившегося щупальцами Николая-Олега-Пантелеича-Сергеича-Какая-Разница-Кого. Два изуродованных тела столкнулись, слились воедино и взорвались. Наверное, так же выглядит смерть старой и рождение новой звезды в космосе, пришло ему в голову.
«Рождение новой звезды в офисе», – подумал Артем. Или сказал вслух, он не был уверен в том, что до конца отдает себе отчет в своих мыслях и действиях. Но при этом внутренне ощущал невероятную легкость – такую, что стало уже все равно, каков будет итог. Его жилы полнились мегатоннами живой, кипучей творческой энергии. Он был почти в экстазе. Он желал творить.
– Дядя?..
Мальчик ждал, стоя в чужой крови по щиколотку. Комкал в ладошке свою шапочку. Оказывается, он был кудрявым блондином.
Крайне сложно представить себе вместо этого бледного детского лица фото кого-либо из офиса. Впрочем, в такой подмене уже и не было никакой надобности.
– Молись, сынок.
Артем встал перед ним на колени. Так в поле зрения попадал и водитель, который уже потерял какое-либо сходство с человеком: в головной части «Газели» клубилось спиралями многочисленных щупалец, извергало в стороны вулканы сверлоподобных игл нечто даже не черного, а того неопределенного цвета, какой обретается во мраке за прикрытыми веками. В этой тьме сверкали электрические разряды, с треском вырывались фонтаны белых искр, надувались и лопались с громким хлюпаньем пузыри плазмы. В общем, там для Артема не происходило уже ничего интересного.
– Видишь в чем дело, пацан, – он наклонился и обнял мальчика за плечи, – они все ошибались. Анна и остальные. Они считали, что у Твари нет ничего общего с людьми, но это неправда. Так что молись.
– Отче наш…
– А правда, сынок, в том, что даже такие удивительные создания подчиняются законам природы. Ну или Божьим законам, если хочешь.
– Иже еси на небесех, – шептал мальчик.
– Энергия не исчезает в никуда. Оно ест, и значит – оно существует. Оно жрет, и значит – оно рано или поздно наедается.
– Я к маме хочу… Я ее понимаю…
– Ты еще слишком молод для этого. И слишком религиозен, но… – Артем оглянулся по сторонам.
Стены и потолок маршрутки перестали притворяться стенами и потолком. Теперь все вокруг ощетинилось, почернело, перекатывалось волнами, присмотревшись к которым, можно было различить мелкие, острые трущиеся друг об друга чешуйки. Трение вызывало электрический треск, Тварь сбросила наряд, однако не атаковала. И это давало надежду.
– Но если я прав, – продолжил он фразу, – то, обожравшись, оно отравится и проблюется.
Крепко сжав ребенка в объятиях, Артем оттолкнулся от ставшего мягким «пола» и прыгнул прямо в колышущуюся перед ними маслянистую бездну.
В последний миг чернота вывернулась наружу.
Его протащило по твердому и мокрому, ломая, царапая, душа со всех сторон. Артем разжал руки, отпустил мальчишку во тьму и скорее почувствовал, чем увидел, как тот отлетает от него, словно оттолкнувшись в невесомости. Хотелось вдохнуть, но дышать оказалось нечем, потому что легкие от ударов и тряски онемели, и порванные в клочья об мостовую губы не желали слушаться.
Мостовая. Гул в голове. Глухой шум. Голоса чьи-то, крики.
Мокро.
Артем открыл глаза и увидел прямо перед собой камень и грязную лужу бурого цвета. Он лежал в ней и смотрел в нее. Отражения не было, поверхность дрожала, капал мелкий дождик и еще кровь и слизь, его кровь и не его слизь, черная с бурым.
Постепенно он снова обрел возможность дышать и втянул в себя стылый воздух вместе с влагой из лужи, в которую уткнулся разбитым лицом. С трудом повернулся с живота на бок; от усилия перед глазами сначала все потемнело, а затем кисть (правая, левая – он не сообразил) подвернулась, и его накрыло яркой сияющей вспышкой боли. Похоже на перелом.
Когда сияние отступило, Артем увидел омытый ливнем асфальт и плитку тротуара. Там, очень далеко и одновременно так близко к нему, в каких-то ста метрах стояли люди. Их было много, кто-то помогал подняться мальчишке, другой заботливо держал над ним раскрытый зонт. Какой идиотский узор…
«Я жив?.. Я жив. Я ЖИВ!»
«Аллилуйя», – хотел проорать Артем, но изо рта вырвался только сдавленный хрип, а заодно выпал окровавленный осколок зуба. «Плевать», – подумал он и выплюнул еще несколько обломков.
– Я жив, – Артем медленно встал на четвереньки. – Мы шмогли. Шлышишь, пашан, мы шделали это, – его голосу все еще не хватало мощи, слишком много сил уходило на то, чтобы выпрямить сначала одну ногу и опереться на нее, затем вторую.
Слишком громким был шум в голове, и, по мере того как Артем поднимался над мостовой, этот шум нарастал, становясь все громче.
– Я жив, – он слабо махнул рукой людям на тротуаре и мальчику, который вдруг стал для него таким родным и близким, какими никогда не были ни родители, ни старшая сестра, ни, тем более, коллеги по работе.
Те, на тротуаре, заметили его, начали тыкать пальцами.
– Я жив, – сообщил Артем им благую весть. Ему хотелось хохотать, только липкие ошметки губ мешали это сделать. – Тварь шлишком много шожрала жа раж. И я жив!
Те, на тротуаре, не торопились ему помогать. Вместо этого они что-то кричали, и кто-то, бросив зонт, даже побежал прочь. Плевать, плевать на них, плевать на этот звериный рев в ушах. У него он сам, у него есть мальчик, а у мальчика есть телефон.
