Игорь вылез из машины, подошел к жене и сел рядом.
– Нигде не жмет?
Она посмотрела на рукав, и на ее лице появилось жалкое подобие улыбки.
– Это твой? Извини. Не заметила.
– Мне не жалко. Но ты выглядишь, как пугало. Что с тобой вообще происходит? Как будто спишь на ходу.
Она отвернулась и закрыла лицо руками.
– Ночью он разговаривал со мной.
– Кто?
Жена кивнула на коляску. Это было все равно, как если бы она указала на небо.
– И что он тебе сказал?
– Он повторяет, что черви прогрызли голову. И смеется. Всю ночь он смеется.
– О господи.
Игорь обеими руками обнял Анну и прижал к себе. Ее волосы у корней были влажными и прохладными.
– Это бред, Аня. Чистый бред.
– Я понимаю, как это звучит.
– Этого не было.
Она отодвинулась, посмотрела на него, потом на коляску.
– Вчера пришли результаты по гельминтам. Отрицательные. Но в кале обнаружили хитин.
– Что?
– Хитин.
– Прежде чем заговорить, он раков с панцирями наелся?
– Нет. Он ест сороконожек, которые бегают по дому. Я дважды видела, как он их ловит, и оба раза он успевал проглотить насекомое.
Она выдержала паузу, прежде чем добавила ключевую фразу:
– Это не Артем.
Знакомая интонация. У меня такое чувство, как будто я стою перед телевизором. Другие слова, но смысл прежний. В душе она похоронила сына полтора года назад. А воскрешение, даже мысленное, – очень сложное дело.
Игорь взял ее за плечи и встряхнул.
– Не дури. Конечно, он изменился. Целый год у него по венам текла черт знает какая химия. Врачи предупреждали о возможных побочных эффектах вплоть до паралича. Но все обошлось.
– Говорю тебе, это не он.
– Весной я делал анализ ДНК в четырех разных лабораториях. Пойдем в дом. Я покажу тебе результаты. Москва, Ростов, Франкфурт и Токио. Все они подтвердили, что это наш с тобою ребенок. Ты слышишь меня? Это он. Да, он изменился, но это точно Артем.
– Ты звонил Светлову?
– Не берет трубку.
– Ты же обещал, что поговоришь с ним. Мне страшно, Игорь. Происходит что-то нехорошее. Очень нехорошее. Иногда мне кажется, это «что-то» – хуже лейкемии.
12
В офисе было тише обычного. Верный признак приближения больших перемен. Второй час Алексей перечислял неприятные факты, и без того известные Игорю. Только факты – задачи без решений.
– Суд запускает банкротство. На следующем заседании будут рассматривать кандидатуру конкурсного управляющего. Мы не вырулим, Андреевич. Ваш заем, извините за прямоту, потянул и без того перегруженную лодку на дно.
– Со «Сбербанком» говорил?
– Кто даст кредит обложенным судебными решениями застройщикам? Мне нравится, что вы снова в теме. Но, боюсь, слишком поздно.
– Я что-нибудь придумаю, – сказал Игорь.
Тривиальное «Никогда не сдавайся». Не более того. Миллион, максимум два можно было бы попытаться занять. Процентов под тридцать. Но это ничего не даст. Ему нужно как минимум пятнадцать.
Мысли перебил телефонный звонок.
– Извини, – сказал Игорь и взял трубку.
Аня кричала и плакала одновременно.
– Игорь! Умоляю тебя, приезжай. Я больше не могу так.
– Что случилось?
– Артем. Он загнал меня в ванну, сел под дверью и рычит как собака.
– Аня, ты вообще понимаешь, что ты сейчас говоришь? Ты испугалась двухлетнего ребенка?
– Он не ребенок, Игорь. Он не ребенок.
13
Аня была на кухне. На столе перед ней стояла кружка с чаем. Ложка звонко билась о края кружки, накручивая круги. Аня безразлично посмотрела на него и отвернулась.
– Что случилось? – спросил Игорь.
Дыхание сбилось. Кровь стучала в ушах. От машины до кухни он бежал сломя голову.
– Это не Артем. Это не он. Может даже, это совсем и не ребенок.
Дважды сказанная острота превращается в глупость, а дважды сказанная глупость? В диагноз? Жена выглядела сейчас даже хуже, чем два дня назад во дворе.
– Он опять заговорил со мной. Говорил всякую гадость и чушь. Угрожал. Обещал убить. А потом вылез из манежа.
– Ты в своем уме? Он же еле ползает.
– Да. Обычно он еле ползает.
Ложка ни на секунду не прекращала движение.
Был ли это затянувшийся нервный срыв или прогрессирующее расстройство, не важно. В любом случае Анна нуждалась в помощи психолога. Или психиатра.
– Знаешь, у меня такое чувство, что, вернув ребенка, я потерял жену. Ты понимаешь, что с тобой происходит? Это и есть когнитивный диссонанс. Ты сама мне рассказывала о нем. Когда дела шли совсем плохо, ты мысленно похоронила ребенка. А теперь, когда он снова с нами, никак не можешь это принять.
– Нет никакого диссонанса, Игорь. Нам надо поговорить с этим проклятым врачом. Во что бы то ни стало. Я уверена, он знает, в чем дело. Сделай хоть что-нибудь, Игорь. Я не могу так больше. Просто не могу. Понимаешь?
Игорь подошел к окну и выглянул на улицу. На острых пиках забора играл лунный свет. Он вспомнил, как заказал сварщикам сделать забор выше стандартного. Но ни пяти-, ни десятиметровым штакетником не отгородишься от несчастий.
14
– Парк сорокалетия Победы, – сообщил водитель столичной маршрутки.
Ему на следующей. Игорь пересел в передний ряд и уставился в боковое стекло.
Что он скажет Светлову? «Здравствуйте, Петр Константинович. У ребенка появились черные круги под глазами и дурной запах изо рта. Это сводит с ума мою жену. Подскажите, пожалуйста, как мне лучше поступить в этой ситуации». Ученый гарантированно пошлет его подальше. Какие претензии? Он обещал вылечить ребенка от лейкемии и сделал это. Лучше попробовать договориться с ним о встрече вечером где-нибудь в кафе и там подробно рассказать обо всем.
– Лесная.
Игорь ступил из машины в мерзлую грязь.
Идти было недалеко. Часы показывали четверть пятого. Если вместо прокуренного деда на проходной окажется кто-то другой, придется подождать, когда Светлов выйдет с работы.
Квартал изменился до неузнаваемости. Вокруг блока «Д» вырос строительный забор из профлиста. Игорь нырнул под шлагбаум и оказался перед входом. Над пустым дверным проемом, там, где прежде крепилась красная табличка, чернели отверстия. Ученые переехали, и по поводу охранника он беспокоился напрасно.
Игорь остановился. Такого оборота событий он не ожидал. Теперь для того, чтобы встретиться со Светловым, пятнадцатиминутного запаса терпения было недостаточно. В отделе кадров «Сколково» никто с ним и разговаривать не будет. Возможно, это даже государственная тайна, черт бы ее побрал. Можно было отправляться домой.
Но можно и не спешить. Никто тебя отсюда не гонит.
Игорь включил фонарь на смартфоне и шагнул в темный проем.
Внутри осталось только то, чего нельзя было унести. Причем тот, кто освобождал помещение, не слишком заботился о его сохранности. Под ногами хрустел битый кафель, а с потолка свисали ломаные листы гипсокартона. По обе стороны коридора виднелись прямоугольники кирпичной кладки. Зачем было замуровывать двери в кабинеты? Ответ нашелся, как только он поднес фонарь поближе к кладке. Старый советский кирпич на побелевшем от времени растворе. За закрытыми дверьми сектора «Д» всегда были стены. Это касалось и двери лифта.
Знаю, похоже на сонное царство. Но на самом деле работа кипит. Мозги работают бесшумно.
Сюрреалистическая бутафория заставила поежиться. Во время посещений здесь никого, кроме него, Артема, Анны, Светлова и прокуренного деда не было.
Игорь зашел в единственную комнату. Под ногами засверкали осколки стеклянной стены. Когда запиликал телефон, он стоял ровно на том месте, где год назад находился аппарат искусственной вентиляции легких. Звонила теща.
– Здравствуйте, Вера Васильевна.
– Алло. Игорь, ты меня слышишь? – Она говорила быстро, словно куда-то торопилась. – Немедленно возвращайся. Слышишь? У нас беда. Анечка…
