Кровавая купель - Кларк Саймон

– Держись, Ник, старина... а то ты начинаешь разваливаться по швам.

Выбившись к урезу воды, я пошел вдоль берега. Ноги заплетались, как у пьяного, который с трудом ковыляет домой.

В озере кто-то плавал. Штанина, там же холодно! Лучше подождать хоть до весны. Холодная горная вода... Я потряс головой и понял, что это никакой не пловец, а болтающаяся в воде ветка.

Я шел через мир, потерявший тепло и цвета в черно-белой маске. Белые горы, черные деревья, белая земля, черная вода.

Помираешь, Атен... может, так и лучше... ничего больше не чувствовать.

– Эй! Ты заблудился? Эй, слышишь? Передо мной на берегу стояли две фигуры, закутанные, как полярные исследователи.

Тот, что повыше, сказал другому:

– Тимоти, положи лук и помоги мне перетащить его в лодку.

Тот, что покороче, приземистый парень монголоидного типа лет шестнадцати с озабоченным выражением на розовом лице, схватил меня за руку выше локтя и только что не перенес с берега на корму весельной лодки. Потом они с длинным сели за весла и погребли в озеро.

Я сидел как снежный человек с Аляски. Мозг у меня перестал работать, и потому я не видел ничего странного в езде на весельной лодке через пятимильное озеро в самом сердце вьюги.

Наконец впереди показался какой-то предмет, плавающий на воде. Скопление каких-то кусков, ничего знакомого. Эти двое гребли к нему изо всех сил.

Мы подплыли почти вплотную, когда я понял, что это группа больших стальных барж – тех, на которых возят уголь или камни. Гребцы пришвартовались у края низкой платформы, потом монгольский парнишка вынес меня из лодки.

Вдруг я оказался среди копошащихся ребят, и тощий стал тихим голосом отдавать приказы, и меня протолкнули по ступенькам в какой-то закрытый коридор.

Среди толпы заинтересованных детей, тащивших меня за полы и рукава, меня провели в какую-то комнату. Я встал столбом, мигая на яркий свет неоновых ламп с потолка.

– Джози, включи камин... да, на полную. Умница. Давай, друг, садись.

Я сел возле трехрядного электрического камина и тупо смотрел на раскаляющиеся спирали.

Все казалось очень далеким, но комната наполнилась оживленным движением – дети снимали с меня куртку, перчатки, ботинки.

– Автомат его поставьте как-нибудь так, чтобы ничего не случилось... осторожно... да, вот сюда, в шкаф. Теперь лучше запри его, а ключ отдай мне. Так, теперь поесть ему чего-нибудь горячего.

Девушка лет семнадцати отложила шитье, которым была занята.

– Сейчас принесу. На камбузе есть горячий суп. Я сидел в кресле, поглощая пир тепла, исходящий от камина, ощущая боль в оттаивающих руках и ногах. Не раз я себя спрашивал, не снится ли мне все это и не лежу ли я на самом деле в сугробе, замерзая. Но, оглядывая картины на стене, я понимал, что даже мой мозг такого не может измыслить.

Адам – так звали тощего – был открыт и дружелюбен. Когда я переоделся и вернулся в общую комнату, он рассказал мне о них:

– Община у нас небольшая. Всего тридцать восемь. Сначала мы жили в гостинице над озером, но нас слишком беспокоили больные люди, и мне было сказано собрать баржи из гавани в конце озера, доставить их как можно дальше от берегов и построить наш дом внутри.

– Тебе было сказано?

– Да. Со мной говорил Господь. И он мне сказал, как уберечь этих детей от вреда.

Я только кивал. Значит, этот сдвинулся на религии – ну и что? Они попали туда, где тепло и светло, а мне сейчас было важно только это.

– Мне было семнадцать, когда это случилось, – сказал он, переплетя свои длинные пальцы как для молитвы. – Я работал в монастыре в соседней долине. Понимаешь ли, я был еще слишком молод, чтобы стать монахом, но я уже решил посвятить свою жизнь Богу... И воля Его была, чтобы братья и отец Аббот обезумели. И я тогда ушел и собрал всех детей, которых мог найти. В конце концов мы перебрались сюда, в Ковчег.

На ковре, глядя на Адама снизу вверх, сидело чуть ли не все население его общины. Кроме монгольского вида мальчика, девушки, которая приносила мне суп, и пары девушек-китаянок, все были моложе одиннадцати.

Адам рассказывал спокойным монашеским голосом. Дети глазели на него с обожанием.

– Господь меня наставил. Он показал мне на берегу генераторы, которые питались энергией горных потоков, и научил провести сюда кабель, чтобы у нас было электричество для отопления и приготовления еды.

Во время разговора я ловил себя на том, что мои глаза все время поворачиваются к висящим по стенам картинам. Они очень напоминали примитивную пещерную живопись – палочные человечки строят дома, пашут землю, сидят с детьми на коленях и слушают флейтистов. На торцевой стене картина от пола до потолка изображала высокого человека, поднявшего в молитве руки к восходящему над горой солнцу. Гора была очень похожа на ту, где я чуть не погиб. А юноша на картине был похож на Адама.

– Интересные картины, – сказал я. – А кто художник?

– Это наша Бернадетта. – Он улыбнулся семнадцатилетней девушке, сидевшей с шитьем на диване. Она отбросила назад короткие темные волосы и улыбнулась застенчиво. – Она рисует то, что ей снится, – сказал Адам. – И я верю, что сны ей посылает Господь. Эти картины имеют для нас очень большое значение. Это знаки от Него, которые мы все должны видеть. Нам показывают нас самих в этом Ковчеге и показывают, как мы будем жить в будущем.

Мне его эти разговоры насчет “Господь укажет нам путь” были до лампочки, но эти детишки точно нашли себе отличное место для жизни. И безопасное. Креозоты демонстрировали самозабвенное намерение уничтожить всех молодых, но я не мог себе представить, как они дотянутся своими лапами досюда.

Адам говорил, я вежливо слушал. В конце концов, я был их гостем и вполне мог в уплату за проживание выслушать его боговдохновенные планы.

Адам как раз описывал, как они приводили овец на ближние к озеру поля, когда на меня напал припадок чихания.

– Я думаю, сказалась прогулка на холоде, Ник. Бернадетта, найди, пожалуйста, Нику что-нибудь от простуды. Она послушно отложила шитье и исчезла из общего зала.

– У тебя усталый вид, Ник. В наше время надо быть осторожнее с кашлем и чиханием. Лучше тебе будет провести пару дней в постели.

– Спасибо, вы очень добры. Но мне утром надо отправляться в путь. Я должен попасть домой. Там община в большой опасности. Только они еще этого не знают.

– Если ты должен. Ник, то долг есть долг. Но хотя бы отдохни как следует одну ночь. Тебе дадут комнату, и завтра мы тебя проводим после хорошего завтрака и будем за тебя молиться.

– Э-э... спасибо, Адам. – И я неуклюже улыбнулся ясным лицам, смотревшим на меня так, будто я – епископ Бангорский. – Спасибо.

Вернулась Бернадетта с бутылкой серой микстуры и ложкой. Я надеялся, что это “что-нибудь от простуды” будет кружкой бренди. То, что она сунула ложкой мне в рот, было на вкус смесью лакрицы и керосина.

Меня проводили в мою комнату – уютную, с овчинами на полу и примитивными картинами Бернадетты на стенах. Я повернулся попрощаться с Адамом и увидел, что дети толпятся в коридоре, чтобы на меня посмотреть.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Ник! – ответили они хором. Я закрыл дверь, стащил с себя одежду и залез в постель. Комфорт и тепло были несравненными. Какое-то время я старался не заснуть и подумать, как же устроен Ковчег. Соединенные каюты в баржах, наверное. И точно непростой фокус с водяными турбинами на берегу. Снимаю шляпу перед Адамом и его корзиной наитии от Бога.

Я зевнул. Вдруг навалилась такая усталость, будто Слэттер в своих сапогах сплясал вприсядку на всем моем теле. Этот старый гад Слэттер. Что-то он теперь делает? Если повезло, его кто-нибудь пристрелил, или кончилось тем, что ему пришлось тащить жестянку.

Этой ночью мне приснилось, что Сара мне отдается. Я лежал на спине и пытался во мраке увидеть ее длинные светлые волосы, щекочущие мне грудь.

– Вот так. Ник... Все хорошо... Лежи тихо... ничего не делай... да... вот так! Ох, как хорошо!