Колумбарий - Подольский Александр

На минуту все звуки исчезают. Но вскоре невидимый бродяга продолжает свой путь вслед за ветром, и топот шагов растворяется в пустоте. Я тяжело вздыхаю и бреду дальше уже в одиночку. Осталось только одно место, в котором Кумико, наверное, хотела бы сейчас оказаться. Возможно, это глупо, но мне нужна хоть какая-то весточка от нее напоследок. Какое-то воспоминание. Ведь только она пробудила во мне чувство, о котором сложено столько хайку.

Поднимаюсь по ступеням, которые будто вросли в бесконечно высокую стену деревьев, и шагаю навстречу спускающемуся с гор туману. В царстве зелени вокруг кипит жизнь, кто-то наблюдает за мной из своего неприметного укрытия. Я подхожу к лавочке под изящным фонарем, который разгоняет синеватую мглу. С этого места зимой мы с Кумико наблюдали за дрейфующими льдинами, которые перебирались через Охотское море. Я устало опускаюсь на деревянную поверхность, прислушиваясь к перекличке насекомых. Прекрасная ночь для прощания. Со страной, с этими красотами, с Кумико.

С чудом.

На ступеньках внизу раздаются шаги. Неспешные, осторожные. Идущего не видно, но я точно знаю, что это уже не Бетобето-сан. В волшебную ночь можно встретить кого угодно, но догадки давно рвут меня изнутри. Не зря ведь в последний день сны привели меня именно сюда, на край земли, что и означает Сирэтоко на языке народа айну.

В глубине души я знаю, что Кумико больше не принадлежит миру живых. Об этом рассказывают сновидения, которые теперь служат маяком в моих странствиях. Но, быть может, всему найдется простое объяснение. И кошмарам, и исчезновению Кумико, и тому, что вокруг оживают персонажи с мистических картинок.

Рокурокуби. В последнее время я научился идеально произносить имя существа, которое принялось переписывать мою судьбу. Сложно сказать, почему выбор пал на меня, да это уже и не важно. Ничего важного у меня теперь не осталось.

Шаги уже рядом, но я по-прежнему стараюсь не смотреть на идущего. Периферийное зрение выхватывает из тьмы женский силуэт. Теперь даже можно услышать чужое дыхание. Ветер треплет непослушные волосы на лбу, и я закрываю глаза. Прикосновение на секунду обжигает холодом, но вскоре дрожь уходит. Ее сменяет волна тепла, и из глубин сознания приходит долгожданное спокойствие.

Здесь, в одном из самых красивых мест на планете, под лунным взором я больше не один. Рядом – она. Моя судьба или мое проклятие. Но, так или иначе, мы будем вместе. Всегда.

На краю этой волшебной и загадочной земли.

Хозяин туннелей

Попрошайки из нас получились аховые. За полчаса пути от «Алтуфьево» до «Менделеевской» в пакет для пожертвований не бросили ни монеты. Девять станций, восемь вагонов, табличка «Помогите на операцию» и аутентично-затрапезный внешний вид – казалось, все сделано по уму. Но, похоже, в этой сфере деньги с потолка не падали. Хотя нас они и не интересовали, целью были настоящие попрошайки-инвалиды, а вернее – их хозяева.

Затея была рискованной, но Женя сама вызвалась сыграть инвалида. Ей надоело торчать дома, монтировать видео и накладывать субтитры, пока я добывал материалы «в поле». Она и раньше спускалась в метро со скрытой камерой, но тогда мы не изучали криминальную сторону подземки, а пытались найти истоки городских легенд и прочего народного творчества. Никаких особых дверей наши журналистские корочки не отворяли, так что с Метро-2 и секретными бункерами не сложилось, хотя знакомый диггер устроил нам небольшую экскурсию по ночным туннелям. Ничего интересного, как выяснилось. Измазались, как черти, а ни одной, даже самой завалящей, крысы-мутанта так и не встретили. Не говоря уже про путевого обходчика или черного машиниста.

– Дальше по серой? Или перейдем? – спросила Женя, когда я выкатил коляску из вагона.

Сальные волосы, бледное лицо без косметики, куртка из восьмидесятых, джинсы в пятнах и тапочки на шерстяных носках вместо башмаков – Женя выглядела кошмарно. Пожалуй, мы даже чуточку переборщили. Я смотрелся не лучше, но, по крайней мере, не прятал руку, демонстрируя людям пустой рукав-культю, и не изображал парализованного ниже пояса.

– Дальше поедем, – шепнул я, осматривая платформу. – Не таскать же эту телегу по переходам, а к твоему чудесному исцелению народ пока не готов.

В потоке пассажиров мелькнул «ветеран». Классика. Безногий мужик в форме шустро передвигался на какой-то подставке с колесиками, работая руками. Ему уступили дорогу, поэтому до вагона он дополз быстро. Но перед дверью вдруг остановился. Повернул голову, уставился на нас и тут же покатил прочь от поезда. Охраны, которая обычно таскается за добытчиками, рядом не было.

– Вы как здесь? Кто такие?

На пальцах сидели татуировки, на форме – награды, на лице – борода. Натуральный ветеран.

– Беда у нас, – сказал я. – Серьезная. Вышли у народа помощи просить.

– Ну, дают, – усмехнулся калека, – опять самодеятельность. Хозяин, сталбыть, не в курсе?

Ему подобные – лишь песчинки в огромном организме метрополитена, марионетки, у которых есть кукловод. За месяц работы здесь я записал десятки часов видео: интервью с подземными аборигенами, разговоры по душам, моменты различных сделок – от продажи наркотиков до оформления регистрации очередному душману, – разоблачения «беременных» попрошаек, бездействие полиции, зачистку молодчиками вестибюля, когда к ряженым нищим стала приставать компания пьяных фанатов. Удалось узнать даже некоторые имена держателей бизнеса. В общем, материала было навалом. За исключением одной темы. Как только речь заходила об инвалидах, все сразу замолкали, какие бы деньги я ни предлагал. Мол, у них свой хозяин. Хозяин туннелей. Будто бы и живут они все в туннелях где-то, наверху не показываются. Короче говоря, отдельная структура в подземельном синдикате. Как музыканты, только те и сами в охотку общаются, нормальные ребята, а эти всегда особняком. Странные, мол, и нечего о них рассказывать.

– Какой еще хозяин? Мы сами по себе.

Ветеран осмотрел коляску, Женю, табличку.

– И что за болезнь такая страшная? Сколько денег надо, чтоб тебя починить?

Женя начала было рассказывать, но ветеран схватил ее за коленку. Она вскрикнула и рефлекторно дернула ногой.

– Ну-ну, – поморщился калека, разворачиваясь. – Валите, пока не поздно!

Он прокричал что-то про хозяина, но слова зажевал гул поезда. Инвалид нырнул в вагон и исчез за волной пассажиров.

– Не нравится мне все это, – сказала Женя.

Первый раз она произнесла ту же самую фразу, увидев новую себя в зеркале. А вдруг кто знакомый узнает?

– Все по плану, не волнуйся.

У меня и впрямь все было под контролем. Во внутреннем кармане хватало денег, чтобы откупиться от кого угодно, а на быстром наборе ждала своего часа пара полезных номеров. Да и занятия боксом даром не прошли, хоть и отъелся я в последнее время, сменив редакционный офис на фриланс и ведение популярного блога о Москве. Главное, что контакт был налажен. Раньше инвалиды – в меру возможностей – от меня бегали, другие о них говорить не хотели, а стоило только покуситься на их хлеб, как сами полезли с допросами. Но это была мелкая рыбешка, хотелось увидеть кого-то поинтереснее. Или разговорить одного из калек. Хозяин туннелей, живут прямо в туннелях, наверху не показываются… Нужно было всю эту чушь расшифровать.

Мы поехали дальше, вниз по Серпуховско-Тимирязевской линии. Народу в вагонах хватало, но обходилось без толкучки. Время было выбрано идеально. На каждой станции я ждал, что нас встретят добрые ребята с головами в виде шаров для боулинга. Внутри бурлило какое-то детсадовское предвкушение, словно мы с Женей секретные агенты в тылу врага, работаем под прикрытием. И миссия наша сколь опасна, столь и интересна. Но Женя, похоже, былого энтузиазма не испытывала. Нервно смотрела по сторонам и каждый раз вздрагивала, когда ее случайно задевали в вагоне.

Срисовали нас на «Нагорной». Высокий тип в кожаной кепке и пальто, с засунутым в карман пустым рукавом. Для попрошайки инвалид выглядел слишком прилично, но принадлежности к той же песочнице даже не скрывал. Сперва демонстративно пялился на Женю, затем на «Нахимовском проспекте» перешел с нами в соседний вагон, а выйдя на «Севастопольской», принялся кому-то звонить. Я даже чуточку расстроился, когда до конца серой ветки мы доехали без приключений.