Сувениры Тьмы (СИ) - Вильгоцкий Антон Викторович

Первое — что происходит?

Второе — как такое возможно?

Не думаю, впрочем, что очередность этих вопросов играла какую-то роль.

Жертва мушиного произвола пошевелилась. Платонов стоял на месте, как вкопанный, и, не отрываясь, смотрел в жуткий угол.

Человек разлепил изуродованные губы и прохрипел:

— Помоги.

За время, что бомж произносил единственное слово, грязное окровавленное лицо поменяло свое выражение два или три раза. По крайней мере, так показалось Платонову.

При мысли же о том, что ему, возможно, придется приблизиться к этому существу и — о, ужас! — коснуться его, Сеню словно кипятком обдало. Пищевод вновь сдавили скользкие когтистые пальцы рвотного спазма. Но Арсений и в этот раз удержался от того, чтобы блевануть.

— Помоги, — повторил человек и протянул навстречу Платонову покрытую язвами, струпьями и царапинами руку, на нескольких пальцах которой не хватало ногтей.

И тут на Сеню дохнуло вовсе уж запредельным ужасом. Если до сего момента он думал, что наблюдает всего лишь чрезвычайно редкое явление, то теперь окончательно понял, — его глаза видят нечто абсолютно невозможное.

Запястье бомжа пересекал глубокий разрез с бледно-розовыми краями. Оттуда, из раны, которая должна была доставлять бродяге немыслимые страдания, тянулась вниз и исчезала в глубине вонючей кучи длинная толстая белая лента. Она шевелилась.

Волосы на голове Платонова встали дыбом. Он помнил школьные уроки биологии и сразу опознал эти похожие на лагман широкие сочленения. Правда, Сеня ни в жизнь не стал бы есть такой "лагман".

То был ленточный червь.

И если в то, что израненный и обессиленный человек мог превратиться в живую закуску для стаи голодных мух и их личинок, еще можно было поверить, то увиденное сейчас выходило за пределы понимания. А спустя еще мгновение Сеня приметил целый ряд важных деталей, которым прежде не придал надлежащего значения. Движущиеся черные точки, время от времени мелькавшие в космах бродяги, — вши. Бордовые бугорки на лице и шее, которые Сеня посчитал бородавками, оказались десятками впившихся в кожу клещей. Было и еще кое-что…

Едва заметное движение под кожей, из-за которого и чудилось, что выражение лица бродяги все время меняется. Платонов понял причину этого движения. То были гнуснейшие из населяющих Землю созданий. Нематоды. Подотряд трихины. Крупные плотоядные глисты.

— Помоги, — в третий раз прошептал человек, и Сеня заметил, что во рту у него шевелится что-то, кроме языка. Лежавший в мусоре человек гнил заживо и кишел паразитами, как центр Сан-Франциско — педерастами!

Тут уж Платонов не выдержал, согнулся пополам и выплеснул себе под ноги полупереваренную и разбавленную пивом кулинарную фантазию из "Европейского кафе". Вытерев рот, он тихо сказал:

— Господи.

Жужжание мух вдруг смолкло. Насекомые, словно по команде, сели на бродягу, облепив его лицо так, что оно почернело и стало похожим на морду космического пришельца из малобюджетного фильма ужасов. Видны остались только глаза, и в них застыл неимоверный ужас. Если бы несчастный попытался сейчас заговорить, мухи непременно набились бы ему в рот, где и так уже кто-то обосновался. Поэтому бомж молчал. Молчал и Сеня. Тишину нарушала единственная муха, оставшаяся в воздухе. Некоторое время она продолжала кружить над бродягой. Потом — начала приближаться к Платонову.

Арсений замахал руками, пытаясь ее отогнать. При мысли о том, что сейчас на него сядет насекомое, лапки которого прикасались к этому, Платонова охватил страх, возведенный в бесконечную степень. Он развернулся и побежал прочь из жуткого места, что-то нечленораздельно вопя. А вдогонку ему неслись тошнотворные хлюпающе-чавкающие звуки — как если бы фаршированный мерзкими гадами бомж пытался подняться, опираясь руками на кучи зловонной гнили. Или — эта страшная мысль подло плясала на периферии сознания — как если бы паразиты всем скопом полезли наружу, разрывая источенные ими же ткани своего носителя.

Слушая рассказ Платонова и детально представляя себе происходившее в том тупике, я несколько раз содрогнулся. Представляю, каково же было самому Арсению. Услышанное не укладывалось в голове, но в правдивости его слов я почти не сомневался.

Однако, состояние, в котором Платонов явился ко мне, было вызвано вовсе не тем, что он видел неделю назад. Мрачная история получила продолжение. Происходившее с Сеней впоследствии было куда страшнее, чем встреча с зараженным бродягой в подворотне.

— Я видел Ад, — убежденно заявил Платонов, приступая к этой части своего рассказа. — И Ад последовал за мной, — к этому времени он допивал уже третью бутылку, а стоявшая перед ним пепельница была полна до краев.

Он поехал домой сразу же, как покинул проклятый двор. Перед глазами сначала стояло облепленное мухами лицо бродяги, его усеянная клещами грязная шея и пронзенная ленточным червем трясущаяся рука. Потом воображение стало рисовать еще более гнусные образы, навеянные, должно быть, рисунками на стене. Чудовищные деформации и трансформации, невероятные сцены половых сношений, противные оку картины богомерзких ритуалов… Сеня с трудом смог избавиться от калечащих психику навязчивых видений — для этого ему пришлось применить все известные психологические методики для снятия стресса. Вынырнув из пучины собственных мыслей, Сеня обнаружил себя сидящим на заднем сидении едущего по центру такси. Водитель — широкоплечий усатый мужик неопределенного возраста — был неразговорчив. Хотя, возможно, он просто плохо знал русский язык, — на мысль об этом наводила казавшаяся бесконечной кавказская мелодия, что лилась из динамиков стереосистемы. Она была весьма однообразной, и Платонов в конце концов попросил шофера выключить музыку, поставить другую, или просто сделать потише. Таксист, которому переливчатые трели дудука, видимо, и самому поднадоели, выбрал первый вариант. Толстый палец коснулся кнопки. Музыка стихла.

И Сеня услышал жужжание.

Это было как удар молотом по голове. Муха — та самая проклятая муха, от которой он убегал, каким-то образом тоже очутилась в машине. Источник звука перемещался по салону, и Сеня завертел головой, пытаясь поймать взглядом само насекомое. Не сумел. Впрочем, факта присутствия мухи в такси Платонову было достаточно, чтобы немедленно сбежать и оттуда.

— Останови! — крикнул Сеня водителю.

— Сейчас не могу, — продолжая крутить "баранку", ответствовал тот. — На светофоре, ладно? Сейчас как раз красный будет.

До светофора оставалось всего лишь несколько минут, но Платонову они показались вечностью. Ведь дьявольское жужжание не смолкало ни на секунду!

— Сколько я тебе должен? — спросил Сеня, когда машина, наконец, остановилась.

— Триста, — пожал плечами шофер. — До места ведь не доехали.

— Держи, — Сеня сунул ему пятисотенную купюру. Таксист полез в барсетку за сдачей, но Платонов уже бежал, расталкивая прохожих, к метро.

Сидя в вагоне, он изо всех сил напрягал слух — не слышно ли жужжания. В подземке, конечно, расслышать его было совсем непросто. Разве только на остановке. И на одной из станций Арсению показалось, что к нему действительно вновь приближается ужасный звук. Он тут же выскочил из вагона, чтобы дождаться следующего поезда. И после повторял этот трюк еще несколько раз — уже просто на всякий случай.

С того дня жизнь моего друга превратилась в нескончаемую пытку. Домой он приехал уже законченным параноиком. Первыми его действиями были те же, что он произвел, приехав ко мне. Сеня задраил все окна, остановил часы, закрыл в туалете собаку. И обратился в слух, ожидая — не зажужжит ли? Не жужжала. Минут через двадцать Платонов перевел дух, выпустил пса и вернулся к обычной жизни, лишь изредка замирая, дабы удостовериться, что мерзкое насекомое перестало его преследовать.

К полуночи он почти перестал нервничать, чему здорово помогли частые визиты в домашний бар. В два часа ночи Сеня вовсю кемарил, растянувшись на своем любимом кожаном диване. Ему даже не снились адские мухи и червивые бомжи. Все было спокойно вплоть до тех пор, пока мой друг не проснулся.