– У Юнга еще… – на секунду пробудился Олег. – Архе… архетипы… Отец, мать… Ид. В Древнем Египте, знаешь, и в Греции вроде бы тоже, люди верили, что во сне душа спускается в царство мертвых. Аид… Ид, пока ты танцуешь…
– Как ты сказал?
– Ид, Лида… Лида Ида, пока ты спишь… Амунра, пожиратель солнца, цербер о семнадцати головах стоит на страже ея, и Танатос раскрывает врата не восходу, но на закат… То-тепх, То-тепх! Арх… АА-АРГХ! – раздалось вдруг у нее за спиной. Лида повернулась и отползла в ужасе на самый край кровати.
– ИД! ТО-ТЕПХ! АААРГХ! – хрипло выкрикивал в темноту Олег, и хрип его был похож на стон.
Он скинул с себя одеяло, вытянул обе руки к потолку, скрючил напряженные пальцы и всем телом выгнулся наверх – так, как при его комплекции казалось просто невозможно: круглый живот, словно купол, возвысился над кроватью и будто бы вздулся, едва ли не готовый взорваться, лопнуть, как переполненный гелием воздушный шар.
– Проснись, Олежк, – испуганно пролепетала Лида.
– АААРГХ! АААРГХ! – выкашлял он во тьму вместе с кусочками чего-то белого, взметнувшимися у него над напряженным лицом, как перья из наволочки.
– Просыпайся! – закричала она и толкнула мужа в плечо.
– А… А… А… – Продолжая хрипло стонать, Олег накренился и рухнул на бок, животом к ней. Его лицо стало совсем пунцовым, щеки побагровели и надулись, на губах засохли обрывки книжных страниц. Олег снова закашлялся и выплюнул в нее еще больше мятой, изжеванной бумаги.
Господи, он там что, все это время, пока она не видела, жрал свою долбаную книгу, что ли?! В ответ на ее немой крик за окном оглушительно громыхнуло, и в ярком блике молний на Лиду уставились широко распахнутые, блестящие безумием глаза.
– ЛИИИДА, – простонал он. На шее Олега набухли и вздулись от неимоверного напряжения жилы. Его пальцы оказались у нее на шее и стиснули горло Лиды, кривыми крючьями вонзаясь прямо под кожу.
– Что тебе снится?! – придушенно просипела Лида, не помня себя от ужаса и боли. – Что… тебе… снится?..
– НЕ Я! – заорал он в ответ, пуча глаза и продолжая душить жену. – АААРГХ! Это не я, Лида! Не я! Я НЕ СПЛЮ!
Она сопротивлялась из последних сил, сучила ногами и руками, била его коленом в пах, в пузо, куда придется, но руки мужа все с большей и большей силой стискивали ее шею. Задыхаясь, Лида успела поймать где-то на самом краю сознания мысль, которая в эту секунду показалась ей одновременно смешной и ужасающей: за все годы их долгой семейной жизни он еще никогда не обнимал ее так страстно.
– Это не я, ЛИДА! – выл Олег, пока она задыхалась, пытаясь вырваться. – ЭТО ТЫ! ТЫ!!!
Левая рука Лиды метнулась назад, за спину, больно ударилась кистью о край столика трюмо. Пальцев коснулся холодный металл, и она схватила его, не глядя, потому что все равно ничего и никого не могла видеть, кроме пытающегося ее задушить безумца.
– ЭТО ТЫ! ТЫ СПИШЬ! ОТКРОЙ ГЛАЗА! ЭТО НЕ МНЕ, ЭТО ТЕБЕ СНИТСЯ! Я ТЕБЕ СНЮСЬ, ЛИИИДААА!
Она вонзила острия ножниц в надутый силиконовый мяч, но тот не лопнул, а продолжал кричать, ругаться и плакать. Немного удивленная, Лида стала тыкать еще и еще.
– Жить будет? – обратился участковый по имени Федор, молодой еще мужчина, лет тридцати, но с уже вполне оформившимся, выпирающим над поясом форменных брюк пивным брюшком, к врачу из скорой. Врач был немногим старше его, не исключено, что они даже учились в одной школе, так что участковый позволил себе слегка развязный тон, предложил медику сигарету, и тот не отказался. – Что скажешь, братишка, приходилось с подобным сталкиваться?
– Трудно сказать, я ведь не специалист, – пожал плечами врач и, затянувшись, задумчиво выдохнул облако сизого дыма. – Наше дело – первую помощь оказать, при необходимости – доставить в больничку. Там уже точный диагноз поставят, но пока, предварительно… похоже на коматоз.
Они стояли на ступеньках, сбоку от двери в подъезд, куда только что прошли с носилками санитар и – в помощь – вызванный участковым, чтобы разобраться с замками, слесарь. Ждали, когда вынесут дамочку из девятой квартиры. Рядом крутилась соседка, позвонившая самому Федору. Он уже и забыл, как ее по батюшке – Тамара Васильевна, что ли, а может и Викторовна. После ночного ливня воздух во дворе был свеж, а утренний морозец прихватил лужи ледяной коркой и норовил пробраться под куртку.
– Кома, значит… На криминал вроде как непохоже, да? – Участковый продолжал говорить нарочито небрежно, с ленцой, но то и дело косился в сторону медика. – Мне ж для отчетности, сам понимаешь.
– Ты все видел. Если у нее самой спросить только, когда в себя придет.
– А она вернется в сознание?
– Может вернется, а может и нет. Кома – дело такое.
– Ну да… И что, долго это может продолжаться?
– Понятия не имею, – признался врач. – Годы… Если о ней, конечно, есть, кому позаботиться.
– А что, гражданка, – Федор обратился к соседке, – имеются у Лидии родственники какие-нибудь?
– Разве что мама. В Сызрани вроде живет. Хотя вроде они не очень дружили, – затараторила Тамара, обрадовавшись, что на нее опять обратили внимание. – Надо бы позвонить, так-то, сообщить все равно, мать же… Батюшки, горе-то какое, бедная, бедная Лидочка… Только я ее мамы номера не знаю.
– Ничего, разберемся, – успокоил ее участковый. – Сами как-нибудь найдем.
– Так-то она, Лида, уже давно вроде как не в себе была. Еще после смерти мужа, – торопливо перекрестилась Тамара. – Месяца три тому назад скончался, бедняга, инфаркт у него вроде случился. Так-то я и сама своего схоронила уж года два как, но Лида – та сильно, видать, переживала. Ей и таблетки прописали, от нервов, да только те не шибко, видать, помогали.
– Что прописали? – обозначил профессиональный интерес врач из скорой.
– Да разве ж я помню… Для сна что-то вроде, то бишь от бессонницы.
– Думаешь, передоз? – предположил Федор.
– Чтоб до комы-то? – хмыкнул врач. – Вряд ли.
– А она рассказывала, кстати, – соседка еще раз перекрестилась. – С месяц тому, как разговор у нас этот был. Рассказывала, что муж ей, покойник, сниться начал. Как живой. Так-то она хорошая женщина была, добрая. Но, видно, любила его сильно, Олега своего, душой прикипела. Вот и тронулась умом на этой почве. Заговариваться в последнее-то время начала. Как о живом о нем говорила, о муже-то… Я ее давеча проведать зашла, так-то, а она мне – Олег мой то, Олег се… Спасибо, говорит, что зашла, пока муж на работе.
– Психическая, значит, – кивнул участковый, роняя окурок в лужу.
– Да уж, – философски протянул врач. – Сон разума рождает чудовищ.
– Вот что странно, конечно, – сказал Федор. – Эти следы у нее на шее… Кто-то ж ее душил, получается, в запертой квартире… Вот как такое возможно, братишка?
– Не исключено, что сама, – врач снова пожал плечами.
– Серьезно? Может и такое быть, да?
– Всякое бывает… Ты видел. Она ж, по сути, спит с открытыми глазами.
– Точно, спит.
– Ну вот и… – махнул рукой молодой врач и, развернувшись, шагнул к машине. – Мало ли что ей там снится…
Комната Павлика
Одиночество
Вадиму снился сон, один и тот же, в который уже раз с тех пор, как он поселился в этом доме… Или видения стали преследовать его еще до переезда?
У каждого свои обстоятельства. У горя много лиц, но депрессия для всех одинакова, и с ней, как с нелюбимой женщиной, ты всегда одинок. Должно быть, его жизнь превратилась в бесконечный кошмарный горячечный бред сразу после того, как не стало Жени. Вспомнить сложно, потому что думать сложно. Думать почти физически больно, когда нет покоя. Когда болен и не можешь нормально спать. Когда само понятие нормы становится размытым, неясным, и даже при свете дня чувствуешь себя словно паук, застрявший где-то в трещине между сном и явью.
