Люди десятого часа - Кинг Стивен

"Проходите на задние места в автобусе, — думал Пирсон, с обостренным любопытством рассматривая своих собратьев по десятому часу. — Ладно, нечего жаловаться; через десять лет курящих вообще никуда не будут пускать».

— Сигарету? — спросил Дьюк, словно читая его мысли.

Пирсон посмотрел на часы и принял подарок, прикурив от зажигалки Дьюка — подделки под «ронсон». Он глубоко затянулся, с наслаждением вдыхая дым и получая удовольствие даже от легкого головокружения. Конечно, это опасная привычка, даже смертельная; а как же иначе, если она так овладевает тобой? Просто мир так устроен, вот и все.

— А вы? — спросил он, заметив, что Дьюк прячет пачку в карман.

— Я могу потерпеть, — улыбнулся Дьюк. — Я же затянулся пару раз перед тем, как сесть в такси. И еще выкурил лишнюю за ленчем.

— Вы себя ограничиваете, да?

— Угу. Обычно я себе позволяю за ленчем одну, а сегодня вот принял две. Вы меня сильно напугали, знаете ли.

— Я и сам сильно испугался.

Подошел бармен, и Пирсон поразился, с какой ловкостью тот избегает струйки дыма, вьющейся от его сигареты.

"Не знаю, понимает ли он… но если бы я выпустил дым ему в лицо, спорю, он перепрыгнул бы через стойку и набил бы мне морду».

— Что желаете, джентльмены?

Дьюк заказал два пива «Сэм Адамс», не спрашивая Пирсона. Когда бармен отошел, Дьюк наклонился к Пирсону и сказал:

— Не наваливайтесь сразу. Сегодня не стоит напиваться. И даже быть на взводе.

Пирсон кивнул и бросил пятерку на стойку, когда бармен принес пиво. Он сделал большой глоток, потом затянулся сигаретой. Некоторые считают, что сигарета особенно вкусна после еды, но Пирсон с ними не был согласен: в глубине души он был уверен, что не яблоко вовлекло Еву в первородный грех, а пиво с сигаретой.

— Так чем вы пользовались? — спросил Дьюк. — Вшитой полоской? Гипнозом? Доброй старой американской силой воли? Судя по вашему виду, вшивали полоску.

Если Дьюк хотел рассмешить его, то это у него не получилось. Пирсон сегодня много думал о курении.

— Да, вшивал, — признался он. — Я носил ее года два после того, как родилась дочка. Я только посмотрел на нее в роддоме и решил бросить. Я считал сумасшествием выкуривать по сорок-пятьдесят сигарет в день, когда мне еще восемнадцать лет отвечать за это юное существо. — "В которое я немедленно влюбился», — хотел добавить он, но решил, что Дьюку и так понятно.

— Не говоря уже о том, как вы привязаны к жене.

— Не говоря уже о жене, — согласился Пирсон.

— Да еще куча братьев, невесток, сборщиков налогов, арендаторов и друзей дома.

Пирсон расхохотался и кивнул:

— Да, именно так.

— Но не так все легко, как кажется, да? Когда четыре часа утра и не можешь уснуть, все это благородство куда-то улетучивается.

Пирсон искривил губы:

— Или когда надо идти наверх и вкалывать на Гросбека, и Кифера, и Фаина, и всех прочих начальников. В первый раз, когда мне пришлось идти туда и воздерживаться от сигареты… ох, и тяжко было. — Но на какое-то время вы совсем бросили.

Пирсон взглянул на Дьюка, не очень удивившись, что тот и это знает, а потом кивнул:

— Примерно на шесть месяцев. Но про себя я никогда не бросал, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Конечно, понимаю.

— Наконец я снова закурил. Это было в 1992 году, когда появились сообщения, что люди, которые продолжали курить с вшитой полоской, стали умирать от инфаркта. Вы помните это?

— Угу, — ответил Дьюк и хлопнул себя по лбу. — У меня вот здесь огромный файл историй о курильщиках, дорогой мой, в алфавитном порядке. Курение и прогрессивный паралич, курение и кровяное давление, курение и катаракты… вот так.

— Вот я и сделал выбор, — закончил Пирсон. По его лицу блуждала слабая, растерянная улыбка человека, который знает, что вел себя как идиот, что продолжает вести себя как идиот, но не знает, почему. — Я не мог ни бросить курить, ни удалить подоску. Вот я и …

— Перестал носить полоску! — разом выдохнули оба, а затем разразились таким хохотом, что бармен в зоне для некурящих укоризненно взглянул на них, нахмурился, а затем вновь уставился в телевизор.

— Жизнь — сплошное искушение, не правда ли? — спросил Дьюк, продолжая смеяться, и принялся рыться в кармане своего кремового пиджака. Он остановился, увидев, что Пирсон протягивает ему пачку «Мальборо» с одной выдвинутой сигаретой. Они опять обменялись взглядами — Дьюк удивленным, Пирсон понимающим, и снова дружно рассмеялись. Бармен опять посмотрел на них, на этот раз нахмурившись немного сильнее. Ни один из них не обратил на это внимания. Дьюк взял предложенную сигарету и закурил. Все это заняло не более десяти секунд, но обоим мужчинам этого было достаточно, чтобы стать друзьями.

— Я дымил, как паровоз, с пятнадцати лет и до женитьбы в 1991 году, — рассказывал Дьюк. — Матери это не нравилось, но она била довольна, что я хотя бы не курю травку и не торгую ею, как половина пацанов на нашей улице — я говорю о Роксбери-стрит, — так что она не сильно ко мне цеплялась. Мы с Венди провели медовый месяц на Гавайях, и в день возвращения она сделала мне подарок. — Дьюк глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две струи дыма, похожие на инверсионный след истребителя. — Она нашла это в одном каталоге. У него было какое-то замысловатое название, но я забыл; я его называл просто «павловской дыбой». Но я страшно любил ее — и люблю сейчас, можете мне поверить, — поэтому старался изо всех сил. Впрочем, оказалось не так плохо, как я представлял. Вы знаете, о каком приспособлении я говорю?

— Разумеется, — ответил Пирсон. — Бибикалка. Заставляет вас подождать, когда вам хочется снова курить. Лизабет — моя жена — включала мне это, когда была беременна. Грохот такой, будто тачка с цементом падает с лесов.

Дьюк с улыбкой кивнул и, когда появился бармен, попросил снова наполнить стаканы. Потом повернулся к Пирсону и продолжил:

— Если не считать того, что я пользовался «павловской дыбой» вместо вшитой полоски, все остальное у меня было точно так же, как у вас. Я все сделал, чтобы пробиться туда, где машина играет в какую-то дерьмовую интерпретацию «Хора свободы», но привычка меня не отпустила. Убить ее труднее, чем змею с двумя сердцами. — Бармен принес полные стаканы. В этот раз заплатил Дьюк. Отхлебнув, он сказал: — Мне надо позвонить. Подождите минут пять.

— Ладно, — согласился Пирсон. Осмотревшись, он заметил, что бармен отступил в относительно безопасную зону для некурящих («К 2005 году профсоюзы добьются, чтобы здесь было два бармена, — подумал он, — для курящих и для некурящих») и повернулся к Дьюку. Теперь он понизил голос:

— По-моему, мы собирались поговорить о людях-летучих мышах.

Дьюк приподнял свои темно-каштановые брови и заметил:

— А мы о них и говорим.

Не успел Пирсон открыть рот, как Дьюк скрылся в туманных (хотя почти не задымленных) глубинах бара Галлахера, где висели телефоны-автоматы.

Его не было уже минут десять, и Пирсон начал было подумывать, не пойти ли ему поискать своего нового знакомого, как вдруг его внимание привлек экран телевизора: ведущий новостей сообщал, какой фурор произвел вице-президент США. Выступая в Национальной ассоциации образования, он предложил пересмотреть программу государственных субсидий детским садам и закрыть их везде, где возможно.

Включили видеосюжет, снятый в каком-то вашингтонском зале, и когда показали крупным планом вице-президента на трибуне, Пирсон обеими руками вцепился в край стула так, что пальцы вдавились в обивку. Ему вспомнилось то, что он слышал утром: "У них полно приятелей в верхах. Именно верхи их интересуют».

— Мы ничего не имеем против работающих матерей Америки, — говорило чудовище с головой летучей мыши, возвышаясь на трибуне с голубым вице-президентским гербом, — и против нуждающихся бедняков. Тем не менее мы считаем…

Рука опустилась Пирсону на плечо, и он закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Обернувшись, он увидел Дьюка. Молодой человек явно изменился — глаза его сверкали, на лбу блестели мелкие капельки пота. Он выглядел так, словно только что выиграл крупный приз на скачках.