Имя Зверя - Истерман Дэниел

К перекладине креста по-прежнему была прислонена лестница. Медленно, как во сне, Майкл поставил ногу на первую перекладину. Ему казалось, что надо подняться на огромную высоту, а тело его стало тяжелым, будто налитое свинцом. Ноги дрожали и подгибались, лестница качалась.

Майкл положил одну руку на деревянную поперечину креста, другой рукой приподняв голову распятого. Струйки крови прочертили темные полоски на щеках, покрытых трехдневной щетиной. Но он и так знал, чье это лицо. Чувствуя опустошение и боль, он наклонился и поцеловал остекленевшие глаза брата.

Глава 37

Самым ужасным, как позже понял Майкл, было то, что он не мог ни с кем поговорить. По всему городу у него жили друзья и знакомые, но он ни к кому не мог обратиться. Некоторым из них он поверял, но не хотел подставлять их под удар. На остальных он мог бы положиться в обычное время, но нынешнее время нельзя было назвать обычным. Он просто не знал, кому сообщить о смерти Пола. Разумеется, не полиции. Найти Ибрагимьяна он не мог. Отец Доминик по-прежнему лежал тяжелобольной в госпитале, и его нельзя было тревожить.

В конце концов он позвонил прямо в папскую нунциатуру. Ему ответил усталый голос — напряженный голос итальянского addetto, говоривший на плохом арабском. Он принял сообщение без удивления, как будто священников убивали каждый день. В некоторых странах мира, подумал Майкл, примерно так и происходит. Без сомнения, некоторые ватиканские дипломаты привыкли к подобным трагедиям. Addetto сказал, что к нему приедут.

Меньше чем через полчаса прибыли двое священников — тощие, растрепанные мужчины, без церковных воротничков, кутавшиеся в тяжелые пальто. Их звали отец Верхарн и отец Ларманс, и они были бельгийцами. Майкл не пошел с ними в церковь. Когда они вернулись, их лица были серыми, как зола.

— Мистер Хант, — сказал один из них, Майкл не имел понятия, кто именно, — мы бы хотели, чтобы вы отправились с нами в нунциатуру.

— Если вам все равно, я предпочел бы остаться здесь. Совсем ненадолго, чтобы прийти в себя.

Священник покачал головой. У него были темные курчавые волосы и глаза больного спаниеля. Майклу показалось, что он встревожен чем-то. Причем это была не обычная тревога, которую он мог бы испытывать по понятным причинам в таких обстоятельствах. Нет, здесь было что-то иное, как будто священник попал в ловушку.

— Дело не в этом, — сказал священник. — Вы должны понять: вам небезопасно находиться здесь. Ваш брат рассказал нам о вас, о вашей работе. Вы можете оставаться в нунциатуре столько времени, сколько нужно. Но самое главное, с вами хочет встретиться один человек. Прямо сейчас. Если вы готовы, мы отвезем вас.

— А как с... — Он имел в виду труп брата, но не мог закончить.

— Мы обо всем позаботимся. Мне очень жаль, мистер Хант. Я знал вашего брата. Он был замечательным человеком. И замечательным священником.

Майкл, смотревший в пол, поднял глаза:

— Правда?

— Да. Я думал, что вы знаете.

— Я ничего не знал.

— Пожалуйста, пойдемте с нами.

Майкл пожал плечами. Что ему оставалось делать? Они перерезали Махди горло, задушили Ронни Перроне, распяли Пола, а он даже не знал, кто они такие.

— А власти, — спросил Майкл. — Вы им сообщите?

— О том, что произошло здесь? — Священник покачал головой и обеспокоенно посмотрел на своего коллегу. — Нет, — ответил он. — Не думаю.

Священники приехали в маленькой машине, «фиате». Майкл сидел сзади, чувствуя себя отчасти узником, которого перевозят из одной тюрьмы в другую. Он глядел в окно, впервые за много дней увидев Каир. Из-за Рамадана комендантский час, введенный в первые дни переворота, был отменен, и передвигаться по ночному городу стало если небезопасно, то, по крайней мере, менее рискованно, чем раньше. Улицы были пустынны и почти не освещены. Над проспектами висели изорванные знамена с религиозными и политическими лозунгами. Один из них заявлял: «Победа близка». Никогда она не казалась такой далекой. Снежный покров, который несколько дней назад придавал главным магистралям города хрупкую красоту, исчез, оставив только серые камни и потрескавшийся цемент.

Пересекая площадь Тахрир, они увидели пламя огромного костра, высоко поднимающееся в ночное небо. Вокруг собрались сотни людей, одни пели, другие просто стояли, бесцельно глядя на огонь. Самые ближние к костру кидали в него какие-то предметы, и вверх летели искры и пепел.

— Книги, — пробормотал отец Верхарн, и Майкл понял, что за рулем сидит он. — Они сжигают книги. Очищают Каир от того, что называют «джахилийей». Вам знакомо это слово?

— Да, — ответил Майкл. — Да, знакомо.

— Пригнитесь. Никто не знает, что они могут сейчас сделать с иностранцами. У людей, испуганных чумой, натянуты нервы. Пустили слух, что вирус подбросили американцы, что это биологическая война.

Майкл подумал, а нет ли в этих слухах правды. Сейчас все было возможно. После войны в Персидском заливе могло произойти все, что угодно. Когда они выехали с площади, он в последний раз оглянулся, увидев женщину с кипой книг в руках, которая, пошатываясь, брела к костру. Много лет назад он видел, как христиане в Америке с песнями и танцами сжигали записи «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Его отец рассказывал ему о еще более мрачных временах. «Разрешите представиться, я человек с деньгами и со вкусом...» — промелькнули в его мозгу слова песни.

— Куда мы едем? — спросил Майкл.

Он думал, что они направляются в нунциатуру, расположенную на острове Джезира, но Верхарн не стал поворачивать направо, на мост Тахрир, а продолжал ехать прямо на юг, по Шари-Каср-эль-Айни.

Ларманс полуобернулся к нему.

— Я же говорил вам, — сказал он. — С вами хочет встретиться один человек. Он был другом вашего брата. Старый коптский священник отец Григорий.

Улицы, по которым они ехали, становились все более пустынными. Майкл смотрел в окно. Ночь тянулась, на небе высыпали звезды. Где-то вдали, за рекой, горел другой огонь, освещая небо оранжевым заревом. Они достигли Старого Каира и остановили машину в переулке.

— Здесь недалеко, — сказал Верхарн. — Безопаснее пройти пешком.

Они прошли под железнодорожными путями, между круглыми башнями старого римского форта и углубились в Вавилон. Слева от них лежала церковь Абу-Сарга. Они проникли в нее через боковую дверь — главный вход был давно заперт из-за угрозы погромов.

Внутри было темно. Слабо мерцали свечи. Во мраке плясали золотые, рубиново-красные и серебряные отблески. Крохотные пылинки плавали в лучах света, как скопления звезд в далекой галактике.

Они говорили еле слышным шепотом.

— Мы подождем вас здесь, — сказал Верхарн. Майклу показалось, что его голос звучит тревожно. Но, разумеется, здесь, в церкви, им было нечего бояться.

Раздался звук шагов. Из мрака возникла смутная фигура — сутулый старик, державший в руке масляную лампу.

— Это отец Григорий, — прошептал Ларманс. Старик подошел и остановился в нескольких футах от гостей, рассматривая Майкла слабыми слезящимися глазами.

— Вас зовут Майкл Хант? — спросил он.

— Да, — ответил Майкл. Его голос прозвучал тихо и неуверенно.

— Пожалуйста, идите за мной.

Без лишних слов старый священник повел Майкла сквозь насыщенный благовониями мрак. Это была просто церковь, и все же Майкл, следуя за стариком во тьму, чувствовал, как его прошибает тошнотворный страх. Ему казалось, что он слышит звуки в темноте, и ему казалось, что старик тоже их слышит. Он не мог избавиться от ощущения опасности, ощущения, что за ним следят чьи-то враждебные глаза.

Они остановились перед ступенями, которые вели в подземный склеп. Отец Григорий повернулся к Майклу.

— Мне сказали, что вы придете. — Он подошел ближе. — Вы боитесь меня, — сказал он.

— Вас? Нет. Но это место... Никто не объяснил мне, что происходит, зачем меня привезли сюда. Что вы хотите от меня?