Долбаные города (СИ) - Беляева Дария

— У меня есть знакомая, которая утверждает, что для этого достаточно съесть просроченную "Филадельфию".

Тут взгляд ее мгновенно изменился. Она как будто подметила во мне какую-то мелочь, и вид у нее стал почти нечеловеческий — распахнутые зеленые глаза, чуть склоненная набок голова.

— Ты — девчонка из крипи-тредов, — сказал я.

— А ты радио-мальчик. Помолчи.

Голос у нее был мягкий, поэтому "помолчи" получилось совсем не обидным, и я даже послушался. Я любовался на ее сосредоточенный взгляд и на странную мимику, и мне казалось удивительным, что можно одеться как героиновая девчонка из времен, когда все зависали в гаражах, но выглядеть как мертвая, викторианская, вечная молодая леди.

Она делала со мной все эти штуки, все, что мама называла коррекцией и выравниванием тона. Мама говорила, что камера — как злобная бывшая, она найдет все твои недостатки и с радостью их продемонстрирует. Я посмотрел на бейджик девушки, увидел, что она — мисс Паркер и улыбнулся.

— У тебя классные синяки под глазами, — вдруг сказала она, и мне стало приятно, что мисс Паркер хочет не только превратить меня в симпатичную картину, которую сможет переварить взгляд камеры, но и видит во мне реальном что-то особенное.

Короче, ей удалось меня полностью очаровать, и я сказал:

— Когда я стану звездой, ты будешь моим визажистом?

— Когда ты станешь звездой, — сказала она, и я не понял, положительный это ответ, или все-таки нет.

В общем, мне стало ужасно жаль, когда нас отправили на студию, то есть в ту ее часть, где, собственно, и происходит магия. Я рассматривал камеры и софиты (или как там назывались эти штуки, которые «да-будет-студийный свет», и которые добавляют теней на лицо, на что все время жалуется мама).

— Зацени магию, Леви!

— Стремно это все. Может, домой поедем?

— К мамочке хочешь?

— Отвали, Макси!

Я посмотрел на потолок с этими фонарями, затем на занятых, безразличных к нам операторов. Все это было страшно интересно, ново. И у меня было странное ощущение от того, что комнатка, которая казалась мне герметичной (два бежевых дивана, стеклянный столик с бутылками воды от спонсоров и кресло ведущей), на самом деле продолжалась чисто техническими штуками: черными взглядами камер, операторами в кепках, лампами. Как будто то, что казалось реальным прежде, расширялось. На стене позади нас был зеленый экран, туда проецировались потом все эти видео, результаты опросов и виды ночного Дуата. Ведущая уже сидела в кресле, у нее был раздраженный вид, она взглянула на нас так, что люди похрупче меня могли бы и поежиться. Эли вот шепнул мне:

— По-моему она злобная.

— Какого хрена они опоздали? — бросила она Мисти. — Я, мать твою, здесь вечно должна сидеть? Мисти, еще один такой прокол, и ты полетишь сажать апельсины обратно в долбаный пригород долбаного Дильмуна первым же рейсом. И ни один долбаный трудовой кодекс меня не остановит.

— Вы повторяетесь. Если вы еще раз произнесете слово "долбаный", — сказал я. — Вам тоже придется сменить профессию.

— Это тот гребаный чокнутый ребенок? — спросила она у Мисти. — Надеюсь, он достаточно чокнутый.

По крайней мере, моим советом она воспользовалась. У Мисти дрожал голос, она убрала прядь волос за ухо, почти прошептала:

— Садитесь, как вам удобно, хорошо?

Может, и правда лучше апельсинки выращивать где-нибудь под Дильмуном. Я слышал, как Вирсавия шепчет что-то вроде:

— Прославься, прославься, прославься, милая, стань звездой.

Эли сказал:

— Мы делаем это ради Калева, Вирсавия!

— Его родители нас возненавидят, — сказал Саул. Я тоже об этом думал, но отступать было некуда. Если об этом не рассказать — никто никогда не узнает. Правда, истина и после правды — это не только мой статус в Фейсбуке, но и мое жизненное кредо.

К нам ко всем прицепили маленькие, смешные, словно шпионские микрофончики. Я сел между Леви и Лией, прямо напротив ведущей. Она была такая блестящая, плотно накрашенная блондинка, с прической волосок к волоску и очаровательным, чуточку детским лицом, черты ее полностью противоречили впечатлению, которое она на нас произвела. Я склонился к Лие:

— Солнышко, ты же не отдрочишь мне?

— Тебя непременно возбудит камера, так что наверняка — да.

Кто-то, кого я даже не увидел, дал команду "снимаем!", и я подумал, что все заработало. Леви рядом со мной завозился. На лице ведущей, за секунду перед командой, лампочкой зажглась очаровательная, бумажная улыбка.

— Доброй ночи, дорогие телезрители. С вами Энн Вандер и "Не сегодня". Не сегодня выборы, не сегодня налоги, не сегодня просроченные кредитные карты, не сегодня сокращения на работе. Погрузитесь в мир самых странных событий Нового Мирового Порядка. Сегодня у нас особый выпуск, школьники из Ахет-Атона, городка, где разыгралась трагедия Калева Джонса и его обидчиков, расскажут нам что-то, что может кардинально изменить наши представления о личности убийцы.

Объектив большой камеры повернулся в нашу сторону. Леви шепнул мне:

— Прекрати улыбаться, ты выглядишь как чокнутый.

Я наклонился к нему и сказал:

— Я и есть чокнутый.

Я был почти уверен, что мою реплику услышат. И мне это нравилось. Мне вдруг все стало очень нравиться. Энн Вандер повернулась к нам, одарив нас нежной улыбкой, которой я бы теперь ни за что не поверил.

— Некоторые из телезрителей наверняка уже увидели ваше видеообращение. В нем вы утверждаете, что Калев подвергся влиянию какой-то сущности.

Тут она сделала паузу, и я подумал, что в нее стоило бы вставить закадровый смех. "Не сегодня" было особенной программой. Циничной до невозможности и далеко не такой простой, как казалось. Телеведущая, нормальная до тошноты, говорила с разными фриками, и в этом контрасте была самая суть. Энн Вандер как бы шептала людям по ту сторону экрана "ну мы-то с вами знаем", и возносила тем самым телезрителя на недостижимый уровень морального превосходства. Я увидел в кресле мистера Кларка. У него был очень довольный вид, но он явно был бы не против закурить и нервничал по этому поводу.

Я сказал:

— Привет-привет-привет. Да, у меня есть подозрение, что мы раскрыли заговор столетия. Это даже круче известия о том, что правительство фторирует воду!

Эли сказал:

— Калев Джонс ни в чем не виноват.

Вид у него был самый отчаянный, и я подумал, что мои маленькие садисты перед теликом непременно насладятся.

Вирсавия блестяще улыбалась, Рафаэль смотрел в диванную подушку, Лия сложила руки на груди, всем видом выражая пассивную агрессию, а Леви дрожал. Только Саул держался легко и непринужденно, как и везде.

— Я кратко изложу в чем суть, — сказал я. — Вы не против?

Энн Вандер кивнула, сказала свое хорошо артикулированное "да, пожалуйста", и я подумал: это совершенно незаметно, что ты долбаная стерва, Энни.

— Дорогие друзья, вы же знаете, что за семь шагов от любой статьи в Википедии можно дойти до Гитлера. И это не случайно. История Калева Джонса тоже начинается с Гитлера.

— Макси, — прошептал Леви, но я его уже не слушал. Внутри меня все кипело, и я должен был говорить.

— Как и вся наша цивилизация, родные и близкие, эта история начинается с преступлений и ужасов Второй Мировой Войны и десятилетия до нее. Послушайте, в мире много неизведанных фактов: почему дантисты дерут с нас столько денег, куда девается зубная фея, когда мама и папа начинают экономить, кто лишил девственности мою подружку Лию.

— Я не твоя подружка, Шикарски, — прошипела Лия. Она ударила меня по ноге, и мистер Кларк улыбнулся. Я вспомнил его завет вести себя непосредственно.

— И почему она не моя подружка? — закончил я. — Но самое главное, родные и близкие, какого черта мы все-таки убиваем людей? Я сейчас не буду обелять человечков, и это не закончится ревизией Холокоста, расслабьтесь и слушайте. Моя мысль предельно коротка: мы пролили море крови, и это пробудило что-то, пришедшее неизвестно откуда и неизвестно почему. Зато известно — зачем. Я не знаю, это может быть существо из влажных фантазий Говарда Филлипса Лавкрафта, или какая-нибудь древняя желтоглазая солярная дрянь, но оно здесь, и оно питается кровью и смертью. И мы все, да-да, вы там, у телика, тоже, служим ему. Наши мертвецы, наши убийцы, мы все кормим его. Мир сходит с ума, ребята, он превратился в шоу "Все звезды", где солирует группа "Тайгер Форс".