Псы Вавилона - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82

Однако скоро поезд приблизился к вокзальному перрону, в вагоне началась суета, и ночные собеседники, разъединенные мечущимися пассажирами, лишь коротко попрощались. И вот теперь из разговора с Тимошкой выясняется род занятий загадочного человека с саквояжем. «Приехал изничтожать кровососов», – малопонятно выразился Тимошка. Тем более необходимо с ним повидаться, расспросить о происходящем. Для книги это пригодится.

– Может, пойдем? – обратился он к Тимошке.

Паренек критически оглядел пирующих. Взор его остановился на культорге, лицо презрительно скривилось.

– А чего, – согласился он, – можно и двинуть. Все равно от этих пьянчужек толку нет. Нажрутся и орут… А еще называется рабочий класс. Да еще в мелкособственнических инстинктах упрекают! Пошли, Джоник, ну их…

Уход двух членов бригады сварщиков остался практически незамеченным. Оба не представляли интереса в качестве собутыльников: Джоник практически не пил, а Тимошку считали щенком, у которого молоко на губах не обсохло. Где уж с таким пить водку на равных. Переберет (что уже случалось), возись с ним потом, тащи домой…

Парочка кое-как протиснулась сквозь заросли шиповника, причем Джоник про себя отметил, что они стали как будто еще гуще. Наконец они оказались на открытом месте. С Горы город просматривался как на ладони. Прямо под ними, внизу, белел аккуратными домиками, укрытыми зеленью садов, поселок Американка. Далее шло хаотичное скопище бараков, за которыми высились заводские трубы. А уж за ними виднелась гигантская лужа заводского пруда, на противоположном берегу которого начиналась степь, тянувшаяся до гряды голубых гор, ограничивавших горизонт.

– Нам туда, – сказал Тимошка, указывая в сторону железнодорожного полотна. – Минут сорок идти. Нет, ты подумай, Джоник, Поп меня мелкособственническим обозвал! Разве это справедливо?! Я норму постоянно перевыполняю, на доску меня повесили. А этот Поп… – Тимошка сплюнул. – Ты с ним поосторожнее, – почему-то шепотом произнес он.

– В каком смысле? – не понял Джоник.

– Да ведь он сексот.

– Кто?

– Секретный сотрудник. В органы доносит.

– Ты откуда знаешь?

– Так все говорят. Ну и черт с ним. Конечно, у нас на Шанхае всякий народ живет. Тут он прав. Но мы-то пролетарская косточка. А он нас – в трубу сажать, жопу сажей мазать! Сука поповская! Сами-то мы московские. Батяня на заводе Гужона слесарил. Он хоть и беспартийный, но завсегда с большевиками. И это… – Тимошка вновь понизил голос, хотя рядом не было ни души, – раньше в ихих рядах находился. Вычистили за милую душу, вроде в какой-то оппозиции состоял. Брехня! Батяня не любит об энтом толковать, только когда выпьет, вспоминает… В тридцатом мы сюда приехали. Заметь, по доброй воле. Родина призвала промышленный гигант строить. И мы как дураки из Первопрестольной, можешь себе представить, в энту тундру отправились. Голая степь, ветра дуют дикие, а мы в палатках обитаем. Сестренка младшая заболела воспалением легких и вскорости померла. Тогда батяня решил строиться. Не жить же в палатке. Ну и соорудил в Шанхае хибарку. Можно, конечно, было и в бараке угол получить, но батяня ни в какую. Не нужен, говорит, мне их клоповник. А так он мужик идейный. И Владимира Ильича не раз видел. Даже разговаривал с ним.

– Расскажи мне о Шанхае, – попросил Джоник. – Что за люди в нем обитают, почему он так называется?

– Всяки-разны живут. Как и всюду. Есть нормальные люди, рабочие… кто-то служит. Ворья всякого хватает, шлендры имеются.

– Шлендры – это кто?

– Девки гулящие. А почему Шанхаем прозывается? Тесно у нас и грязно, как в Китае. Ютимся, понимаешь, в нечеловеческих условиях, как недавно написали в газетке. – Тимошка засмеялся. – Но, с другой стороны, сами себе хозяева. Во дворике травка растет, яблонька… Выйдешь утречком поссать, далеко вокруг видать. Это батянькина присказка.

– А отец твой чем занимается?

– В механослужбе, на прокате пашет. Я же говорю: слесарь он высшей квалификации с дореволюционным стажем. Ценят батяню ого-го как!

– Давай дальше про Шанхай.

– Говорю же, людишки у нас самые разные. Есть и бывшие. Вот по соседству два старика живут. Одного кличут дядей Костей, а второго больше Французом называют. Он и вправду француз. Оба – дворяне. Кстати, этот, который кровопивцев вычислил, у них остановился.

– Ты сам-то веришь в эти рассказы?

– Про кровопивцев-то? Еще как верю. Что старики на кладбище ходили и могилку раскопали – достоверно на сто процентов. Кровища из мертвого тела так и хлестанула! Откуда в мертвяке кровища свежая?

– Ты же сам не видел.

– Мало ли что не видел. Рассказал мне Хасан-татаренок. Он сам лично там был и могилку раскапывал. Врать не будет. А вчерась горелого кровососа я сам видел. Девчонка Скворцовых. Наташка. Это с ее братца все и началось. Всю родню свою перекусал. И, говорят, не только. Мильтон у нас пропал. Хохлом звали. Здоровенный такой. Вроде тоже хотел эту нечисть выловить, но не получилось без сноровки-то. Слабоват против них оказался. Тут одним «наганом» не обойдешься.

– Похоже, ты заливаешь.

– Гадом буду! Не веришь, идем со мной, сам все покажу.

– Что же ты покажешь?

– Дом сгорелый…

– Мало ли от чего он мог сгореть. Но при чем тут вампиры?

– Как ты сказал? Повтори!

– Вампиры.

– Во-во! Так он их и называл.

– Кто?

– Старик этот. Который девчонку отыскал. Однако, говорит, не всех еще обнаружил. Дальше будет поиски вести.

– Весьма странный рассказ.

– Да чего там! Эти… как их…

– Вампиры.

– Да, они. Это еще что. А знаешь, сколько на Шанхае колдовок живет? Одна Салтычиха чего стоит. Вот веришь – нет, на человека взглянет черным глазом, пошепчет чего-то под нос, поплюет по сторонам, и готово!

– Что готово?

– То самое. Начинает бедолага чахнуть и, если вовремя не примет меры, того… в ящик сыграет.

– Чушь.

– Ничего не чушь. Другой случай опишу. У соседей наших, Опунцевых, сын женился, лет на пять меня старше. Срочную отслужил в Вологде, что ли, там же сыскал себе бабу и сюда привез. А свекровь-то, Опунциха, сношку ох невзлюбила! И то она не так делает, и это не эдак. Словом, раскоряка беломорская. Иначе и не величала. А бабенка из себя словно сдобная булка сметаной намазана. Пухлая, белая, не ходит, а плывет. Правда, медленно все сполняет, словно во сне, может, это свекрови и не нравилось. Но старухе-то какое дело? Главное, Петру, мужику ейному, она больно по вкусу пришлась. И тут стала бабенка чахнуть. А почему? Спать потому что не могет. Лягет в постелю, и ни в одном глазу. А то вроде задремлет, и ровно кто ее под бока толкает. А они с Петром в отдельной комнатухе проживали. Видит баба, дело плохо. Извести ее хотят. Надоумил кто-то пойти к Салтычихе. Та научила. Возьми, говорит, и перебери постелю, на которой спишь, а все, что найдешь, мне принеси. Ну, эта вологодская шмара давай шебуршить в постеле и, представляешь, Джоник, нашла!

– Интересно, что же?

– Не то косточки человеческие, не то перышки вороньи. Словом, всякий сор, непонятно откуда взявшийся. Она сложила все в кулек и побежала к Салтычихе. Сожгли, значит, эту дрянь, и все наладилось у их.

– Спать снова хорошо стала? – насмешливо спросил Джоник.

– Видать, так. Вскорости они съехали от родителев. В бараке, на Доменном нынче проживают.

– Чепуха все это. От темноты и бескультурья проистекает. Выдумывают всякую чушь…

– Не скажи. А вот еще был случай…

– Послушай, – перебил Тимошку Джоник, – почему борец с вампирами остановился у этих, как ты их называешь, «бывших»?

– Кто его знает, – пожал плечами Тимошка, – должно, ихин знакомец. Высоченный дядька, которого еще называют Французом, тоже вроде по колдовской части знаток.

– А кто они такие? Чем живут эти самые «бывшие»?

– Дядя Костя – сторож в детском саду, а так, слышно, картами промышляет. А Француз – счетовод в какой-то артели.

– Это они ходили на кладбище раскапывать могилу?

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82