Мое! - Маккаммон Роберт Рик

— Еще как понимаю. Вот почему я никогда не хотела детей. Это чертовская работа — растить детей. Одна лишь ошибка — и бабах! Ты получаешь либо слабака, либо тирана. О Господи, не понимаю, как это люди в наши дни заводят детей. — Она сделала большой глоток «шардоннэ». — Я так думаю, что мать из меня никакая. Я даже щенка не могу научить проситься на улицу.

Что правда, то правда. Шпиц Кэрол не испытывал ни уважения к восточным коврам, ни страха перед свернутой в трубку газетой.

— Надеюсь, я хорошая мать, — сказала Лаура. Она почувствовала, как вот-вот сядет на какую-то внутреннюю мель. — Очень надеюсь.

— Ты будешь отличной матерью, не волнуйся. Ты именно такая.

— Тебе легко говорить. Я не уверена.

— Зато я уверена. Ты все время меня воспитываешь.

— Может быть, — согласилась Лаура, — но это потому, что тебе нужно, чтобы кто-нибудь все время давал тебе пинок в зад.

— Послушай, ты будешь просто фантастической матерью. Матерью года. Да нет, черт подери, матерью века. Ты по уши завязнешь в памперсах, и тебе это будет нравиться. И увидишь, как изменится Дуг, когда появится ребенок.

Вот здесь и лежали настоящие скалы, о которые могла разбиться на куски лодка надежды.

— Я думала об этом, — сказала Лаура. — Я хочу, чтобы ты знала: я завела ребенка не для того, чтобы мы с Дугом остались вместе. Вовсе не для этого. У Дуга своя жизнь, и он ею доволен. — Она посмотрела на матовый бокал «перье». — Однажды вечером я была дома, читала. Дуг уехал в Нью-Йорк по делам. На следующий день я собиралась посетить бал Роз, чтобы сделать репортаж. И вдруг мне стукнуло в голову, до чего же я одинока. Ты была в отпуске на Бермудах. Я не хотела звонить Софии, потому что она не любит слушать. Я попробовала дозвониться четырем-пяти знакомым, но никого не застала дома. Так что я сидела одна, и знаешь, что я тогда поняла?

Кэрол покачала головой.

— У меня нет ничего, — сказала Лаура, — что было бы только моим.

— Ой, брось! — фыркнула Кэрол. — У тебя есть дом ценой три сотни тысяч долларов, «БМВ» и гардероб с такими шмотками, что я бы умерла, только чтобы запустить в него лапу! Так чего еще тебе надо?

— Цели, — ответила Лаура, и кислая улыбка ее подруги исчезла.

Официант подал им обед. Вскоре в ресторан вошли три женщины, одна из них с коляской, и они уселись в нескольких столиках от Лауры и Кэрол. Лаура следила за матерью — блондинкой, по меньшей мере на десять лет моложе ее самой, свежей и юной. Она глядела на своего младенца и улыбалась. Эту улыбку можно было сравнить со вспышкой солнечного света. Лаура почувствовала, как ее собственный ребенок зашевелился в животе — это был внезапный толчок локтя или колена, — и подумала, на кого он там похож, свернутый калачиком в распухшей розовой утробе. Его тело кормится через трубочку связывающей их плоти. Ее потрясала мысль, что в теле внутри нее существует мозг, который станет жадно впитывать знания. Что у младенца есть легкие, желудок, вены, которые будут нести его кровь, гениталии, глаза и барабанные перепонки. Все это и много больше было сотворено внутри нее и доверено ей. Новое человеческое существо вот-вот должно появиться на свет. Новый человек, кормящийся ее соками. Это было чудо выше всех чудес, и порой Лауре не верилось, что это на самом деле вот-вот должно произойти. Но вот — две недели до родов. Она смотрела, как молодая мать мягко поправляет белое одеяльце вокруг личика младенца. Женщина взглянула на нее. Их глаза встретились на несколько секунд, и две женщины обменялись улыбкой узнавания родовых трудов, которые уже были и которые только предстоят.

— Цель, — повторила Кэрол. — Если тебе нужна цель, то можешь помочь мне красить мою квартиру.

— Я серьезно. У Дуга есть цель. Делать деньги для себя и своих клиентов. У него это хорошо получается. Но что у меня? Только не говори: газета. Я достигла почти всего, чего могла. Я знаю, что мне хорошо платят, и у меня уютненькое местечко. Но… — Она помедлила, пытаясь найти слова для своих чувств. — Это то, что может делать любой другой. Газета не прикроется, если меня не будет за рабочим столом. — Она отрезала кусок лососины и оставила его на тарелке. — Я хочу быть кому-то нужной, — сказала она. — Нужной так, как никто другой больше уже не может. Ты, понимаешь?

— Пожалуй, да. — Кэрол было слегка неловко от такой откровенности.

— Это не имеет ничего общего с деньгами или имуществом. Не дом, не автомобиль, не одежда — это все другое. Это — чтобы был кто-то, кому ты нужна днем и ночью. Вот то, чего я хочу. И слава Богу, это то, что я вот-вот получу.

Кэрол приступила к салату.

— Вот я тебе и говорю, — заметила она, мясо свисало с ее вилки, — что щенок обошелся бы намного дешевле. И щенки не хотят сбрить все свои волосы, кроме крысиного хвостика, болтающегося на шее. Они не любят панк-рок и хэви метал, они не пристают к девчонкам и не выбивают друг другу передние зубы на футболе. О Господи, Лаура! — Она протянула руку через столик и стиснула руку Лауры. — Поклянись, что ты не будешь называть его Бо или Буба! Я не буду крестной для ребенка, который жует табак! Поклянись, ладно?

— Насчет имени мы уже решили, — сказала Лаура. — Дэвид. В честь моего деда.

— Дэвид. — Кэрол повторила это имя дважды. — Не Дэви и не Дэйв, верно?

— Верно, Дэвид.

— Мне это нравится. Дэвид Клейборн, президент студенческой правительственной ассоциации в университете Джорджия, тысяча девятьсот… О Господи, когда это будет-то?

— Уже не в нашем веке. Рискни предположить две тысячи десятый.

Кэрол задохнулась.

— Я буду древней старухой! — сказала она. — Усохшей и древней! Лучше сделаю фотографию, чтобы Дэвид знал потом, какой, хорошенькой я была когда-то!

Лауру рассмешило выражение веселого ужаса на лице Кэрол.

— По-моему, для этого у тебя полным-полно времени. Их беседа отклонилась от ожидаемых событий новой жизни. Кэрол, которая тоже была репортером в отделе светской хроники «Конститьюшн», развлекала Лауру свежими новостями. Затем кончился ее обеденный перерыв, и Кэрол пора было возвращаться на работу. Они попрощались перед рестораном, пока швейцары подавали их автомобили, и Лаура поехала домой. Холодная морось падала с серого зимнего неба. Она жила в десяти минутах от Леннокс-сквер — на Мур-Милл-роуд, чуть дальше Вест-Пейсез-Ферри, в белом кирпичном доме, стоявшем на небольшом участке земли с рощицей сосен на переднем плане. Дом был невелик по сравнению с соседними, но в нем явно читался ярлык высокой цены. Дуг сказал когда-то, что хочет жить поближе к городу, так что когда они нашли этот дом через друга своих друзей, то с охотой потратили на него деньги. Лаура заехала в гараж, рассчитанный на две машины, открыла зонтик и вернулась к почтовому ящику. В нем лежало полдюжины писем, свежий номер «Атлантик Мансли» и каталоги от Сакса, Барлса и Нобла. Лаура вернулась в гараж, набрала номер на кодовом замке и открыла дверь на кухню. Она сняла дождевик и просмотрела почту. Счет за электричество, счет за воду, конверт с надписью «МИССИС КЛЕЙБОРН, ВЫ ВЫИГРАЛИ ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИСНЕЙЛЕНД С ОПЛАТОЙ ВСЕХ РАСХОДОВ!», и еще три письма, которые Лаура отложила на потом, отодвинув счета и отчаянный призыв на распродажу какого-то болота во Флориде. Она прошла в кабинет и включила автоответчик на воспроизведение. Гудок.

— Говорит Билли Хатавей из обслуживания крыши и водостоков. Отвечаю на ваш звонок. Насколько я понимаю, вас нет дома. Мой номер 555 — 2142, спасибо.

Гудок.

— Лаура, это Мэтт. Я просто хотел убедиться, что ты получила книги. Значит, ты сегодня ходила обедать с Кэрол? Мазохисткой стала, что ли? Уже решила назвать ребенка моим именем? Ладно, позже потреплемся.

Гудок. Звяк, повесили трубку.

Гудок.

— Миссис Клейборн, это Мэри Гэлсинг из фонда помощи бездомным в Атланте. Я хотела поблагодарить вас за ваше любезное пожертвование, и за репортера, которого вы прислали, чтобы о нас рассказать. Мы действительно нуждаемся в любой помощи, какую только можем получить. Так что еще раз спасибо. До свидания.