– О, а я к тебе еду. Ты за телевизор мне торчишь. – Увидев в руках Романа ружье, хахаль нахмурился.
– Э, ты чего… И где Унук, ты чего на его машине?!
Старик прижал оружие к плечу, но Марьяна оказалась проворнее. Выбив стекло, кинулась на отца. Блеснули когти. Прямо в воздухе тело внучки увеличилось в размерах.
Паха не успел закричать. Зато заорала Ира. Выскочила из машины и побежала. Роман выстрелил. Дробь прошила ноги. Девка рухнула.
– Папа…Папочка…Не надо! Папоооочка! Миленький…. Родненький….
– Ты о чем? Нет у меня дочери. Только внучка.
Нажал на спусковой крючок. Кровь, смешанная с плотными серыми ошметками, брызнула в пыль.
Марьяна рвала тело отца на части, кусала лицо. Распоров живот, вытянула внутренности.
– Довольно, довольно, Марьян. Сегодня у тебя без того сытный вечер.
Роман подошел к внучке, похлопал по спине. Она оглянулась и начала уменьшаться. Сама запрыгнула в машину.
Старик сел за руль. Сердце кололо. Немного уже осталось, но ничего, Роману нужна только эта ночь.
– Поехали, Марьян.
Вскоре старик увидел деревню. В домах уже включили свет, кто-то загонял скот или просто сидел на лавочке у дома. Будто ничего и не случилось.
Роман проверил патроны. Посмотрел на Марьяну.
– Ну что, с кого начнем?
На небе зажглись первые звезды.
Дмитрий Костюкевич
Дрожь
1. Радик
Испуганным сердцем набухало лето, в горле семнадцатилетнего Радика Шарипова комом стояла любовь, под городом жила ракообразная тварь. Ужасный монстр с четырьмя глазами, усиками и щупальцами на голове, утащивший в разлом тетю Одиху.
«Если бы не землетрясение, я бы не встретил Лилю», – часто думал Радик.
«Если бы не землетрясение, не погибла бы тетя», – тянула мысль-противовес.
«Ничего не вернуть, – звучал в голове родной голос, – хватай то, что есть». Одиха всегда находила нужные слова, умела успокоить, приподнять над лессовой пылью ташкентских дворов. Смерть не отняла у нее этот дар.
Лиля жила в двухъярусном вагончике на участке с надписью «Стройпоезд Волгоградской области». Радик заприметил ее на стройке: кареглазую, белокурую, самую красивую девушку в Ташкенте! Подойти и пригласить на танцы решался долго; наблюдал, как она работает, как болтает с низенькой подругой, которая – чем? как? – сразу понравилась Элеру.
– Две взял? – спросил Радик.
– Ага, – друг потряс доказательством. Внутри пакета нетерпеливо, тяжело постукивало – Элер завернул бутылки в газету. – С тебя лимонад и мороженое.
– Заметано. Главное, про магнитуду и афтершоки девчонкам не впрягай.
– Ну о-очень смешно.
Отец Элера работал техником на Ташкентской сейсмостанции и редкими кухонными вечерами делился с семьей подноготной катастрофы. Элер впитывал, чтобы потом похвалиться перед Радиком:
– Пять и два магнитуда была при первом толчке. По шкале Рихтера – так сейчас сейсмические волны меряют. Это немного, но тряхануло крепко, потому что очаг неглубоко, сечешь?
Пройдясь по смолкающим улицам – вечером и ночью запретили движение транспорта, чтобы не поднимать пыль, – друзья дотопали до некрашеного занозистого забора. Строительный городок охраняли милиция и добровольные патрули.
– Слышь, Эл. Что с Дюймовочкой делать будешь? – справился Радик, устраиваясь в теньке. – Зерном кормить?
– Поцелуями, – светился Элер.
– В макушку?
– У меня-то план готов. А у тебя, Рад? Хочешь про большие неприступные сиськи покумекать?
Радик пригрозил кулаком.
Уже которое утро он просыпался с мыслями о Лиле (иногда они прятались за окалиной кошмара, в котором гигантский жук забирал тетю Одиху в подземное царство). Открывал глаза, смотрел на старую арабскую картину, которую вернул на стену после первого, самого сильного подземного удара, и мечтательно улыбался.
«Если бы не землетрясение…»
В ту ночь он пробудился от толчка. Дом словно наградили увесистым пинком. Радик увидел, как падает за кровать картина, услышал, как валятся с насиженных мест вещи. «Война! Сынок, вставай!» – причитала мама. Они выбежали во двор, в поднявшуюся пыль и многоголосье. Кто-то кричал про бомбардировку, кто-то про оставшиеся в квартире документы, кто-то про обрыв телефонной линии. От пыли щипало в глазах. Трещали деревья и здания. С фасадов валилась гипсовая лепка и штукатурка. Радик ощутил, как на него переползает общий панический страх. Люди выстроились посередине улицы – змейка между рядами домов. «Беги к тете», – сказала мама, и он побежал. По старому городу словно прошлись авиационные бомбы: от универмага остался огрызок торцевой стены, стрелки на больших часах остановились на пяти двадцати трех. Приближаясь к дому Одихи, он услышал грохот, дорога под ногами пружинила и стонала. По улице стучали гусеницы невидимых танков. А затем он увидел дом тети и…
– Идут, – толкнул локтем Элер.
Девчонки приближались со стороны ворот. У маленькой Светы было открытое детское личико и алые губы. Рядом с Лилей она казалась милым, но все-таки придатком к красоте подруги.
– Заждались? – спросила Лиля. Поверх синего платья она надела кофту сочного апельсинового оттенка.
– Немного… – начал было Радик.
– И вечность готовы, – пропел, перебивая, Элер. – Вино будете?
Света прыснула в кулачок. Лиля прищурилась.
– Чуть-чуть.
Радик потянул пакет из рук Элера.
До парка, расположившегося за авиационным техникумом, добрались через час.
Лавки облюбовала молодежь: парни нависали над девушками или сидели на корточках у острых коленок. Возле мусорных урн валялись смятые пачки, окурки, этикетки от пломбира. Проходя мимо здания игротеки, Элер ударился в воспоминания:
– Когда я был маленьким, сюда один чудак заглядывал. Коллекционер. Приносил игрушки разные, показывал всем. За уши отец не мог меня оттянуть. И пляшущие медведи, и поющие птицы, и хлопающие тарелками обезьяны…
– Сказка! – радовалась Света. И так просто у них с Элером складывалось, что и впрямь – сказка, словно всю жизнь друг друга знают.
На танцплощадке кипело и плясало. Мелкота висела на заборе, смеясь и тыкая пальцами в старших братьев и сестер. Объявление на кассе предупреждало, что в джинсах вход воспрещен. Стоящие полукругом лавочки пестрели яркими оттенками платьев.
Объявили белый танец, и Света потащила Элера в центр площадки. Лиля смотрела на подругу и задумчиво улыбалась. Радик искал взглядом тележку мороженого, но находил лишь милиционеров.
– Следующий медленный наш, – сказал он, решившись.
– Хорошо, – ответила она.
Ждать пришлось пять быстрых танцев, а потом, после уместившегося в одно мгновение медляка, пахнущего ее волосами, они пили лимонад и ели мороженое.
Гремели колонки. В воздухе звенел девичий смех.
Радик смотрел на Лилю. Полногрудую девушку, белокурые волосы которой рассыпались по оранжевым плечам. Она указала пальцем на сцену и что-то прощебетала. Он не расслышал, хотел переспросить, но вдруг что-то почувствовал, оглянулся и увидел, что на Лилю пялятся стоящие у ступенек эстрады парни. Один широколобый, коренастый, с загорелым лицом. Другой – низенький, плосколицый, с маленькими глазками. Широколобый кивнул товарищу, провел ладонью по ежику волос и стал протискиваться сквозь кучку подростков.
Радика охватил гадкий, размягчающий мышцы страх.
Парень приблизился.
– Потанцуем? – спросил он у Лили.
Она глянула на него, слегка приподняла брови, усмехнулась глазами и покачала головой.
– Извините.
– Ты с этим? – широколобый кивнул на Радика. Сзади маячил плосколицый.
– А что? – с вызовом спросила Лиля.
У Радика пересохло во рту. Он искал в себе силу и презрение, чтобы сдвинуться с места, что-то сделать, сказать. Поиски затягивались.
– Танцевать с тобой хочу.
Наглец протянул руку к запястью девушки. Лиля завела руку за спину.
– Отвали, – выдохнул Радик, закрывая собой Лилю.
