Вот так Антон и оказался в жопе, точнее в пятнадцатой гимназии. Тут учились сливки разной степени жирности, те самые мамочкины и папочкины, о которых говорил Тимур.
Учеба была напряженной. Некоторые предметы пришлось подтягивать, особенно ненавистные гуманитарные науки. Сам Антон больше всего любил то, что можно ощутить, потрогать, мастерить своими руками. Труд, физкультура, действие тела, результат. Возникшее из ничего нечто, даже если это была колченогая табуретка, находило свое место в мире и, в отличие от нагромождения абстрактных понятий, имело практическое применение. Но труда своим ученикам пятнадцатая гимназия не предлагала. В длинном списке факультативов, обязательных к посещению, были лишь умозрительные и бесполезные, с точки зрения Антона, предметы, такие как риторика или курс политологии.
Антон уткнулся в смартфон. Тима прислал фотку из столовки: смеется, позади сверкает стразами на ногтях Руська.
Прощание вышло скомканным. Неловкое пожатие рук, взгляды в сторону, Руська улыбнулась краешком жирно накрашенных губ, пропела «прощай, любить не обязуюсь». Судя по веселому селфи, они без него не скучали. У них шла своя жизнь, из которой изъяли один элемент, но разрыв быстро срастался, а элемент был выброшен и высажен на чужую планету, покрытую искрящейся коркой льда. То, что она действительно чужая, Антон понял сразу: по рукопожатиям, по взглядам местных гуманоидов, по разговорам, стихающим по мере его приближения.
Они не отвергли его напрямую, но и не приняли. Когда тихая неприязнь переросла в такую же тихую травлю, он, занятый собой и учебой, не заметил.
Впрочем, травлей, как привык понимать ее Антон, насмотревшись в своей школе всякого, назвать это было нельзя. Дед бы сказал «пакости».
Никто не караулил после школы, не изводил обидными прозвищами, не выдумывал причин для вражды. Зато был пропавший в неизвестность учебник накануне опроса, протекший сам собой «штрих», пустой лист сданной контрольной работы с его фамилией, взгляды, шепот. Словом, они были стайными зверьми, и они кружили, присматриваясь к потенциальной добыче, не переходя, однако, к делу.
Только однажды они зашли дальше. На уроке физики, незадолго до звонка, Антон поднялся, чтобы ответить, а когда сел, что-то негромко хлюпнуло. Между ног стало влажно, стул под ним омерзительно заскользил. Он уткнулся в тетрадь, стараясь ничем не выдать охватившей его растерянности и злобы. Прозвенел звонок, Антон остался сидеть, но никто не вставал. Они ждали, с предвкушением и интересом.
В полной тишине Антон поднялся. На стуле остались липкие красные разводы какой-то жижи, похожей на томатную пасту. Антон почувствовал, как быстро краснеют лоб и щеки, когда понял, чего хотел этот зверинец.
Они и не собирались запугивать. Они хотели унизить его и развлечься.
Антон побросал в рюкзак вещи и уже пошел к выходу, но девичий голос за спиной сказал:
– Я могу помочь.
Антон так удивился этому внезапному предложению, что обернулся, не подумав. Лиза, девчонка, похожая на кошку со злыми глазами, зачем-то протягивала ему белый конвертик.
– Возьми. С каждым может случиться.
Антон уже протянул руку, скорее машинально, но ничто в недобром Лизкином взгляде, в тонкой руке, предлагающей помощь, не вызывало у него доверия. И от этого, видно, она потеряла терпение. Раздосадованная, что шутка не удалась так, как они ее задумали, обсудив между собой, она рассмеялась, и громко, чтобы слышали все, сказала:
– Ничего, и у меня месячные иногда приходят раньше.
Это была команда. Грянул смех, улюлюканье, где-то слева сверкнул чей-то оскал, и Антон ударил не глядя, а потому неудачно: костяшки скользнули о зубы, он ударил еще раз, повалил противника на пол, но кто-то поймал его за локоть и обхватил сзади, не слишком сильно, но упрямо, приговаривая в ухо: «Не надо, не надо, не связывайся».
Под ним, прижатый коленом, неловко возил по полу руками тощий парень. Из разбитой губы текла кровь, пачкая белоснежную рубашку.
– За драки исключают, – проблеяла какая-то блондинка, овцеватая девица с первой парты.
– А ты думаешь, я боюсь?
В его голосе было столько злобы, что эта дура даже отшатнулась, опасаясь, что Антон бросится и на нее.
Кто-то сзади снова настойчиво потянул его за локоть, и Антон наконец обернулся.
Невысокий парень был похож на зверька: острый подбородок, круглые темные глаза, рыжеватые волосы, напоминающие шерсть то ли лисы, то ли белки.
Он вдруг подмигнул Антону и упрямо потянул за руку к выходу.
Они вышли в коридор, спустились на первый этаж, где стояли шкафчики с личными вещами учеников.
– Я Макс, – парень протянул руку.
– Знаю, – Антон кивнул, отвечая на пожатие.
– А так и не скажешь.
– В смысле?
– В смысле по тебе не скажешь, что ты знаешь хоть кого-то в своем классе. Всегда такой вид, типа я босс, забежал на пять минут между чартерами.
– Кто бы говорил, – буркнул Антон.
Макс хмыкнул. Привстав на цыпочки, он рылся в своем шкафчике. Оттуда выпали какие-то металлические штуковины, два разобранных планшета, клубок проводков, несколько учебников и россыпь кредиток. Макс был местным гением, победителем и лауреатом международных олимпиад, спикером конференций, даже получил какой-то грант в области программного обеспечения чего-то там. Все это, включая, собственно, имя Макса, Антон узнал, от скуки разглядывая доску почета. Портреты видных учеников со всеми возможными регалиями в виде венков из золотистой фольги красовались на ней, как указующий верную дорогу перст. Кроме всего прочего, Антон с интересом обнаружил, что Макс числится в их классе, но тот, видимо, занимался по индивидуальной программе и появлялся в школе эпизодически. В классе с ним не общались, но и не задевали. У Макса было что-то вроде статуса неприкосновенности, какой имеют все выдающиеся люди, слишком недосягаемые, чтобы цепляться к ним всерьез.
Макс наконец вынырнул из недр.
– Вариант не лучший, – скривился он, протягивая Антону помятые, но целые форменные брюки. – Держу тут на всякий случай. Примерь-ка.
– Спасибо, – растерянно поблагодарил Антон.
– Friend in need is friend indeed, [79] – хохотнул Макс.
Friends они, конечно, не стали, но с того дня иногда обедали вместе. Манера общения у нового приятеля была своеобразная. Он не говорил о себе, не отвечал на вопросы и сам ничего не спрашивал, перемежал речь цитатами и то и дело перескакивал на какой-нибудь иностранный язык. Антон, сам удивленный тем, насколько истосковался по общению, считал, что даже такое странное приятельство лучше чем ничего.
И сейчас, сидя в кабинке, Антон уже подумал скинуть сообщение Максу. Он, конечно, уржется, но поможет.
Антон встал, решив предпринять последнюю попытку освободиться прежде, чем подавать сигнал бедствия, и навалился на дверь всем весом. Снаружи что-то шлепнулось, гулко стукнув о кафельный пол, дверь распахнулась так резко, что Антон вылетел, поскользнулся на палке от швабры и, потеряв равновесие, едва не приложился лбом о край раковины. «А достойное было бы завершение», – мрачно подумал он, глядя в зеркало на хмурого парня.
Антон наклонился ополоснуть лицо, а распрямившись, вздрогнул от неожиданности. В зеркале отражалась девчонка, мелкая, на вид второклассница. Она смотрела на Антона пристально и серьезно.
– Это мужской туалет.
Девчонка молчала как рыба, не отрывая глаз.
Антон обернулся, почему-то почти удивился, что она оказалась настоящей.
– Это туалет для мальчиков. Для девочек – в другом крыле, – терпеливо повторил Антон.
Девчонка как девчонка. Форменный синий сарафан, белые колготки, два задорных хвостика, в руках розовый портфель с изображением пони. Но было в ней что-то неприятное. Тем более младшая школа находилась в отдельном корпусе, и, по идее, делать ей тут было нечего. Антон поймал себя на идиотской мысли, что не хочет проходить мимо нее и, наверное, поэтому неоправданно грубо оттолкнул ее с дороги:
