— Фло, — ласково позвал я ее, как в детстве, но вместо ответа — тишина.
Больно.
Век танца недолог. Нужно срочно что-то предпринять, пока мы еще кружимся в этом треклятом вальсе. Притянул Флоренс за талию ближе. Она вскинула брови и уперлась в меня тяжелым, злым взглядом. У моей Фло в арсенале такого не было.
— Знаю. Я подвел тебя. И себя. Если бы можно было исправить…
Что толку теперь сокрушаться? Но я не мог иначе. Нутро жгло крапивой, казалось, либо сгорю вмиг, либо совершу глупость.
Мы оба замолчали. Мир все еще кружился перед глазами. Но эйфория прошла. Меня тошнило.
— Я бесконечно виноват… Но я сделал все, что мог. Если бы сумел плыть быстрее корабля — плыл бы. Бежать быстрее лошади — бежал бы.
— Теперь это бессмысленный разговор. И честное слово, если ты будешь слишком близко, я дам тебе пощечину и уйду посреди танца. Будет скандал!
Откуда эта агрессия? Я заслужил, но… она не знала…
Последняя попытка.
— Ты была прекрасна в подвенечном платье, — сказал я шепотом, но увидел, что она услышала. — Тонкое жемчужное кружево… И нежный венок из флердоранжа…
Эту картину больно вспоминать. Два разбитых сердца в ликующей толпе.
Слова попали в цель. Флоренсия посмотрела на меня снова. Не веря.
— Помнишь, когда вы выходили из церкви, ты уронила платок? И кто-то из толпы протянул свой?
Показалось, что Флоренсия потеряла равновесие.
— Я опоздал на полчаса, быть может… Но эти полчаса решили все.
Танец оборвался. У меня закончился воздух. Я проводил Флоренс к пристально наблюдающему за нами мужу и покинул зал.
До конца вечера перехватывал бокал за бокалом, пытаясь очнуться от потрясения. Лишь когда захотел выйти на балкон, услышал, как кто-то всхлипывает в темноте. Как мать, всегда с точностью определяющая плач своего ребенка, я знал, кому он принадлежит.
Звучал тревожный вальс. Я расставил шахматы и проиграл партию, даже не начав ходить.
Я очнулся ото сна в кресле. Или от наваждения? Потный, дрожащий старик. Протер глаза и сделал пару медленных вдохов. Такие переживания мне уже не на пользу. Хотел было встать и перебраться в постель, но взгляд выхватил силуэт в окне. Кто-то в потемках сидел на лавке у фонтана…
Накинув халат, забыв о приличиях и холодной погоде, я едва обулся и выбежал из комнаты, чуть не споткнувшись в мрачном коридоре и не улетев с лестницы. Пролеты превратились в ленту, которая вздыбливалась волной, струилась, текла и пыталась сбросить. Движения стали цирковыми прыжками, а затея — настоящим аттракционом.
Смертельное дыхание осени преследовало меня. По спящему дому раздался набат. С молодецкой прытью я совершил самый длинный прыжок и покинул нерадивую лестницу. Теперь бежать! Бежать так быстро, будто легион чертей гонится за мной.
Лишь приблизившись к заветной цели, я увидел, что желанная скамья абсолютно пуста. Возглас разочарования будто вой волка. Быть не может!
— Где ты? — закричал я, вновь переживая боль опоздания.
Не смея даже сесть на пустую лавку, я обессиленно рухнул на край фонтана, согнувшись пополам, словно пряча голову от упрекающего меня неба. Я не заслужил видеть звезды. А им не стоит видеть меня.
Сильный толчок в плечо чуть не опрокинул в воду, развернув корпус, насколько было возможно. Второй — в спину. Еще один. Я очутился на коленях, лицом над водной поверхностью. Едва успел заметить в отражении звезды и тень от собственной головы, как перед глазами потемнело.
Вниз! Чья-то сильная рука сдавила шею. Окунула в ледяную воду. Я лишь успел задержать дыхание. Холод сжал лицо. Будто тысячи игл впились в кожу.
Зажмурил глаза, изо всех сил пытаясь вырваться, но тщетно. Я слабый старик, которого хотят утопить ночью в фонтане.
Вода! В носу, ушах, во рту. Как же я ненавижу воду! Если это конец, то я отказываюсь принимать его здесь и сейчас!
Едва не задохнувшись, почувствовал, как меня рывком вырвали из ледяного плена. С жадностью глотнул воздух и хотел было оглянуться, но мрачная тень нависла над моим отражением, перекрыв его.
Снова в воду! Кто-то хочет моей смерти… или просто пытает?
Внезапно хватка преступника ослабла. Он отпустил меня.
Я вынырнул из воды и резко обернулся. Вокруг не было ни души.
Трясясь от холода и страха, по пояс мокрый (под осенним-то ветром!), я рысью побежал обратно в дом. Особняк спал.
Оставляя за собой небольшие лужи, пошлепал к себе. Первым делом снял все мокрое и укрылся пледом, висевшим на кресле. Рухнул в него, боясь даже заглянуть в окно. Обстоятельства располагали к молитве, но я с этим не спешил.
На подоконнике меня ждал приготовленный кем-то чай. Я встал, обхватил рукой кружку — горячий. Слегка наклонившись, принюхался — с ромашкой и липой, мой любимый осенний чай.
— Заботливо, — хмыкнул себе под нос и сделал глоток. Наверное, не стоило. Но тому, кто только чуть не отдал богу душу, было все равно.
Во вкусе я не заметил посторонних примесей.
Тепло забродило в теле словно вино. Напившись вдоволь и слегка согревшись, я забрался на кровать и раскинул в стороны руки и ноги. Больше не покину этот священный плот.
Теперь я знал, чувствовал это. Она была здесь.
О ночном происшествии никто не догадывался. На осмотр спустилась мать Эрика. Когда я поднес стетоскоп, то, прежде чем услышать сердцебиение пациентки, уловил странное дыхание. Точнее, выдох… Он был необычным. Длительным. И набирающим силу ближе к завершению. Словно кто-то стравливал воздух намеренно, с усилием.
Рядом с пациенткой на столике я заметил несколько семейных дагеротипов. На одном из них (самом старом, полагаю) Эрику было лет десять.
— Вы здесь так молоды, — улыбнулся я, стараясь сделать вид, что рассматриваю мальчика.
— У вас есть дети? — полюбопытствовал Эрик.
— Нам с женой Бог детей не дал, к сожалению…
— Извините, я слишком любопытный. Может быть, послать весточку вашей жене, чтобы она вас не потеряла?
Я нервно сглотнул.
— Боюсь, ее давно нет в живых.
— Сочувствую.
Я опустил взгляд. Пол почернел. И вместо паркета цвета застарелой ржавчины проступила земля. Рыхлая, влажная. Сковырнул ее туфлей. Как настоящая. Моргнул.
Поспешил сменить тему и как бы невзначай добавил, скосив глаза на изображение:
— Ваш отец?
Мистер Уоллес кивнул.
Я прихлебнул приготовленного мне чая и закашлялся… Опять чертова вода во рту. От нее одни беды. Слишком хорошо я помнил, как…
Когда очнулся, то не сразу сообразил, где нахожусь. Голова трещала и гудела, словно после изрядной попойки. Затылок невыносимо ныл. Мои руки были связаны за спиной тугой веревкой. Что за мракобесие? Как ни пытался высвободиться, мне это не удавалось.
Буквально в следующее мгновение кто-то придвинул меня к бочке с водой. Миг — и голова попыталась достать до дна. Я мог бы кричать, но вода заливалась в рот. Меня выдернули за волосы и снова макнули головой. Я едва мог понять, что происходит.
— Теперь ты готов услышать, Вильям Гарднер? — этот голос ни с чьим не спутать. — Если еще раз увижу тебя где угодно — дома, на балу, в гостях, случайно туда зайдешь или нет — плевать. Клянусь, ей несдобровать! Поверь, достану вас из-под земли. И разверзнется ад. Убью ее, если ты хоть раз появишься на горизонте. Ясно выражаюсь?..
Мрак перед глазами расступился.
— Мистер Гарднер? — Эрик позвал меня.
— Вы говорили, что мать не была счастлива с отцом, — откликнулся я. — Однако ухудшение самочувствия произошло после его кончины. Раз это не было тоской по усопшему… думаю, ваша мать этого хотела.
