Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя

– Сокровища? – спросила она.

– С-сокровища, – подтвердил Илюша. – А вот и з-знаменитые пять с-сорок пять и два ч-четыреста.

Он достал две клеенчатые бирки, прилипшие одна к другой. На красной потертой поверхности ускользающими чернилами распласталась корявая надпись: «20 июля 1971 года. Гринвич С. М., мальчик, 5045 г». Илюша прищурился, сморщил лоб у переносицы и по слогам озвучил написанное.

– Р-родька! – гордо констатировал он.

Подпиленными Ленкой ногтями Илья попытался отделить нижнюю бирку, но безуспешно – клеенка расплавилась от времени и присохла намертво.

– К-как мы с б-братом, – сказал Илюша, – ед-дины, хоть режь.

– Дай мне. – Ленка вытянула из его рук родильные метки и принялась заостренным маникюром расцарапывать края, из которых торчали желтые, клеевые нитки.

Бирки разошлись по периметру, но, как сиамские близнецы, остались крепко сцеплены посередине.

– Будто специально приклеили, – удивилась Ленка, – капну воды.

Она зазвенела посудой на кухне, зажурчала краном и одобрительно воскликнула:

– Готово!

На тонкой ее ладони с изящными прожилками линий лежали два отдельных «документа».

Илюша вновь сощурился, но вторая надпись была еще более размытой. Ленка протянула ему позолоченные очки Родиона и прыснула в кулак, когда он приладил их на нос.

– Ты похож на ученого гамадрила, – сказала она.

– Я, с-собственно, не навяз-зываюсь, – парировал Илюша. – Ты с-сама в-выбрала обез-зьяну.

Ленка расценила это как плавный заход на секс и было прильнула к нему теплой шелковой грудью, но Илья изменился в лице и резко отшвырнул очки.

– В с-смысле, К-корзинкина З. П.? Чо за х-хрень!

Ленка подхватила выпавший красный прямоугольник и вслух прочитала роддомовскую запись:

18 июня 1973 года. Корзинкина З. П., мальчик, 2400…

Они посмотрели друг на друга так, будто впервые встретились на необитаемом острове.

– Какое-то недоразумение, – пролепетала Ленка, – это не твоя бирка.

Соприкоснувшись головами, они изучали эту надпись вновь и вновь, словно пытались найти что-то важное между строк. Но кроме потекших от времени чернил, на советской клеенке ничего не было.

– Эт-то моя дата рожд-дения, м-мой вес, – пролепетал Илюша, – п-при чем здесь Корз-зин-кина?

– Я, конечно, очень давно в вашей семье, – сказала Ленка, – но точно на твоих родах не присутствовала.

Секс не случился. Илюша был настолько ошарашен увиденным, что не ужинал, не спал и даже не выпил утром кофе. Спозаранку он сел за руль Родионовой «бэхи» и поехал к маме. Софья Михайловна уже позавтракала, как и все старики, она вставала слишком рано, сидела за компьютером и общалась по скайпу с подругой. Полная помощница Рита, нанятая еще Родионом, мыла посуду. На плите шкворчали сырники. Рита была украинкой и готовила божественно.

– Илюшенька, – обрадовалась она, – я прямо видчувала, що ти прийдешь. Сырныкы з квасолею будешь?

– И к-кофе, Рита, сд-делай покрепче.

– Моя ж ти радисть! – Рита утопила Илюшу в своем необъятном теле и расцеловала в обе щеки. – Моя ж ти котуличка! Не спав? Облича на тоби нема!

– Я к м-маме. Ос-ставь нас на полчас-сика.

– Так все ж охолоне! – расстроилась Рита.

– Не остын-нет, Р-ритуля, з-закрой дверь!

Илюша сел напротив мамы и взял ее за руки.

– Любимка моя! Счастье мое, как же ты редко заходишь! – Софья Михайловна не могла наглядеться на Илюшу.

– Ма, я нашел б-бирки из роддома. С-свою и Родькину. – Илюша не хотел потакать маминой болезни и всегда говорил о брате открыто, хотя другие уже исключили Родиона из воспоминаний. – П-посмотри.

Мама взяла красный прямоугольничек и нежно погладила его пальцами.

– Н-ничего не смущает? – продолжил Илья.

– Как же это было давно… Как ты уже вырос…

– Мам, я уже п-постарел. К-кто такая К-корзинкина?

– Ооо! – Софья Михайловна прикрыла глаза и засмеялась: – Это глупая ошибка. Нас, рожениц, в палате лежало человек девять. Там детей-то путали, не то что бирки. Однажды мне принесли на кормление девочку… Видимо, какая-то Крапивкина лежала вместе со мной.

– Корзинкина, – уточнил Илья.

– Ну или Корзинкина, это было сорок девять лет назад, неужели я помню?

– З-зачем ты сохран-нила эту ш-штуку?

– Это память, роднуля, какая бы она ни была. Со всеми ее нелепостями и глупыми шутками. А что у тебя в руке?

Илюша протянул ей бирку брата. Мама застыла, руки ее затряслись, она замотала головой и застонала.

– М-мам?

Софья Михайловна тихо заплакала, утирая слезы рукавом плюшевого халата.

– М-мам, ты знаешь, к-кто это?

– Роденька, – сквозь горловой спазм произнесла мама. – Сыночек мой…

Илюша боялся дышать. Память тоненьким побегом пробивала мамину болезнь. Он сгреб Софью Михайловну обеими руками и начал тереться об ее лицо.

– Как мне его не хватает, – плакала мама, – моего красивого мальчика… лучшего на земле…

– Ритаааа! – заорал растроганный, счастливый Илюша. – Нак-крывай стол, сырники, кофе, ликер м-маме, мне в-водки!

– Ты с глузду зъихав? – засуетилась Рита. – З ранку алкоголь?

Илюша чувствовал, как мертвая рука, державшая его за горло со вчерашнего вечера, отпустила корявые пальцы, и воздух свободно хлынул в легкие. История с Корзинкиной показалась ему крайней нелепостью, как он сразу не догадался, что это было тупой врачебной невнимательностью! А возвращение к маме памяти о брате его просто окрылило.

– Папа! – орал он в трубку отцу, когда, слегка пьяный, ехал обратно к Ленке. – Мама вспомн-нила Р-родика! С-срочно возвращ-щайся дом-мой! С ней н-надо говорить, г-говорить, гов-ворить!

– Ко мне кошка прибилась, беременная, – возбужденно кричал папа, – она поедет со мной!

– Да хоть д-двадцать кош-шек, – Илюша задыхался от радости, – в воскрес-сенье всех з-заберу!

Холеный гибэдэдэшник возник перед машиной, как упырь из-под земли. Илья резко остановился. Походкой вразвалку инспектор приблизился к окну «бэхи» и лениво откозырял. Илюша нажал на кнопку и опустил стекло.

– Ваши докум… о! Да мы нетрезвые за рулем! – обрадовался мент, учуяв запах из салона.

Илюша вышел и крепко обнял толстого упыря.

– С-сколько с м-меня? – дружелюбно спросил он.

– С тебя, дурила, суд и лишение прав, – процедил мент.

– С-слушай, у м-меня мать начала выз-здоравливать, ч-чудо случил-лось! – не обиделся Илья.

– Ну давай четвертак, – почесал затылок гибэдэдэшник. – И больше в алкогольном опьянении…

Илья сунул в карман ментовской куртки пять купюр, потрепал его по толстой щеке и сорвался с места, ревущим мотором кромсая тишину маленькой московской улочки.

Мамина оттепель настолько заняла все мысли, что о Корзинкиной Илюша не вспоминал целую неделю. В воскресенье поздно вечером он приехал к отцу на дачу и вместе с десятью ведрами яблок и беременной кошкой на руках водрузил его в машину. Дорога была пустой, неосвещенной, фары лупили по черному асфальту, дорожная разметка то вспыхивала, то гасла, наматываясь на несуществующую катушку где-то в утробе автомобиля.

– Ну расскажи уже, как так получилось? Что за триггер сработал? – Папа насмотрелся сериалов с умными словами и горел нетерпением. – С чего вдруг мама вспомнила?

– Я п-показал ей наши с Р-родькой родильные бирочки, нашел в с-старой шкатулке, т-там еще оп-писка с Корзин-киной.

– Она и про Корзинкину рассказала? – удивился Лев Леонидович, гладя полосатую кошку с огромным животом, расплывшуюся пушистой каплей на коленях.

– Ну да, все как б-было, – Илюша одной рукой крутил руль на повороте.

– Надо же! Я не верил, что она когда-нибудь решится… И ведь подумать только! Через неделю у нее началась лактация! На чужого ребенка!

– Ты сейчас о ч-чем? – огонек Илюшиной сигареты кометой улетел в окно.

– Ну Родиона-то она уже год как откормила! А тут младенец от умершей Корзинкиной!

Илюша резко затормозил, даже не свернув на обочину. Разметка остановилась. Кошка издала отчаянный вопль, выпустив когти в штаны Льва Леонидовича. Папа вскрикнул от боли.